- Причасти хоть меня, святой отец! - разлепил матрос сжатые губы.
- Грехи я тебе, почитай, все уже отпустил, сын мой, а остальное воздастся от Господа! - Никодим, отдуваясь, грузно взбирался по ступенькам трапа.
Шумно выгребая веслами, галеры попытались обойти пинк с носа и кормы, чтобы взять его под анфиладный огонь. Но не тут-то было - опытный корсар эгейских просторов Анастасий Марко ловко вывернул судно лагом к неприятелю.
- Все, что мог, я сделал! - крикнул он Никодиму. - Теперь твой черед!
Пышная борода отца Никодима развевалась по ветру, в руках вместо кадила чадил пальник.
- Ну, держитесь, нехристи окаянные! Ужо мы вам всыпем напоследок!
Матросы, обнимаясь, прощались друг с другом. Внезапно изменившийся ветер хлопком развернул над галерами синежелтые флаги погони.
- Ну-ка, погодь чуток! - гаркнул канонирам озадаченный священник. - Чтой-то во флажках ваших флотских запутался я совсем!
С галер, разглядевши Андреевский флаг над "Павлом", кричали радостно:
- Какого лешего деру давали? Мы что, каторжные, по всему окияну за вами гонять, такие-разэтакие?
- Не богохульствуйте, ироды! - Никодим с облегчением швырнул в море пальник. - А я чуть было не принял на душу грех тяжкий!
Пересадив на пинк часть команд, галеры (то были "Жаворонок" и "Касатка") повели его к своим. Шлюпку со сбежавшими не искали. Пропадите вы пропадом!
К сожалению, в жизни справедливость торжествует далеко не всегда. Пройдут годы, и Джеймс Престон - негодяй и трус - станет контр-адмиралом и георгиевским кавалером.
* * *
Корабли султана богато украшены золотой резьбой. На ходу они проворны и легки. Штурвалов на турецких кораблях нет. Управляются они просто: тридцать человек ворочают руль в констапельской по крикам рулевого, стоящего на шканцах. Всякий корабль имеет при себе на случай малого ветра галеру. Велик флот султана, и нет во всей вселенной силы, способной противостоять ему!
Флот турецкий живет по своим законам, и Европа морякам султана не указ. Постоянное жалованье получают лишь капитаны, их помощники и пушкари, остальных набирают перед плаванием по окрестностям Константинополя да по островам. Кого поймают - тот и моряк.
Брали и невольников. Потому при первой же возможности матросы убегали с корабля. Нередко отпущенные на берег команды возвращались в половинном составе.
Никакого счисления во время плавания турки также не ведут, а зачем, плывем и плывем! Компас тоже имеется только на флагмане, а так правят по звездам и солнцу. На уборке и постановке парусов на турецких кораблях работают обычно одни христиане - греки и славяне. Турки лазить по мачтам откровенно не любят. А чтобы христиане не пытались бежать, им устраивают отдельный камбуз и кладовую с вином.
За плавание галионджи получают по 40 пиастров (28 рублей серебром), грекам же, знающим морское дело, платят в два раза больше. Чтобы команды не буянили, жалованье матросам выдают лишь по окончании плавания. Но толку от этого немного, и галионджи бунтуют все равно. Провинившихся от души лупят палками по пяткам, чтобы впредь не повадно было.
Лекарей на турецких кораблях не держат и вовсе. Зачем вмешиваться, когда у каждого своя судьба! На весь флот султана один-единственный лекарь, и тот - принявший ислам беглый коновал Кондратий.
Хотя команды в начале плавания расписывают по вахтам, но наверх на работы урядникам каждый раз приходится выгонять плетками всех, кто попадался под руку. Учиться морскому делу галионджи не желали, крича:
- Что мы, обезьяны какие или собаки дрессированные!
Кормили же на кораблях турецких впроголодь - сухарями, да маслинами с луком. По пятницам, правда, варили чорбу - кашу из сорочинской крупы с коровьим маслом. Два раза в день общая молитва на шканцах, в остальное время каждый молится сам по себе в орудийных палубах.
Покинув Галлиполи, Един-паша вел свои корабли в Архипелаг. Но едва задул противный ветер, поползли среди турецких команд слухи о скорых несчастьях. Чтобы как-то отвлечь матросов от мрачных мыслей, а заодно и запастись водой, завернул великий адмирал в крепость Наполи-ди-Романи. Там застал он и морейского наместника Муссин-заде, уже пожалованного Мустафой почетным титулом "Победитель греков" за сражение у стен Триполицы. Наместник сообщил, что морские силы московитов стоят в Наварине и к плаванию не готовы. Обрадованный такой новостью, решил капудан-паша застать неверных врасплох. Встреча с кораблями гяуров в открытом море для турецкого командующего оказалась совершенно неожиданной. И хотя московитов было мало, лезли они в огонь, как сумасшедшие. Всем этим Един-паша был весьма озадачен. А в самый разгар боя прислал младший флагман Джезаирли ему шлюпкой записку: "Великий адмирал! Прахоподобные гяуры прислали сюда еще свои передовые ладьи, а главный флот их с Орлуфым Спиритуфым еще только спешит к нам. Коварные кяфиры желают заманить тебя в западню и погубить. Вели спасать свой флот - надежду султана на море".
