Через несколько дней после своего возвращения в Петербург Николай Сергеевич пригласил Рыжкова на их обычный обед в "Малоярославец". Катя сказала, что опоздает из-за покупок. Узнав, что они вдруг стали богаты, она как-то, с известным ему робким видом, спросила его, может ли купить летнее платье: в таких случаях всегда чувствовала себя виноватой.
- Самое простое, дешевенькое. А то, право, у меня для деревни ничего нет. Хоть и деревня, а нельзя же голой ходить. То есть, и можно бы, да в тюрьму посадят.
- Я совершенно забыл, извини, ради Бога, - смеясь, сказал Мамонтов. Он действительно всегда забывал давать ей деньги: так ему казалось ясно, что деньги у них общие. - Я специально ассигновал тебе на туалеты пятьсот рублей. Оденься так, чтобы ты была первой дамой во всей деревне!
Катя приняла его слова недоверчиво.
- Ну что, пятьсот рублей! Какие там пятьсот рублей! Мне бы рублей пятнадцать, так и то я была бы как принцесса.
- Я тебе говорю: пятьсот. Пойди с Анютой по магазинам, она знает, где что покупать.
- Послушай, а ты не рехнулся? Может, тебе только кажется, что у тебя столько денег? Ну, покажи, если ты не врешь.
В чековую книжку, в счет в банке Катя не верила. Ее финансовые комбинации не шли дальше того, чтобы взять у Алешеньки двадцать пять рублей взаймы и затем понемногу выплатить из тех денег, которые она на хозяйство брала у Мамонтова из бокового кармана.
- Я завтра принесу тебе из банка пятьсот рублей. Купи что хочешь.
- Может, ты и сошел с ума, а я нет. Куда мне пятьсот рублей! Что я куплю на пятьсот рублей! Бриллиантовое ожерелье? Нет, уж если ты не врешь, то дай две красненьких. Тогда я и туфли куплю. И зонтик я чудный видела в Гостином дворе! Не от дождя, а от солнца! У меня никогда такого не было. Ручка чудная, из слоновой кости! Три рубля семьдесят пять копеек.
С трудом, после долгих уговоров, Мамонтов убедил ее взять сто рублей, и она в восторге ушла с утра делать покупки со своей подругой Анютой, которая считалась в цирке законодательницей мод. Катя обожала их еженедельные обеды в ресторане, но отложить покупки было выше ее сил. Решено было, что они сядут обедать без нее, а она придет во втором часу.
Перед обедом Мамонтов выпил с Алексеем Ивановичем графин водки: спектаклей не было, Рыжков отдыхал от тренировки и не соблюдал режима. Говорить было легче, чем слушать, и Мамонтов описывал свой деревенский дом:
- Все, конечно, старо, запущено. Но мы купим что нужно в соседнем городе. Жаль, что вы не можете приехать. Боюсь, Кате будет скучно. Мы, кстати, туда возьмем Хохла-Удалого. Там есть две лошади, но пусть Катя ездит на своем Хохле.
- Однако только я хотел заметить, ежели вы позволите, Николай Сергеевич, хоть и не мое это дело, - сказал, после некоторого колебания, Рыжков. - Это по дружбе с Катей… И с вами.
- Что такое?
- Надо быть очень осторожным, чтобы Катенька не оказалась в ложном положении. Я, конечно, помещиком никогда не был, но я так себе представляю: у вас именье, а верстах в десяти, скажем, у других именье. Я думал бы, что вам никуда в гости ездить нельзя, а? А то вы познакомитесь с соседями, что же вы о Кате скажете? В провинции люди ветхозаветные, ее, верно, никто принимать не будет? Она, правда, не обидчива, мы люди простые, а все-таки зачем ее обижать? Уж лучше и вы сидите дома, а?
Николай Сергеевич покраснел.
- Я не сказал вам главного. Дело, конечно, не в соседях и не в том, соблаговолят ли они принимать Катю или нет. Я и сам простой человек, внук крепостного мужика… А дело в том, что я решил обвенчаться с Катей, - сказал он. "Ну, все кончено!" - Это сказалось у него само собой. Он тотчас почувствовал и облегченье, и досаду. Алексей Иванович остолбенел. С минуту он ничего не мог сказать, затем с сияющим лицом встал, обошел вокруг столика и обнял Мамонтова. Лакей и соседи удивленно на них смотрели.
- Ну, спасибо, голубчик!.. Ах, ты, Боже мой!.. От души вас поздравляю и благодарю!
- Благодарите за что? - спросил Николай Сергеевич с раздраженьем.
- Да как же… Да как же она мне ни слова, ветреница, не сказала!
- Она сама еще этого не знает. Я хотел вам первому об этом объявить, - зачем-то выдумал Мамонтов. - Только об одном вас прошу: никому пока не говорите. Мы венчаться будем не здесь, а где-нибудь по дороге, в Твери или в Киеве. В провинции формальности проще, их там можно будет проделать быстро.
Он импровизировал, но ему теперь казалось, будто он в самом деле все вперед обдумал и именно сегодня собирался сообщить о своем решении. "Сообщить, казалось бы, надо было бы сначала Кате. И уж слишком это выходит горделиво: точно все зависит от одного меня, а в ее согласии ни малейшего сомнения нет. Сомнения и в самом деле нет, но выходит не совсем удобно, - думал он, внимательно глядя на Рыжкова. - Кажется, он меньше рад, чем показывает… А впрочем, это моя обычная подозрительность… Нет, он сердечно рад".
