Доктор, хоть и почувствовал перемену в генерале, всё также спокойно и неторопливо продолжал:
С тех пор, как на южном побережье Средиземного моря загремели пушки графа Бурмона, прошло почти полтора века. За это время в Алжире поселилось около миллиона европейцев, возникли новые селения и города, проложены прекрасные дороги, построены большие порты. Внешне край резко изменился. Но есть ведь ещё национальный дух алжирцев, вот его изменить не удалось. Неужели, по-вашему, господин генерал, для достижения тесного сотрудничества двух стран необходимо подавить язык, традиции, историю одной из них?
- Такой необходимости нет, дорогой доктор! - твёрдо сказал Ришелье. - Вы просто-напросто сгущаете краски. Никто в действительности не покушается ни на ваш язык, ни на ваши традиции. Речь идёт только о взаимоотношениях двух народов, двух культур. Не станете же вы отрицать столь очевидный факт, что в культурном отношении Франция стоит намного выше Алжира? Не станете. Так почему же надо почитать за смертный грех приобщение к этой высокой культуре, приобщение к цивилизации? Так ли уж справедливо обвинять французов только в том, что они стремятся поделиться с алжирцами тем, что имеют? Нет, дорогой доктор, вы слишком однобоко смотрите на важный исторический процесс. Ищете вред в деле, которое приносит одну лишь пользу.
- Если позволительно апеллировать сравнениями, господин генерал, я вам отвечу так: то, что полезно для почек, может оказаться вредным для печени.
Генерал Ришелье усмехнулся.
- Положим… Что же, по-вашему, необходимо сделать, чтобы была польза одновременно и для почек и для печени?
- По-моему, господин генерал, каждому надо предоставить возможность быть хозяином своего желудка.
- Что вы хотите этим сказать?
- Скрытого смысла в моих словах нет. Вот, например, перед вами поставят миску куббы - вероятно, она вам придётся не по вкусу. Мне же, хотя я и прожил довольно долго в Париже, претит полусырое кровоточащее мясо, именуемое бифштексом. Мой желудок не принимает его.
- В таком случае не ешьте его!
- Верно, господин генерал, есть то, чего не принимает желудок, не следует. Но что же делать, если над тобой- будут стоять и непрестанно твердить: "Ешь! Ты обязан это съесть! Ты не можешь этого не съесть!" Чтобы быть вольным в своих поступках, господин генерал, надо иметь на это право.
Остро взглянув на доктора, генерал сказал:
- Похоже, что наш разговор перешёл в сферу намёков и недомолвок. От такой беседы толку мало. Давайте вспомним наше условие и будем откровенны. Вот вы говорите о воле и свободе. Скажите мне, пожалуйста, кому должны быть предоставлены эти ваши воля и свобода?
- Тому, кто страдает без них.
- Например? Мятежникам, присвоившим себе право говорить от имени народа? Но на самом деле они же ничего и никого собой не представляют. Никто, будучи в здравом рассудке, не пойдёт на то, чтобы доверить им судьбу Алжира! Никто! - Генерал побагровел и гневно повысил голос. Однако тут же спохватился, несколько раз кашлянул и продолжал более спокойным тоном:
- Было бы безумием вручить судьбу Алжира кучке бандитов. Чтобы не быть голословным, я вам приведу ещё один факт. К нам в руки недавно попал один секретный документ мятежников. Вы знаете, каковы их планы? Они собираются уничтожить всех европейцев и связанных с ними алжирцев, разграбить их имущество и земли. Короче, их программа - убивать, грабить, разрушать. Они берут пример с коммунистов, действуют по прямой указке Москвы. Это вам, конечно, хорошо известно.
- Нет, господин генерал, - мягко улыбнулся доктор Решид. - Мне совершенно неизвестно, откуда они получают указания. Но, если говорить правду, народ им верит. Кто бы они ни были, в сегодняшнем Алжире нет силы, которая могла бы соперничать с ними в народном признании.
- Нет силы? - воскликнул Ришелье. - Это почему же кет силы? Есть вы, есть Абдылхафид, есть Бен Махмуд - разве это не сила? В Алжире, может, найдутся тысячи таких людей, трезво оценивающих положение и не бросающихся в крайности. По-моему, дорогой доктор, вы необоснованно впадаете в пессимизм. Сил у нас вполне достаточно, много сил!
