В диванной на столе лежал "Русский вестник" с "Анной Карениной". "Вот это ему и дать", - подумала она с неприятным чувством. Ей при чтении казалось, что есть какое-то внешнее сходство между их домом и домом Анны. Софья Яковлевна находила, что в их обществе теперь чуть не все немного подделываются под этот вызывавший небывалый фурор роман. "Недаром спорят, кто с кого писан… Ну, я на Анну никак не похожа, и уж сейчас-то менее всего думаю о Вронских!" - с улыбкой подумала она и, вздохнув, отправилась к мужу.
- Вот, ты хотел читать. Все-таки надо же тебе прочесть "Анну Каренину", - сказала она. Юрий Павлович сам понимал, что надо. Ему было и скучно, и несколько неловко за автора: совестно, что пустяками занимается и заставляет заниматься других почтенный, по-видимому, человек, помещик, принадлежащий к хорошей титулованной семье, - русской, но через Остен-Сакенов породнившийся с Брюлями, Мантейфелями, Унгерн-Штернбергами и даже косвенно с Кеттлерами, - вдобавок, кажется, дальний родственник графа Дмитрия Андреевича.
В спальной уже горела лампа. У Дюммлера подбородок еще не был выбрит, бакенбарды не нафабрены и запущены. Это было одной из причин, по которым он никого не принимал. От жены давно туалетных секретов не было.
- Спасибо, моя милая, - сказал Юрий Павлович, редко в здоровом состоянии так обращавшийся к жене.
- Ну, что ж, ты очень огорчен? Несколько месяцев наедине с женой, это ужасно, правда? - спросила она, наливая в ложку лекарства. - Выпей, пора.
Он с трудом приподнялся с подушек, проглотил, морщась, лекарство и поцеловал руку жене.
- Несколько месяцев? Да ты шутишь, - сказал Юрий Павлович слабым голосом.
- Не я: доктора так шутят.
- Но несколько недель провести с тобой и с Колей на водах, это, может быть, в самом деле стоит, а? Мы с тобой мало пользовались отдыхом: десять месяцев в году ужасной петербургской жизни и два месяца в деревне или на море, это было неблагоразумно. Вот и приходится расплачиваться.
- Это даже нельзя считать расплатой: нам за границей наверное будет очень приятно, - так же весело сказала Софья Яковлевна. - А сейчас, ради Бога, постарайся заснуть. Они сказали, что это самое главное. Я тушу лампу.
- Да, пожалуйста. Кажется, Швальбах - очень милое место… Ты знаешь, Софи, мое завещание находится у нашего нотариуса… И позволь сказать тебе: я хотел бы лежать на Смоленском Евангелическом кладбище, рядом с графом Канкриным…
- Хорошо, хорошо, - вполне равнодушно сказала Софья Яковлевна, знавшая, что ее муж очень любит говорить о своих похоронах, когда чувствует себя недурно.
- Извини меня, но я должен обо всем подумать. Тебе известно, что я совершенно не боюсь смерти, но…
- Да, да.
- Государь наследник больше не осведомлялся?
- Нет, больше не осведомлялся, - ответила Софья Яковлевна, подавляя раздражение. Юрий Павлович всегда говорил: "государь император", "государь наследник".
- А кто это приехал во время консилиума? Я слышал звонок.
- Это Миша. Я его оставлю к обеду.
- И сердечно поблагодари его за внимание. Я очень оценил и тронут, - сказал Дюммлер еле слышно. Она поцеловала его в голову и вышла. "Да, именно, поэзия болезни…"
В серой гостиной Михаил Яковлевич и молодой доктор говорили тоже об "Анне Карениной".
- Я сегодня был в редакции "Голоса", - сказал, потягивая портвейн, Черняков. - Там говорят, что Левин женится на Кити и что у Каренина будет дуэль с графом Вронским.
- На здоровье, - ответил доктор, с любопытством и осторожностью гладивший ящичек из слоновой кости. - Поразительно, что люди так интересуются какими-то великосветскими хлыщами, вдобавок никогда не существовавшими. Пусть Каренин и Вронский смертельно друг друга ранят пониже брюха и умрут, не обратившись к врачам: ведь граф Толстой врачей не признает, - саркастически добавил он. - Меня этот роман с графьями весьма мало интересует.
- Что вы, Петр Великий, это замечательная вещь, - сказал Михаил Яковлевич. Он всегда с некоторым испугом и без уверенности в голосе хвалил "Анну Каренину", но в душе недоумевал: чем. собственно, восхищаются люди?
Доктор осторожно поставил ящичек на место и закурил папиросу.
- Какое, собственно, назначение этого странного предмета?
- Соня, милая, сердечно поздравляю, - обратился Михаил Яковлевич к вошедшей сестре. - Петр Великий сказал, что, по общему мнению всего синклита, больше ни малейшей опасности нет. Слава Богу! Но я всегда говорил, что этот ваш Кошлаков любит пугать людей.
- Так вам теперь кажется. Могу вас уверить, что в начале положение казалось чрезвычайно серьезным. Но и сейчас, хотя опасности нет, надо, господа, соблюдать осторожность, я прямо вам говорю, Софья Яковлевна.
