Я припоминаю, что ещё до оставления нами Смоленска Барклай, говоря о Москве и о возможности занятия её неприятелем, сказал, что он, конечно, даст сражение, для того чтобы спасти столицу, но что, в сущности, он смотрит на Москву не более как на одну из точек на географической карте Европы и не совершит для этого города, точно так же как и для всякого другого, никакого движения, способного подвергнуть армию опасности, так как надобно спасать Россию и Европу, а не Москву.
Эти слова дошли до Петербурга и Москвы, и жители этих городов пустили в ход всё своё старание к тому, чтобы сменить главнокомандующего, для которого все города были безразличны".
Однако передача командования Кутузову не изменила принципиальной стратегической линии борьбы: от Царёва-Займища новый главнокомандующий приказал отступать дальше, подтвердив тем самым, что стратегия Барклая-де-Толли, одобренная императором, являлась единственно возможной.
В своей монографии "Отечественная война 1812 года" советский историк член-корреспондент Академии наук П. А. Жилин, оценивая стратегический замысел русского главнокомандования на первом этапе войны, отмечал, что и Александр I, и Барклай-де-Толли исходили из того, что победа в войне достигается не одним или двумя генеральными сражениями, а комплексом боев и схваток. Упорные арьергардные бои лета 1812 года тормозили и задерживали противника, изматывали его, обеспечив успешное соединение 1-й и 2-й Западных армий под Смоленском.
В конечном итоге стратегическое отступление русской армии опрокинуло план Наполеона, и ему были навязаны такие сроки кампании и такой её характер, что всё это привело к гибели Великой армии.
За день до отъезда Кутузова к армии Александр уехал в Або для свидания с наследным шведским принцем Карлом-Юханом, фигурой весьма любопытной.
До сорока семи лет он служил во французской армии и получил маршальский жезл из рук Наполеона. Тогда его звали Жаном Батистом Бернадотом. В 1810 году он был уволен в отставку и в августе того же года приглашён шведским риксдагом на открытую вакансию наследника шведского трона, так как бездетный король Карл XIII был стар и болен.
Выбор риксдага пал на Бернадота потому, что он за несколько лет до отставки, воюя в Голландии, отпустил на свободу взятых в плен шведов - тогдашних союзников голландцев.
Во время переговоров Александр I скрепил своей подписью союзный договор России со Швецией, подписанный полномочным представителем в России ещё 24 марта 1812 года.
Бернадот обратился к Александру с просьбой вернуть Швеции Аландские острова, однако царь весьма вежливо, но твёрдо отказал в этом. Правда, он согласился содействовать Бернадоту в присоединении к Швеции Норвегии, а последний в свою очередь обязался признать присоединение восточной части Польши к России, если таковое произойдёт в ходе войны против Наполеона.
А тем временем после длинных и опасных переходов русская армия подошла к Бородинскому полю, где 26 августа состоялось желанное для Наполеона генеральное сражение. Не будем останавливаться на нём. Оно подробно описано в массе исторических трудов. Отметим, что продолжалось оно весь день. Более 100 тысяч убитых осталось лежать на поле брани, но ни одна из сторон не достигла тех целей, к которым стремилась.
"Из всех моих сражений, - писал впоследствии Наполеон, - самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми".
С наступлением темноты Кутузов отдал распоряжение представить ему списки потерь и приказал готовиться к продолжению сражения на следующий день. В донесении Александру, написанном в ночь на 27 августа, Кутузов сообщал: "Войска вашего императорского величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки, и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами".
Однако ещё до отъезда курьера к императору Кутузов получил сообщение, что потери русской армии превосходят 40 тысяч человек. Такой итог заставил Кутузова изменить решение, и он отдал приказ об отходе армии с занимаемых позиций. Об этом он сделал приписку в донесении.
30 августа оно было доставлено в Петербург. Александр всё понял так, как и следовало, и велел служить благодарственные молебны во всех церквах, объявляя о победе, одержанной над Наполеоном.
Кутузов был произведён в фельдмаршалы, и ему было пожаловано 100 тысяч рублей. Барклая-де-Толли, чей правый фланг нерушимо стоял весь день, царь наградил орденом Св. Георгия второй степени. Багратион, смертельно раненный, был награждён 50-ю тысячами рублей. Всем солдатам и унтер-офицерам, оставшимся в живых, было выдано из казны по пяти рублей.
Последующая неделя прошла для Александра и жителей Петербурга в томительном ожидании известий из армии. День шёл за днём, а никаких сообщений о ходе военных действий не было.
Только 7 сентября, через десять дней после отступления русских войск от Бородина, когда уже Москва не только была сдана Наполеону, но и почти вся сгорела дотла, а армия Кутузова уходила по старой Калужской дороге к Тарутину, сообщение об этом пришло в Петербург.
Решение оставить Москву было принято после военного совета в Филях. Ради спасения армии Кутузов приказал выйти из Москвы, откуда перед тем ушли почти все жители и были эвакуированы ценности, арсенал и другое казённое и частное имущество.
"Выйдя из Москвы, - писал Кутузов императору, - армия совершила фланговый марш, чтобы прикрыть обильнейшие наши губернии и собранный в них фураж, провиант и оружие. Одновременно этот марш создавал угрозу вражеским коммуникациям и отрезал подвоз продовольствия и боеприпасов противнику..."
Донесение Кутузова заканчивалось словами: "...Пока армия вашего императорского величества цела и движима известною храбростию и нашим усердием, дотоле ещё возвратная потеря Москвы не есть потеря отечества. Впрочем, ваше императорское величество всемилостивейше согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска и с тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал".
Нужно отдать должное мужеству и твёрдости Александра, которые он проявил, знакомясь с такими известиями. Прочитав донесение Кутузова, Александр сказал курьеру полковнику Мишо: "Возвратитесь в армию, скажите нашим храбрецам, скажите моим верноподданным, везде, где вы проезжать будете, что если у меня не останется ни одного солдата, то я созову моё дорогое дворянство и добрых крестьян, что я буду предводительствовать ими и пожертвую всеми средствами моей империи. Россия предоставляет мне более способов, чем неприятели думают. Но ежели назначено судьбою и Промыслом Божиим династии моей более не царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моей власти, я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу стыд моего отечества и дорогих моих подданных, коих пожертвования умею ценить. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать: я его узнал, он более не обманет меня!"
Ещё более определённо выразил Александр свою решимость бороться с Наполеоном до победного конца в письме Бернадоту от 19 сентября. "Потеря Москвы, - писал Александр, - даёт мне случай представить Европе величайшее доказательство моей настойчивости продолжать войну против её угнетателя. После этой раны все прочие ничтожны. Ныне более, нежели когда-либо, я и народ, во главе которого имею честь находиться, решились стоять твёрдо и скорее погрести себя под развалинами империи, нежели мириться с Аттилою новейших времён".
Следует заметить, что далеко не все сановники и даже люди из ближайшего окружения царя были настроены так решительно, как Александр. Многие паниковали в эти дни, не веря в возможность России победить Наполеона. Среди них были цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев и известный своей трусостью Аракчеев.
Лично для Александра сдача и сожжение Москвы стали истинной трагедией и заставили его глубоко задуматься над тем, о чём раньше он почти не размышлял. "Пожар Москвы, - говорил впоследствии Александр, - осветил мою душу".
Именно в эти дни он стал искать смысл жизни, обратившись прежде всего к Библии. Человек, которому Александр доверился в этом новом для себя состоянии, был один из товарищей его молодости, князь Александр Николаевич Голицын.