- О, это целая история. Я должен вам рассказать: как говорят у вас в стране, это прямо для романа. Во-первых, он - старший сержант, как в вашей армии именуют этот чин, - он военный полицейский. Конечно, я ожидал его, как только кончилась война, но не знал, когда и как он приедет. В общем, война кончилась неожиданно. До нас не доходили никакие вести, никаких вестей, и вдруг - бум! В один прекрасный день все кончилось. Зажегся везде свет, и люди на улицах целовались и кричали. Китайская армия объявила парад по случаю победы, и полиция остановила все движение на главных улицах здесь и в Интернациональном сеттльменте. Конечно, все ждали парада на этих улицах. Все китайцы тоже вышли, и громадные толпы стояли на тротуарах в ожидании. В это время Николай, который накануне прилетел с группой военных полицейских освобождать военнопленных лагеря Путунг, оказался одним из первых американцев на шанхайских улицах, так как он говорит по-китайски, и, закончив свою миссию, решил поискать отца. Он нанял рикшу с целью поехать во Французскую концессию. Конечно, рикша, увидев форму, ленты, револьвер, решив, что Николай - очень важное лицо, был ужасно горд первым американским пассажиром-победителем в его повозке. И так посередине пустой улицы они неслись. Рикша бежал счастливый, с гордо поднятой головой, мой Николай тоже был счастлив попасть в Шанхай. Китайцы и несколько европейцев, простояв много часов на пустых улицах, вдруг увидели этого рикшу и его седока - моего Николая в американской форме. Все стали громко аплодировать, махать флагами и восторженно кричать: "Америка, Америка". Николай был очень горд, хотя, конечно, это было очень смешно, вы понимаете? Рикша не взял никаких денег у него, просто отказался, потому что он был очень горд и счастлив.
- Это же замечательная история, Петров. Я так рад, что он здесь. А его жена тоже приехала?
- Нет, она не приехала. - Он помолчал немного. - Она написала мне письмо. По-английски.
- Я думал, что она тоже русская.
- Да, но она не знает по-русски. Родилась в Сан-Фран-циско в русской семье. Николай сказал, что она маленькой говорила по-русски, а теперь разучилась.
- Николай может ее научить.
- Он очень счастлив, - Петров вздохнул. - Счастлив и скоро едет назад.
- А внуки предвидятся?
- Нет, - он опять вздохнул, - еще нет.
В пансионе, в котором жил Петров, у него была большая комната. Мы сидели в ней до утра и пили виски, которое принес Николай. И чем больше мы пили, тем реже на лице у Петрова появлялось радостное выражение. В какой-то момент, говоря о Николае, он остановился и вытер слезы.
- Извините меня, - сказал он, - старческая слабость.
- А что насчет Александра? - спросил я.
- Александр - славный мальчик, хотя сбитый с толку. Он едет в Россию со многими другими.
- А Тамара?
- Он старается устроить ее через советского консула в какой-то хороший госпиталь там.
- О, Боже, я не думаю, что это разумная идея.
- Нет, но это лучше, чем оставлять ее тут. Вы знаете, сейчас здесь русским эмигрантам приходится трудно. Китайцы очень сердятся на нас, потому что многие работали с японцами. И теперь еще наш архиепископ…
- Что насчет архиепископа?
- Он решил признать советскую церковь, советского патриарха. Сейчас тут большие неприятности, касающиеся церковного имущества. Много ссор, даже арестов. И все-таки, когда он это объявил, вы понимаете… все-таки духовный пастырь… многие последовали его примеру. Ах, да и без него… Между прочим, - добавил он, - баронесса едет к дочери в Англию. Она сказала, что ей стыдно, что многие берут советское гражданство.
- А что, разве действительно многие?
- Тысячи. И потом Сталин объявил амнистию. Развесили везде плакаты, в которых сказано: "Мы вас простили, приезжайте домой". Конечно, русские эмигранты в большинстве думают только о "приезжайте домой", а не о том, что будет дальше…
- Я все же думаю, что для Тамары…
- Ее никогда не впустят в Америку после пребывания в психиатрической больнице.
- Я не о том думаю, - сказал я.
- Нет, я это сам себе говорю.
Я встретился с сыном Петрова, Николаем, на другой день. Это был очень симпатичный молодой человек, блондин, как и отец, и приблизительно того же роста. Он излучал такое душевное здоровье, что было приятно находиться в его компании. Мы говорили об Америке в общих чертах и о Сан-Франциско в особенности. Он предложил отвезти что-нибудь моей матери. Я поблагодарил его и сказал, что, возможно, я буду дома раньше него.
- В таком случае я попрошу вас взять с собой подарок моей жене, - сказал он. - Я думаю, что у отца есть тоже что-то для нее.
Я согласился.
- Это, наверно, мое предубеждение, - сказал Николай, - но я считаю, что Сан-Франциско - самый замечательный город у нас в Америке.