- Когда же нам ехать, Петр Алексеевич?
- Я думаю, числа десятого мая уже можно будет.
- В Швальбах?
- Непременно в Швальбах. Эмские воды почти такие же, но все-таки не совсем то. И главное, уж очень в Эмсе шумно: это теперь самое модное место в мире.
- Фактическая поправка, почтеннейший. Эмские воды были в моде еще у древних римлян. Кроме того…
- Миша, не мешай. Вы говорите, в Эмсе шумно, доктор?
- По слухам, съезд там невероятный, особенно из-за того, что туда ездит государь. В Эмс бросились франты со всех концов мира.
- Да, правда, ведь государь в Эмсе! - сказала Софья Яковлевна. - Я и забыла. А воды почти такого же действия, как в Швальбахе?
- Более или менее: углекислый натр, углекислый литий. Действие почти одно и то же. Затем, разумеется, надо будет поехать на Nachcur, - заметил доктор, произнося немецкое слово особенно значительным тоном. Он вдруг поймал взгляд Софьи Яковлевны, направленный на его папиросу с покривившимся кончиком. Петр Алексеевич поспешно пододвинул к себе пепельницу, но пепел упал на ковер. - Господи, как я задержался! Еще в два места нужно, - сказал смущенно доктор. - Значит, завтра, часов в одиннадцать?
- Да, пожалуйста. До свиданья, Петр Алексеевич, и спасибо. Миша, проводи доктора, будь так добр.
Софья Яковлевна взяла со стола газету, но и не заглянула в нее. "Какого же гувернера можно найти так быстро? Иметь на шее чужого скучного человека… Неужели так придется прожить полгода? Конечно, я люблю Юрия… Да, правда, люблю, и мне его очень жаль… Однако за что же мне послано это наказание? Впрочем, стыдно так думать…"
- Практика прямо изводит нашего Петра Великого! - сказал Черняков, возвращаясь в гостиную. - Он еще не может прийти в себя: на равных правах участвовал в консилиумах со знаменитостями!.. Впрочем, он отличнейший врач! Вот и у Юрия Павловича сразу поставил правильный диагноз. Ну, еще раз сердечно тебя, Соня, поздравляю. Мне без вас будет скучно… Жаль, что вы едете в Швальбах. Ты знаешь, в Эмсе будет не только государь, но и сам Мамонтов! Я вчера удостоился получения от него письма. Кажется, это второе за год с лишним!
- Николай Сергеевич? Ему-то что делать в Эмсе?
- Вероятно, cherchez la femme… Представь, он продал "Стеньку" и получил какие-то заказы на портреты!
- Почему ты думаешь "cherchez la femme"?
- Я так говорю, зная нашего Леонардо… Теперь к тебе небольшая обычная просьба, - сказал Михаил Яковлевич, вынимая из кармана конверт. - Билеты на концерт а пользу недостаточных студентов. Дай на радостях двадцать пять целковых.
- Я дам пятьдесят.
- Вот это очень мило. Не говорю тебе: приходи, так как, во-первых, вы будете в Швальбахе, а во-вторых, ты никогда на этих концертах не бываешь.
- Не сердись: это всегда очень скучно. Вперед знаю: сначала будет хор студентов-медиков под руководством профессора химии Бородина, затем Платонова или Леонова споет какую-нибудь "Ночь" или "Вечер" или "Утро" под аккомпанимент пьяненького Мусоргского, и pour la bonne bouche, Достоевский прорычит пушкинского "Пророка". Благодарю покорно.
- Достоевского, пожалуйста, не ругай. Мы с ним, может быть, осенью выступим вместе на одном вечере.
- Ты, Мишенька, с Достоевским?
- Да, я, Мишенька, с Достоевским… Он Достоевский, а я Черняков.
- Я ничего не хотела сказать… Разве ты его знаешь?
- Я хочу предложить ему совместное выступление. Может, еще кого-нибудь пригласим, хотя мы и вдвоем соберем полный зал. Это в пользу голодающих.
- Да, я читала в газете, что ты избран в Комитет. Представь, вижу "профессор М. Я. Черняков" и не сразу догадалась, что это ты! - сказала Софья Яковлевна с улыбкой. Она любила своего брата, но знала его слабости и с неудовольствием думала, что именно слабостями он похож на нее, "хотя в другом роде". - Ты остаешься обедать. Надеюсь, ты свободен?
- Как птичка Божия. Мой университетский курс позавчера кончился, так что и к лекциям не надо готовиться.
- Твой курс кончился?.. Постой, дай подумать минуту. Кажется, у меня блестящая мысль… Значит, до осени тебе нечего делать в Петербурге?
- Как нечего? Я всегда работаю для себя.
- Да, разумеется, но для себя ты можешь работать где угодно. Послушай, Миша, что если бы ты поехал с нами?.. Это прекрасная мысль! Знаешь что? Ты ведь на меня не обидишься, правда? Ты очень любишь Колю, и он тебя очень любит. Теперь Юрий Павлович болен, и я должна буду находиться часть дня при нем. Если б ты поехал с нами, я была бы гораздо спокойнее!
- Ты, что же, хочешь, чтобы я был гувернером при Коле? - обиженно спросил Михаил Яковлевич.