Ахметка между тем не раз и не два летал по поручению Ганны в Золотарево, к ее брату, и заворачивал всегда к дьяковой хатке. Такие порученья стал он изобретать и сам, предлагая охотно свои услуги Ганне. Последняя, улыбаясь, всегда соглашалась с ним и доставляла тем Ахметке необычайную радость. Не зная с детства ни матери, ни отца, ни родных, он привязался всем сердцем к сиротке, что также одиноко росла в маленькой хатке. Отец обращал на нее мало внимания: он больше звонил то в чарки, то в колокола... И росла себе маленькая Оксана почти без всякого призора, потому что старая баба, помогавшая дьяку в его несложном хозяйстве, заразилась у свого хозяина пагубною страстью к вину и большую часть времени спала на печи. Сиротка Оксана также привязалась к Ахметке, - как радовалась она его приездам! Он один привозил ей гостинцы, он один ласкал ее...
Быстро соскочил Ахметка с коня, привязал его к плетню и направился к покосившейся хате. Ранние зимние сумерки спускались уже над селом; лиловые тени тянулись по снегу. В той стороне, где скрылось солнце, еще алела яркая багровая полоса, но в окнах хатки не видно было света, и вся она имела такой жалкий, запустелый вид. Ахметка вошел в сени, стукнул в двери, но ответа не дал никто. Он распахнул низкую дверь и вошел в хату. В хате было темно и холодно. Тоскливые темные сумерки почти совсем сгустились по углам. Все было бедно и неопрятно. У раскрытой печи на припечку лежала выгребенная кучка холодного пепла и черных угольков; несколько пустых горшков стояли тут же. Из запечья раздавался чей-то сонный храп. У занесенного морозными узорами оконца сидела девочка лет десяти, кутаясь в теплую юпку. Личико ее прижалось к стеклу; она так углубилась в свои думы, что и не заметила вошедшего Ахметки. Последний подошел, сел с ней рядом на лаве и тихо позвал девочку:
- Оксано!
Девочка вздрогнула, обернулась; но при виде Ахметки все ее личико осветилось детской радостью, и с криком: "Ахметка!" - она бросилась к нему и уцепилась руками за шею. А это было прелестное маленькое личико с немного вздернутым носиком, большими карими глазками и тоненькими, как шнурочек, черными бровями. Щечки ее были похожи на персик, - такие же алые, с нежным пушком.
- Ах, как я рада, Ахметка, мой любый цяцяный! - говорила она, гладя его ручонками по щекам. - Так скучно без тебя!
- Родненькая моя, нельзя Ахметке каждый день ездить, - целовал он ее в головку и гладил по волосам. - А ты все одна сидишь?
- Все одна, - печально говорила девочка, - тато редко бывает дома, а как вернется красный, то сердитый такой, а баба все спит.
- А к подружкам почему не побежишь на село? Поиграла бы с ними.
- Босой холодно, а вот в такой юпке и не побежишь, да и детвора меня гоняет, - сказала она, наклонив головку.
- Так ты все, моя бедненькая, вот так и сидишь?
- Сижу да жду Ахметку.
- У, моя любая! - поцеловал он ее звонко в пухлую щечку.
- А то я еще сижу и все думаю, - улыбнулась и бросила на Ахметку из-под длинных ресниц кроткий взгляд Оксана.
- О чем же ты думаешь, дурашечка? Вот хоть бы и теперь, когда я вошел?
- О чем? - забросила девочка головку и продолжала печальным голосом: - Думала о том, как бы мне пойти далеко в ту сторону, где садится солнце; там бы я вышла на край неба и пошла бы все по нему, голубою гладкою дорогой до самой середины, посмотрела бы на месяц и звезды, на землю оттуда. Там так тепло и светло, а здесь так холодно, так темно, Ахметочка! - проговорила она жалобно, обвивая его шею ручонками. - Скажи мне, можно эту дорогу найти?
- Что ты, что ты, Оксано, - погладил ее по головке Ахметка, - если пойдешь на заход солнца, так никогда и назад не вернешься! До конца света ногами не дойти, только на черном коне с белой гривой можно доехать.
- А где такого коня можно добыть? - сверкнула Оксана глазенками.
- Не знаю где. А тебе разве не жалко бы было и батька, и Ахметки?
- Жалко, - ответила Оксана, - только я б и его, и тебя видела оттуда сверху... ведь солнце видит всех нас... А баба говорит, что и матуся на нас сверху смотрит... вот я б увидела и ее. - Девочка помолчала и затем прибавила тихо, прижимаясь к плечу Ахметки: - Ахметка, а у тебя мама была?
Ахметка обвил рукою шейку девочки.
- Была, Оксано.
- А ты ее помнишь? - говорила Оксана, заглядывая Ахметке в глаза.
Лицо Ахметки приняло суровое выражение.
- Не помню, - ответил он. - Ее татарин увез, рассказывал мне батько Богдан, а когда наши разграбили улус, татарин не мог забрать ее с собой и убил, а сам бежал и меня бросил. Батько Богдан подобрал меня и привез домой.
