- То-то, - процедил сквозь зубы Пешта, бросая из-под бровей угрюмый взгляд, - все тянутся в козаки, а как на греблю, так и некому, а мы одни подставляй спины!
- Через них-то, пожалуй, и потеряли навеки все права, - послышался густой и жирный голос Бурлия, и его одутловатое лицо з узкими, подплывшими глазами и тупым лбом выплыло на минуту из тени.
- Пора бы и нам одуматься, а то и шкуры не хватит, - заметил несколько смелее Пешта, - атаману-то кошевому и заботиться об интересах коша, своих, близких людей, а чернь имеет топоры и косы, пусть борется сама за себя.
- Сама за себя, - медленно повторил Нечай, бросая на Пешту исподлобья презрительный взгляд, - а разве они молчат, не встают? Разве не бегут в Сичь, в козачьи ряды!
- Не в козачьи боевые ряды, а в козачьи списки, чтоб привилеи раздобыть, - прошипел Пешта. - А в козачьи ряды за хлебом бегут и потом первые молят ляхов о пощаде.
- А! И кого же? Ляхов! - заскрежетал Кривонос зубами. - Да я бы за каждую придуманную ляхам муку перенес бы сам по две, а не поклонился бы и не пощадил бы ни одного!
- Всех не перемучишь, - ответил Бурлий, - а вот как они обрежут права... Теперь уж, на мой разум, и "Куруковских пунктов"{75} нечего ждать.
- Ни пяди меньше! На длину своей сабли не отступлюсь от них! - крикнул Нечай, бросая свою кривую саблю на стол. - Мы их кровью своей, головами своими заработали и уже не отдадим назад! Мало нас? Найдем помощь! Я был у донцов, они протянут руку... а не попустим своих прав!
- Не пойдут донцы все, а несколько сот удальцов что помогут? - откликнулся убитым голосом Половец.
- Не попустим! - злобно добавил Пешта, - а много ли их осталось? Когда мы со второю просьбой на сейм посылали, какой получили ответ?
Все молчали, а Пешта продолжал еще злобнее:
- А уж много ли просили мы? А после Кумейского поражения, вспомни, какой присяжный лист был написан нами и какие на Трахтемировской раде{76} получили мы права? Уничтожили Миргородский и Яблоновский полки, уменьшили нас на тысячу двести душ, чайки сожгли.
- Не каркай, ворон! - крикнул запальчиво Чарнота, и голубые глаза его метнули беглый взгляд из-под сжатых бровей. - Не удастся Нечаю донцов, так я им татар приведу, поклонюсь спиной и невере.
- И ничего не добьешься, - крякнул Бурлий, - а не лучше ли нам своих бы требований посбавить?
- А что же, и впрямь, - поддержал хриплым голосом Пешта. - Что нам осталось? Бунтами ничего не поделаем, все равно - сила солому ломит, а за каждым бунтом идут новые утеснения. При согласии же ляхи делают уступки. Вспомните: за Сулиму нам прибавили тысячу человек, а при разумном кошевом, - подчеркнул он, - можно выторговать и больше.
- Не то и всех нас повернут ляхи в рабов,- тихо добавил Бурлий.
- Умереть, умереть! - простонал про себя Половец, и его тихий стон упал на всех, словно удар похоронного колокола.
Наступило тяжелое молчанье.
Богдан сидел молча, опустивши голову, и, казалось, не принимал никакого участия в разговоре; палец его чертил на столе какие-то странные узоры, глаза были опущены вниз, и только иногда, на мгновенье, впивался он ими в лицо говорившего.
- Не бывать этому! - крикнул Кривонос громовым голосом, нарушая молчанье, и поднялся во весь рост. - Покуда стоит наше Запорожье, - ударил он эфесом сабли по столу, - спасением души своей клянусь, не бывать этому вовек!
- Не бывать! Не бывать! - подхватили Нечай и Чарнота.
- Не бывать! - раздались голоса из густой тени.
- Да, покуда стоит, - заметил Богдан тихо, но веско, - а стоять осталось ему недолго.
- Ну, это мы еще посмотрим! - отчеканил медленно Чарнота, сверкая своими голубыми глазами и отбрасывая красивую голову назад. - В степь душманам-ляхам я не посоветую двинуться: на карачках полезут.
- Так думаешь, друже? - усмехнулся Богдан. - Однако с тех пор, как польские войска перешли левый берег, они уже не боятся степей!
Все замолчали. А Богдан продолжал:
- Я был у коронного гетмана. Меня он сместил с войскового писаря в сотника. Но дело не в панской ласке, - в голосе Богдана прозвучала гордая и презрительная нота, - я за ней не гонюсь, а дело в том, что когда уже и меня подозревают, - понизил он голос, - то не ждать добра. Ярема стоит на одном - разметать Запорожье, уничтожить народ наш рыцарский дотла! На гетмана возлагать больших надежд невозможно, - нет зверя хитрей старой лисы! Со мной говорил, нападал на Ярему, уверял, что стоит за козаков, а сам думает только о своих поместьях. Он хлопов не уничтожит: не то некому будет его землю пахать; но козаки ему не очень-то нужны... Хотя и говорит, что никого не желает обращать в рабов, да это все только сказки. А вот что еще сейм запоет из-за нашего восстанья?..
