Я спросил:
- Имя Ричард тебе говорит что-нибудь? Ричард Сон-дере?
Она продолжала улыбаться:
- Я не знаю вашего имени.
- Вы здесь побудете некоторое время, я вас оставлю на несколько минут, - сказала сиделка. Я кивнул головой.
- Ты никуда не уходи, пока я не вернусь, - сказала она Тамаре.
- Вы мне принесли цветы? - спросила Тамара, кокетливый тон, как и остриженные волосы, казалось, принадлежал не ей.
Говоря подчеркнуто медленно, я сказал:
- В вашем доме росли олеандры внизу у лестницы, около ступенек.
Она перестала улыбаться и посмотрела на мои руки.
- А где баронесса? - спросила она.
- В Англии, у дочери.
- Она здорова?
- Петров говорит, что да.
- Петров?
- Да, Петров, наш друг, твой и мой. Русский историк.
- Нет, нет. Не историк и не русский. Петров - официант.
- Его сын Николай вернулся из Америки. Он там женился.
Она сидела прямо, сложив руки, как прилежная ученица, отвечающая урок.
- Да, вот уже некоторое время тому назад. Его жена теперь в Сан-Франциско.
- У Петрова никогда не было жены.
- Да, не тут, в Шанхае.
Она качала головой, как ребенок, которого похвалили. Ее выражение переменилось, оно больше не было отсутствующим, она смотрела почти с комической сосредоточенностью на мое лицо, как будто бы с желанием допустить меня в сумрак своего изгнания.
- Ты помнишь, Тамара…
- Да, да, я помню.
- Ты помнишь тот день, когда началась война?
- Я помню, много людей было убито. Мы жили в большом холодном доме с большим садом и деревьями.
- Плакучие ивы.
- Нет, не ивы. Деревья с белыми стволами. Березы. Недалеко была большая река и большой собор.
- Нет, не река, а канал.
- И железные ворота?
- Да, черные ворота.
- Там был кто-то, кто пришел к нам однажды. Кто-то, кто любил меня.
- Да, - сказал я. - Да?
- Я не знаю, зачем он пришел, может быть, кто-то прислал его ко мне. Он был выше, чем я, и у него были сильные руки.
- Аты?
- Я была счастлива. Иногда я долго пряталась от него, потому что я хотела, чтобы он меня искал. Он ходил вокруг и звал меня по имени, негромко, про себя, молча, а я не отвечала, чтобы он сам нашел меня.
- И… нашел?
- Нет, он оставил меня. Он оставил меня, так же, как и все остальные, и никогда не вернулся назад.
Я взял ее руки, она не протестовала и не отодвинулась, а продолжала внимательно вглядываться в мое лицо, желая удержать связавшую нас нить, словно силилась таким образом выйти из своей безнадежной изоляции.
- Ты можешь мне сказать, кто был тот человек. Кто он был?
- Я не помню его имя. Я никогда не могла запомнить его.
- А ты помнишь, как он выглядел?
- У него были сильные руки.
- Алицо?
- Я не помню его лица. Я не могу.
- Он может еще вернуться к тебе.
- Он не вернется. Они его убили. Нет, не убили. Он просто оставил меня и мальчика. Потом они его похоронили в землю и пришли на поминки.
Вдруг она стала рыдать.
- Я не могу молиться за него, я не знаю его имени.
Тамара обвила рукой мою шею и прижала свой лоб к моей щеке. Как часто, лежа рядом с ней в темноте, я жаждал такого момента, лишенного страсти, когда физическая близость является выражением разделенного одиночества.
Несколько раз, кончив плакать, Тамара поднимала голову и смотрела на меня. В ее глазах все еще не было узнавания, но также не было ни страха, ни подозрения, ни желания. И каждый раз, как будто бы успокаиваясь, она придвигалась ближе ко мне. Я не знаю, как долго мы сидели так, обняв друг друга, такие моменты не исчисляются временем, но они продолжают жить, как следы неожиданной вспышки, которая их породила.
- Тамара, - вскрикнул хриплый голос, - где твой демон?
Женщина средних лет стояла перед нами и смеялась. Старая вуаль и цветок были приколоты к ее волосам, и ее лицо было намазано чем-то красным. Белое платье было мало для ее полного тела; оно было разорвано под мышками.
- Где были вы, когда я танцевала ночью? - прошептала она и стала махать увядшим цветком передо мной. Тамара закрыла глаза моей рукой, потом вскочила и затопала ногами на женщину, как будто бы та была только злой призрак, которого можно прогнать.
- Я не могу выносить людей, которые вмешиваются в мои дела, - закричала женщина и толкнула Тамару так, что та ударилась о дерево. Я поймал руки женщины; она оказалась сильнее, чем я предполагал, и я боролся с ней, пока два санитара не пришли и не увели ее.
- Она всегда убегает, - сказал один из них мне.
Я сделал шаг к Тамаре, но она попятилась от меня, пристально глядя на мои руки. Когда пришла сиделка, Тамара отвернулась от меня и спрятала голову на ее плече.
