Корабельному офицеру времени для сборов к новому месту службы надо немного, вещей нажитых - раз-два, и обчелся. В тот же вечер Ильин вкупе с Извековым давали в близлежащей от порта фортине отходную. Скинув парики и отстегнув шпаги, пили бравые мореходы водку перцовую с вином красным, вспоминая прошлое, гадали о будущем. Моряков всегда связывает между собой нечто большее, чем просто служба. На корабле все на виду. Радости и горести каждого становятся здесь общим достоянием, вызывая то шутки, то осуждение, то сочувствие.
- Кто знает, друзья, соберемся ли еще вместе! - обвел глазами собравшихся Извеков. - Так разопьем же прощальную братину!
- Эх, края италийские да мальтийские, неблизкий путь до вас, а с басурманами биться и того не легче. Удачи вам! - пожелал покидающим "Екатерину" офицерам лейтенант Григорий Козлянинов. На безымянном пальце лейтенанта золотой перстень. На перстне крест ордена Мальтийского - четыре наконечника стрел, остриями сомкнутые.
Корабельная молодежь искренне завидовала счастливчикам, более старшие просто радовались удаче товарищей. Гардемарин же Ваня Фомин чуть не плакал от отчаяния: как-никак он по выпуску из корпуса проделал уже три кампании, всегда старался во всем быть первым, мечтал о путешествиях, дальних плаваниях, открытиях, а тут такой конфуз! Самое обидное, что с эскадрой уходили его однокашники: Сашка Бордуков, Андрюшка Растопчин, Володька Ржевский. Вчера, проходя мимо по набережной, гордый своим назначением на "Трех Святителей", Андрюха Растопчин даже не поздоровался, отвернулся, будто и не заметил вовсе. Когда счисление навигацкое в корпусе списывал, первый друг был, а теперь зазнался. А он до последнего дня, пока набирали команды на уходящие суда, надеялся, что кто-нибудь о нем вспомнит. Напрасно! Прощайте, дальние моря и загадочные греческие острова, жестокие сражения с турками и улыбки освобожденных наложниц! Вместо этого опять нудные практические плавания подле Красной Горки.
От духоты кабацкой и дум безрадостных распахнул Ваня зеленый корпусной мундирчик с лацканами белыми и, подперев рукой подбородок, глядел на всех горестно. - Ничего, Ванюша! - угадав гардемаринские думы, подбодрил его Извеков. - Придет и твой черед!
Да, так оно и будет. Через год на линейном корабле "Всеволод" уйдет Ваня Фомин в Средиземное море. Будут бои жестокие и кровавые, плавания дальние и опасные. Через много лет воплотит он в жизнь мечты своей юности, приняв под команду Удинский порт, что на далеком Охотском море. Откроет новые берега и земли, отдав Великому океану пятнадцать лет службы. И на склоне лет, отставным адмиралом, будет вспоминать с теплой улыбкой тот далекий вечер и друзей, чьи имена давно уже стали легендой. А пока Ваня Фомин с печалью смотрел на своих товарищей, и слезы горькой мальчишеской обиды стояли в его глазах.
Корабли эскадры по одному подтягивались в Среднюю гавань и грузились порохом.
Сообщения с театра военных действий за июль 1769 года:
2 июля. Утром обе стороны у Хотина приготовились атаковать друг друга. В 5 утра многочисленная неприятельская конница бросилась на наш левый фланг и смела стоявшие там легкие войска, а потом устремилась на карабинеров, которых тоже опрокинула. Вслед за тем были расстроены и окружены войска генерала Штофельна, стоявшие на правом фланге. В этот критический момент два батальона наших гренадер, стоявшие в резерве, атаковали в штыки и отбросили неприятеля. Последующие атаки турок успеха не имели. Гренадеры просили идти вперед на неприятеля... Вскоре новые огромные силы турок, до 70 тысяч человек, под начальством румелийского сераскира Магомет-паши стремительно напали на нас со всех сторон. Сильный ружейный и пушечный огонь вырывал из рядов неприятеля множество жертв, но, несмотря на это, атаки возобновлялись одна за другой в продолжение нескольких часов. Тогда Апшеронский полк, гренадеры и артиллерия взошли на господствующие высоты и открыли меткий продольный огонь по густым массам пехоты. Турки частью отошли в ретраншемент, устроенный при крепости, частью удалились за Прут. На другой день генерал Голицын намеревался атаковать хотинский ретраншемент, но неприятель, боясь нападения, сам оставил его. Захвачены 7 знамен и большой обоз, на поле боя найдены более 300 убитых турок. Наши потери 55 убитых и 128 раненых.
8 июля. Русские войска полностью обложили крепость.
14 июля. Начата бомбардировка Хотина. Многочисленность скопившихся в крепости войск увеличивала потери. Сам Сераскир-паша не успел ускакать за Прут и укрылся в Хотине, что, как доносили пленные, ему очень не нравилось. Притом же войска были более безопасны только в замке, который буквально был набит ими. Остальные же подвергались большой потере от наших выстрелов. Тем не менее неприятель решился отчаянно защищаться. Хотинская крепость была взята в блокаду.
