Зима 1769-1770 годов. Отряды капитана 1-го ранга Креницына и капитан-лейтенанта Михаила Левашева зимовали в Нижне-Камчатске, постоянно испытывая крайнюю нужду, так как не получали ни порционных денег, ни "сухопутного провианта". Чтобы дожить до лета, организовали рыболовный промысел. Несмотря на трудности и лишения, готовились к плаванию и продолжали исследования...
Глава пятая
Быть гонимым ударами свирепствующего моря,
страдать от зноя, жажды, голода,
изнуряться лихорадками, встречать смертоносную
заразу и даже безумию подвергаться, не зная
притом верного убежища и отдохновения
в каком-либо порте, - это то же, что при жизни
соприкасаться со смертью.
М. Ломоносов
В то время, пока корабли Елманова стояли на ремонте в Портсмуте, адмирал Спиридов с "Евстафием" и "Надеждой Благополучия" спешил вперед на всех парусах. Вот уж пропал за кормой Зюйд-Форлендский маяк. Вскоре дубовые форштевни передовых кораблей с ходу врезались в штормовые бискайские воды.
Бискай штормит почти всегда, но в период вестовых ветров в нем творится нечто невообразимое. Вал за валом в бешенстве несутся к берегу волны и, отхлынув, наталкиваются на идущие следом. Трудно передать, что делается тогда с кораблем. Ветер ударил внезапно, он рвал паруса и гнул стеньги. Скоро с салингов линейного корабля потеряли из виду "Надежду Благополучия". Волны, подхватывая корабль, поднимали его на головокружительную высоту и, расступаясь, швыряли куда-то вниз. Компасная стрелка металась в картушке, как безумная.
- Григорий Андреевич, люфт поменялся на зюйд- вестовый! - Капитан евстафиевский Круз кричал Спиридову прямо в ухо.
Тот пожал плечами: какая, мол, разница.
- Прошу позволения не приводиться к ветру. Осилим! Адмирал махнул рукой.
- Действуй!
Круз решился на шаг отчаянный: не ложась в бейдевинд, как в подобных случаях предписано, спуститься в фордевинд. Предприятие рискованное, но каперанг в успехе маневра был уверен.
Пуча штормовые паруса, "Евстафий" мчался на юг. Борта черпали воду, в корму били настигающие волны.
- На руле не зевать! - кричал капитан.
- Есть не зевать! - хрипели рулевые в ответ. - Зевать нонче недосуг, всем пузом на штуре висим!
Зажав в зубах парусные ножи, карабкались по вантам сорвиголовы-марсофлоты, резали обрывки рваных полотнищ, крепили новые.
- Александр Иваныч, обошел бы ты корабль, глянул, что в деках творится, а я пока тут догляжу! - Адмирал склонился к Крузу.
- Есть! - Грохоча по трапу коваными ботфортами, Круз скатился вниз.
В деках пушечных смрад и вонь. В наглухо законопаченные люки сочилась вода.
- Эх, Бискайка, край света гиблого! - плевались матросы.
Капитан 1-го ранга едва пробирался в темени среди скученных тел и разбросанных вещей. Нрав у Круза свирепый, о том последний корабельный дек-юнга знает. Зубы кулаком прочистить для него - плевое дело.
- Ишь, развалили чрева свои, - зло ругался капитан "Евстафия", расталкивая ногами укачавшихся. - Лодыри!
И вдруг замер, изумленный. Впереди верхом на пушке восседал матрос-артиллерист и, не торопясь, остругивая ножом с кости солонину, смачно ее жевал. От бешенства у Круза округлились глаза.
- Скотина! - затопал он ногами. - То ли время - жрать теперь! Райны захотел, негодяй!
Бывшие неподалеку матросы испуганно прижались к борту в ожидании скорой развязки. Артиллерист соскочил с пушки.
- Я, ваше высокоблагородие, думаю, теперь-то и поесть солененького, может, доведется вскоростях пить много!
Общий хохот был ему ответом. Опешивший Круз невольно улыбнулся. Злость прошла.
- Смотри у меня, шельмец языкатый! - погрозил он мясистым пальцем. - Еще попадешься - велю профосу выдрать нещадно!
Проводив глазами капитана, артиллерист вытащил из-за пазухи еще один "мосол" и, залезши на пушку, продолжил прерванное занятие.
- Матрос я ражий, да язык мой вражий! Слушай присказку, ребята:
На море-окияне,
На острове Буяне
Стоит бык копченый,
В боку чеснок толченый,
А ты с одного боку режь,
А с другого макай да ешь!
- Ну, Леха, ну, Кот-бахарь! - смеялись повеселевшие матросы. - Эко ты Круза бешеного отшил ловко!
Рискованный маневр "Евстафия" полностью оправдался, и скоро корабль вырвался из штормовых объятий. Сменившись с вахты, офицеры горячо обсуждали ближайшее будущее. Ворочаясь на своих зыбких ложах, мучились в догадках.
