- У нас совсем нет денег, - сказал Петров. - А что с его превосходительством?
- Я почти уверен, что это уремия, и плюс вторичная инфекция. Я приду завтра утром. А пока - лекарства в его комнате. Инструкции на бутылках.
- Мы все, все сделаем. Будем заботиться о нем, как в госпитале.
- Хорошо. Давайте ему аспирин, чтобы понизить жар. Я приду утром. Я уже поговорил с его дочерью. Я думаю, что ей нужна чашка крепкого кофе.
- У нас нет кофе. А насчет вашего гонорара… когда его превосходительство поправится…
- Об этом мы будем говорить потом, - сказал доктор.
- А пока, может быть… - Петров протянул ему бутылку с вином.
- Я не пью, благодарю вас. Дайте бокал вина мадам Базаровой.
Мы оставались в комнате генерала до полуночи. Он проснулся только один раз и попросил воды. Температура немного спала, и он лучше дышал. Тамара держала его голову, пока он пил.
- Какая ты странная, - сказал генерал, - я попросил воды, а ты дала мне лимонного соку.
Утром, по совету доктора, мы перенесли генерала на Тамарину кровать. Его сознание колебалось между бредом и явью. Он дважды просил позвать Александра, говоря, что он, наверно, у Евгения, но когда Петров сказал, что пойдет за ним, генерал улыбнулся и сказал:
- Не надо, он все еще на рождественской елке. Я отвез его туда утром. Мой бедный маленький мальчик, он не хотел надевать матроску, потому что его дед служит в армии.
Весть о болезни генерала распространилась быстро, и друзья стали навещать его. Баронесса прибыла первая.
- Скажите Александру, чтобы он спал на диване в гостиной, когда придет, - сказала она мне, - потому что я буду спать у Тамары.
Звук ее голоса был, как желанный гость, который явился неожиданно и рассеял тяжелое молчание. Она опрыскала комнату генерала одеколоном, приказала Тамаре причесаться и взяла на себя обязанность решать, кого из визитеров допускать к больному.
Петров вернулся под вечер. Он сказал, что не нашел Александра, но оставил ему записку.
- Я даже пошел в Советский клуб, да, пошел туда и написал ему записку.
- Вы привели его? - спросил генерал.
- Да. Нет, ваше превосходительство.
- Вы не понимаете, - генерал покачал головой. - Он скоро вернется домой.
Мы услышали шаги внизу. Петров спустился узнать, кто пришел, и быстро вернулся, спрашивая баронессу шепотом, можно ли адмиралу Сурину войти:
- Что мне делать? Он очень расстроен.
Баронесса посмотрела на генерала, который лежал спокойно, закрыв глаза. Она позвала его, но он не ответил.
- Скажите Сурину, что он может войти на минутку, - сказала она Петрову.
Адмирал Сурин долго стоял около кровати генерала. Казалось, он смотрел не на умирающего, а был погружен в совсем другие мысли. Тамара пришла с лекарством для отца. Генерал оттолкнул ее руку, и коричневая жидкость пролилась на простыню.
- Я этого не допущу, - сказал он строго. Его гневный взгляд с Тамары перешел на адмирала.
- Я не мог не прийти, - в голосе адмирала была не просьба, а лишь настойчивость.
Генерал махнул рукой. Было трудно догадаться, был ли это жест недоброжелательства или приветствия, но он явно значил что-то для адмирала. Его щеки вздрогнули, он открыл рот и стал похож на клоуна.
- Я только хотел быть похороненным дома на родине, - сказал он. - Больше ничего.
- Я был на связи со штаб-квартирой, - сказал генерал, - нам необходимо подкрепление.
Адмирал взял его руку и держал ее. Генерал продолжал:
- Вы знаете, есть слухи, что его высочество приедет делать смотр войскам.
Плечи адмирала дрожали.
- Как далеко до Москвы? - спросил генерал. Сурин не ответил, и когда генерал повторил вопрос, он сказал:
- Совсем недалеко.
- Хорошо, я так и знал, что близко.
Генерал вздохнул и закрыл глаза.
Он умер ночью, только Тамара была с ним рядом. Я услышал ее душераздирающий крик и нашел ее распростертой на его груди. Неизвестно, что открылось ему в его последний час в темноте, но на его лице не было умиротворения почившего от земных трудов человека. Как будто он умер от насилия. Предвидение неминуемой опасности отражалось в его полуоткрытых глазах.
Глава семнадцатая
Тело генерала положили в черный гроб и отвезли в собор, где оно оставалось до следующего утра. Чужие люди, а не близкие одевали его в старую военную форму, потому что Тамара начинала рыдать при виде его тела, а Петров был занят хлопотами по устройству похорон. Александр, вернувшись домой и найдя дедушку мертвым, заперся у себя в комнате на весь день. Адмирал Сурин, который приходил несколько раз, говорил о том, что он хотел бы тоже нести гроб, но какой-то старый господин с бородой, чье лицо мне было знакомо, хотя я не мог припомнить, кто он, сказал безапелляционно, что эта честь достанется только тому, кто не продался. Буквально он сказал: "не продал свою душу", и я был поражен тем, что адмирал ему ничего не ответил. Он и бородатый господин только посмотрели на баронессу, а она, поняв, что от нее ждут решения, промолвила:
- Мне бы хотелось, чтобы потомство сказало, что не мы изменили нашей мечте, а мечта обманула нас.