- Ты опять плакала? - спросила сестра милосердия, гладя ее спину. - Теперь ты лучше иди в комнату. Уже поздно, и все уже ушли.
Она весело кивнула мне, и Тамара пошла с ней, держа ее за руку.
Выходя из госпиталя, я прошел мимо кабинета доктора. Я почти уверен, что он видел меня, но когда я подошел ближе, он сделал вид, что он занят бумагами, и я прошел незамеченным. На дороге молодой американский армейский сержант в джипе предложил подвезти меня. Он дал мне сигарету и говорил всю дорогу до города. Я не помню, что он говорил, но звук его оживленного голоса был, как ни странно, успокаивающим. Он довез меня до Банда на берегу реки.
Вангпу-ривер опять стала прибежищем для многих иностранных пароходов, возвышающихся над сампанками и джонками. Я сидел на скамейке, пока не наступила темнота и не зажглись фонари на пароходах. Вокруг меня был опять воспрянувший, шумный, буйный город, в котором я некогда жил так деятельно, но в котором я никогда не жил одной жизнью с Тамарой. Мысленно я вернулся к тому дню в августе, когда я впервые пришел на кладбище. В неясном свете минувших лет лицо Тамары предстало передо мной, сначала скорбное, потом недоступное, серьезное и, наконец, нежное. Я долго удерживал в воображении ее былой образ, прежде чем его заслонила нынешняя Тамара в белой госпитальной одежде с остриженными волосами, и тут я с отчаянием окончательно понял, что она потеряна для меня. Я осознал также, что это был единственный раз в моей жизни, когда я любил женщину не потому, что она была дополнением к моему существованию. И понял, что она останется в моей памяти навсегда.
Глава двадцать первая
Я видел Александра дважды перед тем, как уехать из Китая в середине ноября. Первый раз, когда я устроил обед в ресторане, на который пригласил также Петрова с сыном. В течение всего вечера Александр почти ничего не говорил. Он сделал только несколько кратких односложных замечаний, и мне показалось, что он затаил чувство неприязни к Николаю. Я собирался поговорить с ним о Тамаре, но он ушел тотчас же после того, как мы выпили кофе, сказав, что ему нужно встретиться с кем-то в Советском клубе. Я попросил его позвонить мне в отель; он обещал, но так и не позвонил. Второй раз мы встретились случайно. Я шел в сторону Гарден Бридж после обеда, когда рядом со мной остановился джип и Николай окликнул меня по имени.
- Я везу отца на пристань, а потом смогу отвезти вас куда вам угодно, - сказал он.
- Вы кого-нибудь провожаете? - спросил я Петрова.
- Не кого-нибудь, а многих, советский пароход отходит сегодня в Россию, и много друзей уезжает на нем. Поедемте с нами. Может быть, это будет вам интересно, как корреспонденту.
- Я все еще безработный, Петров, но я поеду с вами.
Петров быстро перелез на заднее сидение, настаивая, чтобы я сел рядом с Николаем.
- Я приеду к половине седьмого, папа, - сказал Николай, когда мы подъезжали к пристани.
- А что, ты не идешь со мной?
- Нет, я обещал встретиться с друзьями.
- Хорошо, увидимся в шесть тридцать. Нет, лучше ты не беспокойся, я сам доберусь домой.
- Ты уверен?
- Конечно, уверен.
Когда мы подъехали ближе к пристани, я сразу же увидел в большой толпе Александра. Он стоял рядом с Евгением, бравая наружность которого являла полный контраст худобе и сутулости Александра. Я обернулся к Петрову, но он уже обнимал адмирала Сурина. Я не хотел его беспокоить и подошел к Александру.
- Вы тоже уезжаете? - спросил я его.
- Да, но не на этом пароходе, а на следующем. Евгений едет сегодня.
- Куда в России вы направляетесь?
- Сначала в Свердловск.
- А потом?
- Куда-нибудь, где лучше, если я заслужу.
Я не был уверен, не иронизирует ли Евгений надо мной или над теми, кто посылал его на Урал.
- Например, в Москву?
Я пожелал ему счастливого пути и спросил Александра, не хочет ли он пообедать со мной, когда пароход отойдет.
- Только мы вдвоем?
- Да, больше никого.
- Тогда с удовольствием.
Кто-то похлопал меня по плечу. Это оказался маленький бородатый господин, вероятно, лет восьмидесяти.
- Сынок, - сказал он мне, - мог бы ты нам помочь с чемоданами, они нам не велели больше нанимать китайских носильщиков.
Он повел меня к месту, где стояла, возле двух чемоданов, его жена, держа в руках клетку с птицами. Она казалась даже старше, чем он, ее лицо превратилось в сеть морщин, когда она мне улыбнулась. Крышка чемодана открылась, как только я его поднял, и из него посыпались старые носки и свитер.
- Я же тебе говорила, что нужно было перевязать веревкой, - сказала она мужу. - Ведь эти чемоданы служат нам уже двадцать восемь лет.
- Где же было взять веревку?