Офицерам, как и матросам, постоянного места жительства на корабле не положено. Отдельные каюты были непозволительной роскошью и полагались лишь адмиралам и капитанам. Поэтому ютились, кто где приткнется.
Штурманы и констапели располагались в глухой констапельской, там же размещалась и судовая канцелярия. Мичманы и гардемарины квартировали под шканцами в перегороженных досками каморках. Чтобы как-то создать в своих убогих жилищах уют, обивали они переборки пестрым сукном. Там же, под шканцами, по правую сторону, отгораживался обычно закуток для священника да втискивался увесистый корабельный образ. Капитан-лейтенантам и лейтенантам, как старшим по чину, дозволено было спать по ночам в кают-компании.
Упираясь головой и ногами в дощатые стенки своих клетух, чтобы не вылететь из койки на качке, евстафиевские офицеры рассуждали:
- Английцам ноне не в пользу наше истребление флотом бурбонским. Не допустят они, чтобы всю торговлю в Ливорно прибрал к рукам Версаль, сдохнут, а не допустят! Посему Шуазель, министр французский, не дерзнет идти с нами на спор пушечный только из-за спасения турецкой морской силы. Всякому своя шкура дороже!
Кувыркаясь на крупной океанской зыби, "Евстафий" продолжал свой путь. Едва поубавилось волнение, велел Спиридов собрать подле себя гардемаринов и мичманов, приказал денщику вынести из каюты своей величайшую ценность - Гадлеев квадрант, подаренный самим Михаилом Ломоносовым. Офицерская молодежь глядела и не дышала. Не каждый день доводится видеть столь редкостный инструмент. - Ну-ка, - окликнул штурмана Спиридов, - тащи мне карту меркарторскую, синусы со склонениями солнечными да таблицы майеровские. Буду сих господ обсервациям учить!
Ровно в полдень измерил он и рассчитал самолично широту, а в сумерках, измерив лунное расстояние и поколдовав над майеровской казуистикой, высчитал и долготу. - Вот, - сказал не без гордости, - учитесь, как надо! Это вам не по прошпектам с барышнями шлындрать. Чтобы каждый из вас до прихода в воды эгейские щелкал задачки навигацкие, аки орешки!
- Ежели люфт "мордавинд" не повернется, назавтра будем у скалы Гибралтарской! - прикинул Круз, нанеся обсервованное место на карту. Следующим утром "Евстафий" плыл Гибралтарским проливом. Заходить в Гибралтарский порт Спиридов отказался наотрез.
- И так уже наотдыхались по всей Европе более чем надобно, плывем прямо на Минорку! - объявил он офицерам. Последнее время адмирал держался в стороне от всех, был, как никогда, молчалив и мрачен. Внизу в духоте каюты у него умирал сын. Младший, Алексей, не отходя, сидел подле брата, метавшегося в горячечном бреду, а сам адмирал мог позволить себе лишь изредка спускаться туда и, крепясь из последних сил, ободрять сына в его предсмертных муках. Андрюша Спиридов быстро таял ночными потами. Лекарь отводил взгляд, надежд на выздоровление не было. Умирая, первенец адмирала плакал, но не от жалости к себе, а от обиды жгучей.
- Отец! - шептал он черными потрескавшимися губами. - За что так несправедлива ко мне судьба? Почему умираю я не в баталии жестокой, а в постели пуховой, не от ран смертельных, а от горячек проклятых?
Что мог ответить отец?
Сверху послышались топот ног, крик боцмана, скрип талей и хлопанье паруса - корабль ложился на новый курс.
В несколько дней Спиридов постарел на добрый десяток лет. Легли на лице глубокие морщины, потух взор, щедро обметало сединой голову. Есть ли на свете что-либо более горькое, чем видеть, как угасает любимое дитя?
Гибралтар прошли без задержки. На траверзе мыса Альмина разминулись с потрепанным французским судном. Опасаясь подвоха, Спиридов был крайне осторожен, но все обошлось. Судно, отсалютовав российскому кораблю спусканием марселя, проплыло мимо. Французский капитан в знак приветствия приподнял шляпу. На корме русские моряки прочли: "Адур". Имя капитана было Жан Франсуа Гало де Лаперуз и никому ничего не говорило...
И вот, наконец, перед "Евстафием" - Средиземное море. Адмирал велел играть сбор. Став перед строем, он обратился к собравшимся со следующими словами:
- Господа офицеры и доблестная команда! Обошед Европу, видим мы себя в водах здешних. Вам, опытные путеводы, принадлежит теперь благодарность наших сородичей. День сей будет знаменит в Отечестве нашем тем, что сыны его впервые проникли в столь дальние моря могучим флотом и победоносный флаг российский ознакомился со здешними берегами. Вам, достойные сотрудники мои, предстоят новые достохвальные подвиги. Соединим же сердца и души наши к исполнению оных.
Из письма Екатерины II Вольтеру 29 октября 1769 года: "Надеюсь, государь мой, скоро получить через Вас известие о моем флоте. Это новое зрелище в Средиземном море. Надо будет смотреть, что он делает".