Позже был долгий спор на тему, кто будет произносить речь у могилы; бородатый господин проиграл, потому что у него был чин только подполковника Императорской армии.
Нельзя сказать, что Тамара настаивала на том, чтобы остаться у гроба на ночь в соборе; она просто осталась там, и в ответ на все уговоры только качала головой. В конце концов священник принес ей стул, и когда мы вернулись на следующее утро, она сидела на нем в той же позе, в какой мы ее оставили.
В течение службы Александр стоял рядом с Тамарой, его красные распухшие глаза тщетно искали сочувствия на ее бледном лице. Когда после отпевания присутствующие стали по очереди подходить к гробу, чтобы поцеловать генерала в лоб, Тамара задрожала и наклонилась вперед, Александр обнял ее за плечи и держал, пока все до последнего не подошли к гробу генерала. Я боялся того момента, когда Тамара должна была, по обычаю, последней проститься с умершим. Она сделала это очень спокойно, почти автоматически, но когда двое мужчин закрыли гроб крышкой и начали забивать в нее гвозди, Тамара подбежала и засунула пальцы под крышку. Несколько человек оттащили ее и силой увели из церкви - туда, где она уже не могла слышать звук молотка.
Катафалк с двумя лошадьми, покрытыми черной сеткой, возглавлял похоронную процессию. Перед ним шел мальчик лет десяти и нес на бархатной подушке медали и саблю с георгиевской лентой на темляке. В тот момент мне не пришло в голову, что кто-то должен был заплатить за катафалк, хор и священнику; позже, когда я спросил Петрова, он сказал: "Друзья и знакомые", - и не стал распространяться на эту тему. Мы были около мили от кладбища, когда Петров и пять других мужчин взяли гроб на плечи и медленно понесли его к открытой могиле. День был теплый, но в середине службы пошел веселый весенний дождь, он потушил некоторые свечи, хотя мы старались прикрыть их ладонями. Еще в церкви какая-то доброжелательная дама покрыла Тамарину голову черной шляпой с длинной вуалью; ее лицо теперь было закрыто от меня, и она выглядела как невеста, с которой злой дух в последний момент сорвал белую одежду и заменил черной.
Я не дослушал последней речи. В тот момент мне казалось, что они все находились в заговоре против генерала, обращаясь к нему в прошедшем времени. Я чувствовал, что я был его единственным другом и что я должен спасти его отказом верить, что его больше нет, что я единственный на его стороне против всех. Я посмотрел на Петрова. Его лицо было прикрыто большим грязным носовым платком. Опустили гроб в землю. Священник поднял горсть земли и бросил ее на крышку гроба, говоря: "Земля есть, и в землю отыдеши".
Все сошлись в доме на поминках. Я не знаю, кто приготовил всю эту еду; стол был уставлен разными кушаньями и винами, и традиционное блюдо из риса стояло посредине. Я пошел наверх в комнату генерала, не зная, присоединится ли Тамара к ним. На полпути я посмотрел вниз и увидел, что она сидела во главе стола очень прямо и молча, как гордая жена, которую покинули после венчания и которой нужно присутствовать на пиру одной. Александр ушел с середины поминок; он пришел наверх в дедушкину комнату и лег на диван. Я был рад, что он не начал разговора со мной. Когда он, наконец, заговорил, он сказал:
- Японский жандарм приходил, он спрашивал о вас.
- Под каким именем?
- Под вашим русским.
- И…
- И Петров сказал ему, что вас тут нет. Он хотел сделать обыск, но один из гостей говорит по-японски, он, наверно, работает на них, и он сказал, что это поминки и обыск будет нарушением этикета. - После минуты молчания он добавил: - Он придет завтра утром.
Звук хлопнувшей двери разбудил меня среди ночи. Я ждал, прислушиваясь в темноте. Когда я сел в постели, Петров прошептал:
- Вы тоже это слышали?
- Да, - сказал я. - Кто-то вошел в дом.
- Или вышел, - сказал он. - Между прочим, я все уже решил. Я хотел вам это сказать, но вы уже спали, поэтому я собирался сказать вам утром. Когда жандарм придет вас допрашивать, скажите ему…
- Подождите, - перебил я, - я слышу что-то.
Я подошел к окну и отодвинул черную штору. Минуту я не видел ничего, кроме крестов и плакучих ив. Когда вдруг появилась какая-то белая фигура.
- Боже, - воскликнул я, - что это, привидение?
Петров тотчас появился рядом.
- Господи, Матерь Божья, это же Тамара.