Глава двадцатая
Госпиталь Мунг-Хонг находился на окраине города, где с окончанием войны, казалось, не произошло никаких перемен. Сначала я поговорил с Тамариным доктором. Это был старый усталый человек с грустным типично славянским лицом, потерявший веру не в свою способность помочь больным, а в возможность сделать это в стенах этого госпиталя.
- Вы видите сами, - сказал он, когда мы проходили комнаты, наполненные до отказа пациентами, - если кто-нибудь из них станет чувствовать себя лучше, то предпочтет опять сойти с ума, только чтобы не видеть этого окружения.
Я спросил, нельзя ли перевести Тамару в другой госпиталь.
- Мадам Базаровой это мало поможет. Она не сознает, где она. Кроме того, здесь нет другого госпиталя для душевнобольных. Мы ожидаем, что ее сын сможет устроить что-нибудь другое для нее.
- Есть ли какая-нибудь надежда на выздоровление?
- Никогда не знаешь. В настоящее время она находится в состоянии депрессии. Я подозреваю, что уже в юности она жила в мире своих фантазий. Dementia ргаесох, если хотите знать медицинский термин.
- Ну, а если она поправится?
- Я думаю, что если она даже поправится, это будет только на короткий период. Она совершенно не приспособлена к тому, что называется реальной жизнью.
Я сказал:
- Я хотел бы обеспечить возможность ее выздоровления. Я скоро уезжаю домой в Америку, и в случае если… Я хотел бы, чтобы вы мне сказали, какие практические шаги я могу предпринять.
Доктор посмотрел на меня вопросительно. Я сказал:
- Видите ли, я очень обязан ее отцу. Я в большом долгу перед ним, и теперь, когда он умер, я могу только…
Некоторое время он не отвечал, пристально вглядываясь во что-то за моей спиной со строгим вниманием.
- Мы оба заинтересованы в том, - наконец сказал он, - что будет лучше для пациента. К сожалению, в ее случае выздоровление не зависит от денег. Самое лучшее для мадам Базаровой - это быть там, где находится ее сын, даже если там будут не лучшие условия.
- Все же, очень прошу вас дать мне знать в случае ка-кой-нибудь надобности.
- Хорошо, - ответил он, - оставьте ваше имя и адрес.
У меня было неприятное чувство, что он не одобряет меня, потому что я не сказал ему чего-то, что он ожидал услышать. Он внимательно смотрел на листок бумаги, на котором я написал свой адрес в Сан-Франциско, и, словно поставив диагноз, взял перо и приписал "USA" под адресом. Мы вышли из здания.
- Она, наверно, сейчас в саду, - сказал он. - Это их время для прогулки.
Когда доктор увидел Тамару, он остановился и сказал, что он должен вернуться в свой кабинет. Он ушел, но мне показалось, что он тайно следил за мной некоторое время из окна.
Тамара сидела на траве около ног своей сиделки и чертила что-то на земле маленькой палочкой. Ее остриженные темные волосы падали ей на глаза, и она время от времени откидывала их рукой.
Я стоял и смотрел на ее тонкие пальцы, бледные щеки, на ее длинную шею. Потом я подошел ближе и сел на траву рядом. Она посмотрела на меня. В ее отсутствующем взгляде не было даже попытки узнать меня. Она отбросила палочку и стала стирать свои рисунки руками.
- Тамара, - сказала сиделка, и ее имя, сказанное безразличным тоном, звучало так странно. - Ты опять измажешь руки.
Тамара закусила губу и стала ковырять землю еще глубже.
- Ты должна вести себя прилично, когда у тебя гости. Этот господин пришел тебя навестить.
Я придвинулся ближе к Тамаре, предлагая ей платок; она нагнула голову, так что ее подбородок коснулся груди, и закрыла глаза. Как будто бы вспомнив что-то, она быстро дотронулась до шеи рукой.
- Я хочу его назад, - сказала она и посмотрела вверх на меня. - Отдайте мне его назад.
Ее голос звучал хрипло, и она несколько раз откашливалась.
- Ты же знаешь, что ты не можешь получить его обратно, Тамара, - сказала сиделка, - ты можешь поранить им себя.
Она повернулась ко мне:
- Она хочет свой крест обратно, она его все время просит с тех пор, что она здесь.
- Ты же порвала цепочку, - сказала она Тамаре.
- Это не я, это кто-то другой порвал цепочку.
- Тамара, - сказал я, - когда Александр придет, он тебе принесет крест.
- Нет, - сказала она. - Это неправда.
- Что же правда?
- Они похоронили Александра в очень маленькой могиле. Я думала, что он там не поместится, а он поместился. Он был такой маленький.
Я хотел взять ее за руку, но она отдернула ее и придавила коленом свои пальцы. Все, что я чувствовал в тот момент, было бессильно перед броней ее бреда, и все же я надеялся, что физический контакт вернет ее мне.
- Тамара, - сказал я, - ты знаешь, кто я?
Лукавая улыбка неожиданно появилась на ее лице.
- Вы тот человек, который всегда стоит около дерева, когда я прохожу мимо.