Остановился Богдан; но не прервалось угрюмое молчание.
Тогда заговорил старый Половец:
- Все это правда, ох, какая тяжкая правда, братья! - и голос его звучал в наступившей тишине так жалобно и бессильно. - Задумали нас совсем уничтожить ляхи. Еще когда зимою мы на сейм ездили, все послы как один требовали у короля стереть нас с лица земли... Нет, не бывать на Украйне счастью! Не видать моим старым глазам козацких побед! Убейте меня, друзи, здесь, на этом месте, чтоб не видели очи мои смерти родины дорогой!
И старец зарыдал, всхлипывая по-детски и трясясь седой головой. Тяжелый стон вырвался из многих грудей и замер в тоскливом молчанье.
- Что делать? - раздался из глубины чей-то робкий голос и умолкнул. Ответа не дал никто.
- Порадь, посоветуй, Богдане, - отозвался еще кто-то тихо.
Богдан поднял глаза, обвел все собрание, вздохнул и не ответил ничего.
Кривонос сидел, опершись на руку. На лице его, безобразном и мрачном, лежал теперь такой отпечаток отчаянья и горя, словно он стоял у раскрытой могилы единственного сына. Он и не слыхал робкого вопроса, он и не видал ничего.
- Что делать? - блеснул желтыми белками Пешта и поднял уже совсем смело свой хрипучий голос. - А вот моя добрая рада - покориться!
Все вздрогнули и как-то отшатнулись от стола.
- Да, покориться, - крикнул он еще смелее, - пора перестать дурнями быть и подставлять за чужую шкуру свои плечи! Если пойдем в союзе с ляхами, то нам, старшине, только польза будет. И увидите еще, сколько перепадет!
- Молчи, Пешта! - крикнул Кривонос, срываясь с места и заглушая все голоса. - Или я тебе заклепаю горлянку! Нам запродавать себя на ласку ляхам? Нам идти кланяться на мир и на згоду? Будь проклят тот и в детях, и в потомках, кто послушает такого совета!
- Да ты постой, - начал было оправдываться Пешта, увидя, что промахнулся с своим предложением.
- Молчи! - брякнул кривой саблей Кривонос. - Мир!.. Да в чем, в чем твой мир? Сколько тебе сребреников сунут за эту измену? Оставят, быть может, три тысячи рейстровых, да заставят целовать шляхетскую дулю? Что ж ты выиграл, иуда, за то, что продал Сулиму? И от кого ты ждешь пощады? От этих зверей кровожадных, для которых не придумает достойных мук и сам кошевой-сатана в пекле? Разве ты не видел, какую дорогу устроил тебе гетман Потоцкий от Киева до Нежина, посадивши на колья всех возвратившихся повстанцев? И ты говоришь о мире? Будь проклят ты, Пешта, навеки, что завел о нем речь!
Желтые глаза Пешты бросили адски злобный взгляд на Кривоноса, но шумные крики не дали ему говорить.
- Не быть миру! Не быть миру! - раздалось со всех сторон.
- Мертвых назад из могилы не носят! - опустил Нечай на стол свою тяжелую руку. - Меж нами и ляхами вовеки мира нет!
Пламя свечей от поднявшегося шума беспокойно заколебалось, и разорвавшиеся тени тревожно заметались по сторонам.
- Нечем бороться, нечем. Армата наша отобрана, - начал было Половец, но Кривонос перебил его воодушевленно:
- Не бойся! Покуда у козаков есть сабли в руках, еще не умерла козацкая мать! А если уж и суждено всем нам полечь, так продадим, по крайности, жизнь свою дорого, так дорого, чтобы и цены не сложили довеку проклятые ляхи!
- Будем биться, как бились доныне! Сам митрополит благословляет нас! - раздалось в разных углах.
- Да и что смерть! - покрыл все голоса голос Чарноты. - Мокрый дождя не боится! Уже хоть допечем до живого тела ляхам.
А черные окна и двери угрюмо, зловеще глядели на разгоряченных старшин.
- Так, - заметил Богдан. - Умирать нам учиться не у кого, и залить сала за шкуру сумеем! Да только какая от этого польза нам, и нашей вере, и женам, и детям?
Замечание было сказано тихо, но все воодушевленные крики вдруг замерли в один момент.
- А коли так, - вскочил с молодою удалью Чарнота, - так дурни мы, что ли, чтобы смотреть на ляхов? Заберем своих жен, и детей, да тютюн, и горилку и уедем в московские степи - много там вольных земель!
- И то! - раздались несмелые голоса. - Дело!