На лице доктора мелькнуло отчуждённое выражение.
- Такие люди, господин генерал, как Абдылхафид, Бен Махмуд и им подобные не имеют ничего общего с народом. У них свои заботы. Им лишь бы сорвать куш побольше. У Абдылхафида свыше трёхсот гектаров прекрасной земли, солидные паи в двух процветающих компаниях, во многих местах торговые лавки, а ему всё мало. Правду говорят в народе, что в шакальем брюхе для тысячи кур место найдётся. Но и отношение народа к шакалам соответствующее, господин генерал.
Ришелье неожиданно улыбнулся.
- А может быть, вы напрасно обвиняете Абдылхафида, дорогой доктор? Может быть, он просто заботится о приданом для Малике? Ведь она, кажется, его единственная наследница? И вместе с любовью принесёт своему избраннику немалое богатство. А?..
- Настоящее чувство - самое большое богатство, - спокойно возразил доктор.
- Конечно, - согласился генерал, - искренняя любовь превыше всего, уж кто-кто, а мы, французы, знаем цену любви. Но ведь не зря говорится, что с тесным карманом мир кажется просторнее. Не думаю, чтобы богатство могло помешать чувствам.
- Кто знает, - пожал плечами доктор, - говорят и другое: деньги с совестью плохо уживаются.
Генерал не ответил, замолчал и доктор. Оба были рассержены и старались сдерживаться, не выдавать своих чувств. А Ришелье просто злился. Ему уже не раз хотелось стукнуть кулаком по столу и выложить этому жалкому интеллигентику всё, что он думает о нём и об этих дикарях алжирцах, с которыми давно пора не церемониться. Однако он подавил возмущение и с деланной мягкостью заговорил:
- Я вас слушаю, дорогой доктор, продолжайте. Вы дали яркую, но я бы сказал, не исчерпывающую характеристику Абдылхафиду. Ну, а что вы скажете о Бен Махмуде?
- Бен Махмуда, господин генерал, очень хорошо знает полковник Франсуа, - ответил доктор.
- Постараюсь расспросить полковника, - кивнул генерал. - Однако для меня ценно именно ваше мнение. Не стесняйтесь, господин доктор.
- Боюсь, что мои слова могут прозвучать не слишком благопристойно.
- О, не думайте, что я такой уж чувствительный! Откровенность- не грубость.
- Хорошо, - сказал доктор Решид, - я вам отвечу. Есть такая порода людей, господин генерал, у которых чувство собственного достоинства вроде дырявого решета. Плюнь такому в глаза - он обрадуется, скажет, что дождик пошёл. Вот вам и вся характеристика Бен Махмуда.
- Однако не жалуете вы их! - засмеялся генерал. - Один - вчерашний сенатор, другой - сегодняшний депутат, - и оба плохи. Кто же, по-вашему, хорош?
- На этот вопрос; господин генерал, самый справедливый и объективный ответ может дать только народ.
- Народ!?
- Да.
Помолчав, генерал спросил:
- Вы играете в шахматы, доктор?
- Как дилетант, - ответил доктор Решид, ещё не догадываясь, куда клонит собеседник.
- Так вот я вам скажу, что народ не больше, чем шахматные пешки. А с одними пешками, без ладьи, слона и ферзя, вы никогда не выиграете партии.
- Однако и пешка может выйти в ферзи.
- Конечно… Только для этого надо слишком много усилий.
- Согласен. Но в нашем мире без усилий ничто не даётся. Никто ещё не видел, чтобы справедливость восторжествовала сама собой.
Генерал пристально посмотрел на Решида. Взгляд был недобрым, но голос прозвучал мягко и даже неожиданно грустно:
- Вы, доктор, везде ищете справедливость. Если бы она существовала, все судьи, прокуроры и адвокаты давно остались бы не у дел. К сожалению, мир несовершенен, и то, что вы стараетесь найти, можно увидеть лишь в прекрасном сне. А жизнь, к сожалению, не сон. И принимать её надо такой, какова она есть на самом деле.
- Да, господин генерал, в этом я с вами полностью согласен. То, что именуется жизнью, далеко не сон. Сон. даже самый тяжкий, исчезает с пробуждением. А жизнь…
Доктор глубоко вздохнул, не закончив фразы.