В это самое время, проделав семитысячемильный путь от тихоокеанских берегов, добрались до Санкт-Петербурга смертельно уставшие мореходы Тимофей Шмелев и Федор Лобашков. Привезли они описание земель, дотоле не известных, от реки Камы до Медвежьих островов. Доставили и первого американца - крещеного алеута Осипа. Опрос чинили мореходам адмиралы Нагаев и Мордвинов. Дотошный Нагаев все услышанное записывал тщательно, опрашивал обстоятельно, со знанием дела. Вскоре Шмелев с Лобашковым отправились обратно, а бумаги их, опечатанные красным сургучом, легли в секретные архивы. Адмиралтейств-коллегия непрерывно направляла экспедиции на север, восток и юг - русский флот спешил осваивать океанские просторы.
Глава пятая
Ступай и встань средь окияна
И брось своих гортаней гром.
Г. Державин
Бомбардирский корабль "Гром" невелик собою, всего в девяносто пять футов длиной, а шириной в двадцать семь. Полсотни матросов и пять офицеров составляют всю его команду.
Для эскадренного боя корабль этот не приспособлен. Его дело - бомбардировать приморские крепости.
Еще в конце семнадцатого века французы первыми установили на шаткую корабельную палубу тяжелые мортиры для навесной стрельбы по берегу. Так был создан новый тип судна - бомбардирский галиот.
Главное оружие "Грома" - две огромные мортиры, что стоят на свинцовых поддонах, чтобы палуба при выстрелах не проседала. Палят мортиры эти будь здоров да и бомбы бросают немалые, пудов на пять-шесть! Помимо мортир, на случай нападения неприятельского корабля в море вдоль бортов еще десяток шестифунтовых пушек расположено. На первый взгляд вроде бы и немного, но если капитан с головой да команда лихая, этого вполне хватит, чтобы отбиться.
"Что ж, - решил мичман Ильин, добираясь попутной шлюпкой к стоявшему на рейде "Грому", - будем считать, что мне повезло".
Взобравшись по штормтрапу на борт корабля, представился он капитану "Грома" лейтенанту Перепечину.
Иван Михайлович Перепечин был личностью, на флоте известной. Славился капитан "Грома" двумя особенностями: пристрастием к пальбе бомбами и любовью к сказкам. Служителей своих по этой причине именовал он в зависимости от настроения то добрыми молодцами, то соловьями-разбойниками, корабль - Горынычем, а заведовавшего корабельной комиссарской частью мичмана Василия Машина за худобу и должность занимаемую - Кощеем.
Нового командира мортирной батареи Перепечин встретил приветливо.
- Знакомься с Горынычем, добрый молодец, - сказал, руку пожимая, - денька два тебе на то определяю, и за дело!
Однако уже через час Ильин встал на погрузку. А спустя день заменил убывшего в столицу ревизора. Ему капитан корабля и поручил перечесть все погруженные припасы. Захватив с собой матроса с фонарем, спустился Ильин в трюм. В лицо сразу же пахнуло затхлостью. В углах возились крысы.
- А ну-ка, подсвети! - Мичман с трудом пробирался среди завалов провизии. Шедший сзади служитель поднял над головой фонарь. Серые твари разом смолкли, шмыгнув в стороны. Но ушлый матрос, изловчившись, все же пнул одну из них вдогонок. Здоровенная крыса с облезлым хвостом, взвизгнув, отлетела далеко в сторону и исчезла во тьме.
- Эка сволочь, - пробурчал матрос, почесывая босую ногу, - все же, подлая, грызанула!
- Свети ближе! - Ильин принялся пересчитывать провизию. Слева от прохода громоздились тяжелые кули с овсяными крупами. - Всего сто двадцать один пуд, - записал он, капая чернилами.
Далее шли дубовые бочки, перехваченные обручами, - там солонина. Рядом соль и масло, но уже в бочках дерева соснового. За ними внавалку гора пятипудовых мешков, в них мука, ржаные и пеклеванные сухари. Подле борта бочонки с красным вином, уксусом и сбитнем.
Из интрюма перешли в каюту шкиперскую. Там Ильин подсчитал сало и парусину, брезент и кожи. Оттуда сразу в крюйт-камеру.
Крюйт-камера на "Громе", как и на других небольших судах, была одна и располагалась в кормовой части, недалеко от камбуза.
У тяжелой дубовой двери сдал мичман часовому ключи, отстегнул шпагу и снял башмаки. Сопровождающий его констапель вставил в особый фонарь сальную свечу, дно фонаря залил водой и, не торопясь, отпер дверь. В середине крюйт-камеры помещался обитый свинцом бассейн, туда перед боем ссыпали порох для набивки картузов. Вдоль стен на решетчатых полках были расставлены бочки с порохом и пороховой мякотью, разложены картузы, кокоры, фальшфееры и прочие артиллерийские снаряжения. Меж ними ящики с углем от сырости. Покончив с крюйт-камерой, доложил Ильин капитану: