V
Стекло окна вдруг резко зазвенело, точно в него кто-то бросил камнем. Ламор вздрогнул, быстро подошел к портьере, раздвинул ее и раскрыл окно. Густой запах липы снова ворвался в комнату. Талейран хотел было встать, но раздумал. Ламор с трудом перегнулся в сад, тяжело опираясь на подоконник бескровными сморщенными руками. Невдалеке залился пьяный мужской смех. Сдавленный женский голос, шедший снизу, очевидно с травы, ласково простонал:
- T’as pas honte!..
Пьяный смех еще усилился, сливаясь с другим мужским голосом. Фонари на зеркалах панорамы больше не горели, и только из-под портьеры беседки выступала недалеко на траву яркая полоска света. Дальше в саду ничего нельзя было увидеть. Со стороны Елисейских полей все так же лились звуки "Ифигении".
- Кто там? - окликнул Ламор хриплым старческим голосом.
В ответ с травы раздалась незлобная заплетающаяся неприличная ругань. Портьера беседки вдруг приподнялась от земли, блеснул яркий свет, послышалась возня, смех, с ковра на траву выползла чья-то голова и уставилась на окно, поддерживая портьеру шеей. Невидимый мужчина на траве радостно загоготал:
- Ça va?
Голова с озабоченным видом кивнула утвердительно и скрылась, сбросив на траву конец портьеры. Пьер Ламор закрыл окно и вернулся к столу.
- Это кто-то мило пошутил, - сказал он в ответ на вопросительный взгляд Талейрана. - В саду идет пьяная оргия… Шпионов тут нет… Я, кажется, цитировал "Государя", правда?.. Забыл, что именно я хотел сказать… Уместнее было бы здесь из Макиавелли процитировать "Discorsi". Хорошо этот наивный циник доказывал, почему не может привиться свобода в развращенном государстве… Вот она вам, la città corrotta, - сказал Ламор, показывая в сторону окна. - При Людовике XV, при регенте, не было такого разврата, как теперь… Тот будет править Францией, кто даст возможность пить и посещать притоны наибольшему числу людей. Таков мой вариант учения Бентама. Им нужен прочный участок для охраны веселых заведений. Директория его им дать не может. Слишком многим людям у нас теперь не до развлечений. Да и те, что забавляются, не уверены: вдруг завтра отправят их из Elysée-Bourbon в Кайенну или на эшафот. Уж очень связаны с гильотиной все эти принцы крови, эти Карно, эти Баррасы! Один Робеспьер казнен, а вдруг завтра явятся другие? Баррас тотчас сбежит или присосется и снова станет террористом - это все понимают… Он сам это понимает… Никто не верит Директории, никто не верит в демократию. Какая уж демократия, когда исчезла у людей последняя тень уважения друг к другу! Наверху у правителей круговая порука пролитой крови, бесчисленных преступлений. Внизу в обществе круговая порука трусости, угодничества, лицемерия. Каждый знает все о других. Все узнали цену друг другу. Возьмите нашу молодежь, она уважает только силу. У нас теперь ни один дурачок не согласится умереть за республиканскую идею. Может быть, и ни за какую идею вообще… Моральный багаж растерян. Подождите пятьдесят или лучше сто лет, пусть вымрет настоящее поколение, воспитайте заново следующее, да еще разрушьте двадцать тронов по соседству с Францией, тогда увидим. А теперь нет, полноте, - сказал Ламор решительно и сердито (хотя Талейран слушал не возражая), - полноте, какая теперь демократия, какая там республика!.. Поймите, теперь есть только одна задача, сколько-нибудь стоящая усилий: надо спасти остатки французской культуры… Костер, слава Богу, гаснет. Пора прикрикнуть на хама! Он сам этого жаждет. Я верю в человека, Талейран: он труслив, он спрячет, залижет, залжет свое хамство, когда на него сумеют прикрикнуть… "Е peró dico, che quelle Repubbliche, ie quali negli urgenti pericoli non hanno rifuggio о al Dittattore о a simili autoraidadi, sempre ne gravi accidenti rovineranno".
Талейран медленно поднял голову.
- Ну, наконец договорились, - сказал он, растягивая слова. - Вы очень любите говорить, Ламор, - большой ваш недостаток, тем более что говорите вы однообразно… Вот, значит, заключение силлогизма: диктатура?
- Так точно.
- Армия против полиции?
- Шпага против гильотины.
- Не могу сказать, чтобы это было очень оригинально. Я ожидал лучшего… Вот в чем беда: нет такого глупого генерала, который не считал бы себя прирожденным диктатором.
- Верно. И добавьте: нет хуже бедствия, чем глупый диктатор.
- Как же быть?
- Искать умного диктатора.
Талейран помолчал, зевнул и спросил равнодушно?
- Говорите, прямо, Ламор: от какого генерала вы ко мне присланы?
- Я не прислан ни от кого. Даю вам слово, я действую по своей инициативе…
- Ради чего? Я вас никогда не понимал, таинственный человек, - сказал Талейран с насмешкой. - Зачем вы суетитесь, зачем работаете? Не все ли вам равно?
- В мои семьдесят лет? Вы это хотите сказать? А Вот, видите, не все равно. Я ведь денег у вас не прошу, не правда ли? Предположите, что я тружусь из любопытства… или из отвращения. Но дело не в моей психологии.
- Конечно… Так кого же из генералов вы имеете в виду? Моро?
- О нет! Моро прекрасный полководец. Говорят, его отступление от Дуная к Рейну стоит десятка побед. Но народу этого не растолкуешь, он не любит отступлений… Моро бывший адвокат или юрист, это тоже неудобно. Народ не без основания не любит юристов, и ему будет неприятно, что хороший генерал вышел из плохого адвоката. Кроме того, Моро легко поддается влияниям, особенно дамским. Он из роковой породы людей, которые не знают, чего хотят.
- Может быть, вы стоите за генерала Ожеро?
- Полноте, Талейран, ведь это набитый дурак.
- Кто же еще есть из генералов? - спросил, точно припоминая, Талейран, - Гош связан с Директорией и, говорят, болен. Пишегрю не имеет армии… Разве Жубер?
- Нет, Жубер не годится… Вы будете смеяться, Талейран, я сам этому ни за что бы не поверил: Жубер - честный человек! Жубер, революционный генерал, сделавший головокружительную карьеру, - честный и убежденный человек! Он верит в свободу, равенство и братство, верит в Декларацию прав человека и гражданина, верит в идеалы Революции!.. Невероятно, беспримерно, сверхъестественно, но это так!
- Что ж, тогда ваш кандидат, вероятно, генерал Бонапарт? - спросил, уж совсем широко зевая, Талейран.
Ламор посмотрел на него и усмехнулся:
- Именно, епископ, именно: генерал Бонапарт. Вы угадали. Правда, вы назвали это имя после ряда других… Ваша необычная недогадливость тем более удивительна, что оно теперь на устах у всех. Да вот послушайте. - Он вынул из кармана газету "Le Miroir" и прочел отрывок из статьи: - "…De Buonaparte n’ayez peur. Tout le monde nous fait peur de Buonaparte: Buonaparte va venir; pauvres Parisiens, cachez-vous dans vos caves: Buonaparte est là. II n’y, a pas jusqu’aux nourrices de nos petits enfants, qui, par parenthèse, sont passablement royalistes, qui n’emploient comme un moyen de terreur le nom célèbre de Buonaparte". Хорошая статья! А вот другая, в "Le Thé". Журналист Howmuch предлагает пари, что Бонапарт никогда не вернется во Францию. Проницательный журналист! Ему бы вместо вас быть министром иностранных дел. Ессе plus quam Salomo hie.
- Именно потому, что теперь Бонапартом няньки пугают детей, я от вас ждал другого, - сказал Талейран. - К сожалению, я никогда в жизни не видал командующего нашей итальянской армией и ничего почти о нем не знаю. Что за человек этот генерал Бонапарт?
Пьер Ламор помолчал. Талейран, чуть прищурившись, внимательно смотрел на него своими холодными глазами. - Генерал Бонапарт, - сказал Ламор и вдруг остановился. - Мы давно с вами знакомы, Талейран, - заговорил он опять с новой интонацией в голосе, - вы знаете, что мне несвойственно увлекаться людьми, правда? Смею думать, я знаю в них толк… Ошибался я в людях редко - и, уж поверьте, на этот раз не ошибаюсь… Вы спрашиваете, что за человек генерал Бонапарт. Я отвечаю: генерал Бонапарт не человек. Генерал Бонапарт - чудо…
Талейран молча смотрел на собеседника, ожидая продолжения.
- Быть может, чудо рекламы? - переспросил он наконец, слегка улыбаясь.
Ламор, не отвечая, налил в бокал вина и выпил залпом.