Капудан-паша больше не колебался. По его сигналу турки в полнейшем расстройстве бросились в глубь залива.
А на следующий день еще одно ужасное сражение под стенами крепости, и снова московитов невозможно понять. Они то стремительно нападали, то также стремительно уходили прочь. Обрадованный Джезаирли кричал Един-паше со своего корабля, вознося руки к небу:
- Добыча была в их руках, но псы сами испугались своего лая!
На свежем ветру трепетали полосатые, как матрасы, синебелые и красно-белые турецкие флаги, победно палили пушки. На 100-пушечном "Капудан-паше" шел совет, что делать дальше. Помимо трех морских пашей, на него был зван и морейский наместник с крупнейшим торговцем Морей Ахмет-агой. Рассевшись на коврах, собравшиеся чинно курили длинные трубки, щелкая языком, пили крепчайший кофе. Всеобщее спокойствие нарушал взбешенный появлением московитов у стен своей твердыни Муссин-заде. Наместник требовал немедленно гнать неверных в открытое море и там топить безжалостно. Слыша слова такие, вздыхал тяжко Един-паша.
- Надо быть весьма осторожным и не покидать здешнюю бухту. Гяуры захватили почти всю Морею. Они голодны, как шакалы, и нищи, как крысы. Но вскоре они сами покинут Левант с бесчестьем и позором. Вся их надежда на слепой случай. Ведь московиты рискуют потерять в нем лишь свой дрянной флот, мы же - часть империи!
Муссин-заде отбросил четки, заскрипел зубами. - А что скажешь ты, о, храбрый Гази-бей?
"Лев султана" был настроен куда решительнее своего патрона.
- Прятаться от слабейшего - позор для правоверного. Гяуры только того и ждут, чтобы удушить нас в этом загоне. И пока глупый московит бежал, надо быстрее присоединить к себе остальной флот, будучи во множестве, исполнить данную султану клятву - истребить неверных собак!
Решительного Гассан-бея поддержал второй младший флагман, Джафер-бей. Но великий адмирал был упрям.
- Не будет того! - сказал он, качая огромным тюрбаном. - Случись что, первой полетит с плеч моя голова. Я буду ожидать лучшего исхода здесь!
Лицо наместника покрылось красными пятнами. - Паршивая свинья! - воскликнул он в бешенстве. - Если ты не уберешься отсюда, то завтра, клянусь Пророком, я сам разнесу твои лодки. К последней крысе у меня больше жалости, чем к тебе!
И, зло выругавшись, Муссин-заде отбыл на берег. Капудан-паша, зная решительный нрав наместника, плакал горестно:
- Что делать мне! Правитель морейский грозит смертью у берега, гяуры - в море! Ай-ай-ай, Аллах отвернулся от нас!
Гассан-бей, как мог, успокаивал своего не в меру впечатлительного повелителя:
- А может, и нет тут у неверных ничего, кроме этих лодий? Не зря они так мечутся из стороны в сторону. Верные люди доносят, что видели в Наварине паруса кораблей Спиритуфа. Если так, то с завтрашним солнцем мы должны напасть и перетопить наглых гяуров!
- Ай-ай-ай! - мотал головой безутешный капудан-паша. - Все правильно говоришь ты, о, храбрый Гази-бей, но ведь пушки московитов стреляют сами собой!
- Это верно, - скривился Джезаирли, - они искусные мореходы, но сераскиры их глупы. Наместник вышвырнул их, как блудливых собак, из Морей, а сегодня они бежали от нас. Настало время сокрушить их всех нашей силой и свирепостью!
- Пусть будет так, как желает Аллах! - сдался в конце концов уставший от споров Един-паша. - Вверим наши судьбы небесам!
С Гассан-беем на "Реал-Мустафу" увязался и торговец Ахмет-ага, решивший показать неверным, что такое гнев праведного мусульманина.
- Если помнишь, Джезаирли, я никогда не был последним среди славных мореходов берберийских и твоя фелюка не всегда была удачливее моей! - заявил он "Льву султана", перетащив свои сундуки в кормовую каюту. - Поверь старому другу, я тебе еще пригожусь!
Гассан-бей отмолчался. Сейчас их с капудан-пашой волновал единственный вопрос - будет или нет Муссин-заде стрелять по своим? Оба надеялись, что исполнить свое обещание он не решится.
Но разъяренный Муссин-заде свою угрозу выполнил. Турецкие матросы еще спали на своих тощих войлоках, когда крепостные пушки коломборны дали первый залп поверх мачт. Флот султана спешно покидал негостеприимный Наполи-ди-Романи.
- Слава всемогущему Аллаху! - радовался, наблюдая за происходящим, наместник. - Пусть теперь морской паша покажет в деле, на что годны его лоханки! А мне пора уже выкидывать гяуров из Наварина!