- А! Так ты татарчонок? - уже совсем весело рассмеялась Оксана, лукаво взбрасывая глазками на Ахметку.
- Не вспоминай об этом, Оксано, - нахмурил брови Ахметка, - моя мать была козачка.
- Ну, не буду, не буду, - зачастила девочка, заметивши недовольное выражение лица своего товарища, и ухватила его ручками за щеки, - не буду, Ахметка... Ну ж, не хмурься, а то я заплачу. - Но когда Ахметка уже улыбнулся и приласкал ее, она все-таки спросила потихоньку, едва смотря на него из-под опущенных ресниц: - А правда ли, что татаре родятся, как собачки, слепыми и не видят целых девять дней?
Личко ее было так комично в эту минуту, что Ахметка не мог рассердиться и отвечал рассмеявшись:
- Не знаю, голубка, да, верно, брехня!
- А правда ли, Ахметка, - продолжала Оксана уже смелее, опираясь к нему ручонками в колени и засматривая в глаза, - правда ли, что за морем живут черные люди и ходят головою вниз, а ногами вверх?
- Не знаю, - усмехнулся Ахметка, - старые люди говорят.
Но Оксана проговорила печально, надувши губы:
- Что ж ты ничего не знаешь, а еще козак! Нет уж, лучше я уйду по голубой дороге на небо, там бог и ангелы живут: у них тепло и светло, они едят на таких золотых блюдах вот такие, - широко она развела руками, - золоченые вареники.
- Ах ты, бедная дивчынка! - рассмеялся Ахметка. - Да ты, верно, и не вечеряла, а я тебе и гостинца привез от панны Ганны, да забыл отдать.
Ахметка быстро выбежал из хаты и вернулся с мешочком в руках.
- Вот тебе сыр, сваришь себе завтра варенички, хоть не золоченые, а гречаные; они вкусней золотых будут. А вот и маслице свежее. Да постой, есть ли у вас картофель?
- Есть, Ахметка, там в коморе ссыпан, - обрадовалась Оксана, смотря на свежее масло и хорошо отдавленный творог.
- Ну, так я затоплю сейчас в печке, - весело говорил Ахметка, потирая руки, - ми спечем картофель и устроим такую вечерю, что и гетману хоть куда!
Когда веселый огонек вспыхнул в печке, затрещали и зашипели дрова, Ахметка отгреб горячую золу, побросал в нее картофель, затворил дверь, чтобы не дул ветер, и, придвинувши лавку, уселся с Оксаной перед печкой.
- Как тепло, как хорошо! - говорила Оксана, улыбающаяся, раскрасневшаяся от огня, протягивая зяблые ручонки к огоньку и следя за картофелем, спрятанным в горячей золе. - Ахметка, расскажи мне хорошую-хорошую сказочку!
- Да я, голубко, не знаю.
- Нет, ты не хочешь, не хочешь! - надула девочка губки. - Ты знаешь все. Скажи мне, правда ли, что перед рождеством на свят-вечер Христос летает над землею и смотрит, что делают детки на земле, и если кто увидит Христа и попросит его о чем, он его просьбу всегда и исполнит?
- Правда! - уверенно ответил Ахметка. - Он летит на большой-большой звезде с золотыми лучами, и все звери в лесах собираются на одну долину, чтоб увидеть его.
Между тем ароматный запах печеного картофеля распространился по всей хате.
- Готов, готов картофель! - захлопала в ладоши Оксана.
Ахметка стал его осторожно вытаскивать палочкой. Когда картофель немного остыл и Оксана утолила свой первый голод, Ахметка вытащил из кармана связку сушеных яблок.
- А вот тебе, Оксано, еще и на закуску. Ну, не правда ли, гетманская вечеря?
- Ахметочка, любый мой, как я тебя люблю! - крикнула Оксана, прижимая связку яблок к груди и цепляясь хлопцу за шею руками. - Слушай, Ахметка, - говорила девочка уже серьезно, грызя своими белыми, как у молодой мышки, зубками сушеные яблоки и подымая на него серьезные глазки. - Ведь правда, когда я вырасту, ты женишься на мне?
Молоденькое лицо Ахметки с едва пробивающимися усиками вдруг покрылось все густым румянцем; он отодвинулся от девочки и бросил на нее косой взгляд.
- Ты не хочешь, ты не хочешь! - вскрикнула Оксана, заметивши движение Ахметки, и на глазах ее показались слезы.
- Оксано, - заговорил Ахметка, беря ее руку и стараясь подавить проснувшееся вдруг непонятное волнение. - Ты это правду говоришь? Ты хочешь пойти за меня?
- Конечно, - вскрикнула радостно Оксана. - А за кого ж мне пойти, как не за тебя?
- Так помни же, Оксано, - проговорил уверенно Ахметка, - и жди меня: когда я сделаюсь запорожским козаком, я приеду и возьму тебя.
И дети вдруг сделались серьезны и замолчали, держа один другого за руки... А красные, догорающие дрова освещали их молодые задумавшиеся личики теплым, живительным огоньком...