- Да где хотите! Не все ли равно, где венчаться, - говорил почти растерянно Алексей Иванович. "Не подлец же он, чтобы так врать. Может, из-за черной не хочет венчаться в Петербурге?" Вслед за Катей, которая от него ничего не скрывала, Алексей Иванович называл "черной" Софью Яковлевну. - Так вы нынче тут ей скажете? - спросил он, тоже почувствовав, что вышло не совсем хорошо.
- Нет, не здесь, а дома. Но к десерту мы выпьем шампанского.
- Правильно! Только нынче уж как вы хотите, а плачу я. Мое шампанское!
- Хорошо. Охотно соглашусь. Ведь вы ей как отец, - говорил Мамонтов, поглядывая на Алексея Ивановича.
К словам о женитьбе Катя отнеслась еще недоверчивее. "Кажется, в самом деле рехнулся мой каторжник! Четвертый год живем так, и вдруг этакое ляпнул!"
- Хорошо, хорошо, можно и жениться, можно и в Твери, - сказала она. Лицо у нее, однако, просияло. - Алешенька-то мой как будет рад! Он все меня подбивал, чтобы я…
- Дело не в том, будет ли рад твой Алешенька! Ты рада или нет?
- Я страшно рада, только боюсь, что ты врешь.
- Когда же я тебе врал?
- Как когда? Всегда, - убежденно сказала Катя. - Мне даже завидно, как ты умеешь врать! Я совсем не умею, просто беда.
Теперь оставался визит к Софье Яковлевне. Мамонтов откладывал его со дня на день. Сто раз себя спрашивал, нужно ли заходить вообще.
Вся их поездка по Италии оказалась тяжелой, но последний день был ужасен. С Софьей Яковлевной случился истерический припадок, когда он ей сообщил об убийстве царя. Мамонтов и сам был потрясен. В газетных сообщениях еще фамилий не было. Подумал, может ли быть известно полиции его имя ("нет, не может"), и за эту мысль назвал себя подлецом. Представил себе сцену убийства и почувствовал себя совсем нехорошо. Ему и ночью потом снились Желябов и Перовская, - почему-то он не сомневался, что все было дело их рук. Проснувшись в темноте, он ахнул, сел на постель, - вспомнил ту встречу Нового года, вспомнил виллу в Эмсе, сад, веселый грассирующий голос: "Что, родная, муки ада, - Что небесная преграда…" - "Господи, как все это ужасно!.. И слава Богу, что она уезжает! С ней теперь было бы уж совсем невыносимо…" Софья Яковлевна на следующий день уехала в Петербург. Из приличия он счел нужным остаться еще некоторое время в Италии.
"Нет, не скажу ей", - думал Мамонтов по дороге к дому Дюммлеров. Об его женитьбе она могла узнать лишь нескоро. Он не сказал ничего Петру Алексеевичу, а с Черняковым не встречался. "Конечно, не скажу. Потом она сама поймет… Хорош жених! Будет смеяться? Нет, она небрежно скажет и доктору, и Михаилу, что я отлично сделал и что она очень рада. Доктор опустит глаза, а Михаил назовет меня "путаником" и "пустым человеком"… Но зайти к ней все-таки надо. Может быть, у нее в гостиной окажется какой-нибудь генерал-адъютант, и я в первый раз в жизни буду в восторге от присутствия генерал-адъютанта".
Он нарочно отправился к Софье Яковлевне за день до отъезда, чтобы можно было в случае надобности ответить: "Ах, как жаль, я завтра уезжаю к себе в деревню". "Впрочем, она и не подумает просить меня зайти еще раз. Если кто умеет быть dignified, то именно она. Королевы могли бы поучиться у этой внучки кантониста… Но за что я-то на нее сержусь? Надо быть совершенным скотом, чтобы мне сердиться. Может быть, я и есть скот, несмотря на душеспасительную женитьбу на Кате".
У дома Дюммлеров он встретил Колю, который выходил из подъезда в новенькой элегантной студенческой тужурке. Он только что кончил гимназию. Коля покраснел, увидев Мамонтова, и, по-видимому, хотел принять его поздравления холодно-вежливо. "Оказалось выше его сил: так ему весело", - подумал с завистью Николай Сергеевич.
- Вероятно, вы кончили первым, правда? И поступили на юридический факультет?
- Нет, на физико-математический… Вы к маме? Ее нет в Петербурге, она на днях уехала на лето в Гатчину.
"Слава Богу!.. Слава Богу!" - подумал Николай Сергеевич. Но почему-то ему было и несколько досадно.
- Я не знал. Пожалуйста, передайте ей мой привет. Я сам на днях уезжаю на все лето в деревню, - сказал Мамонтов. Теперь можно было и не говорить, что он уезжает завтра. "Ведь она совершенно незаметно выведает у Коли каждое мое слово".
- Вот как? В какие же места?
- Мой адрес длинный и сложный. Проще писать poste restahte, - Мамонтов назвал город. - Вы налево? Ну, позвольте пожелать вам успехов. В ваших личных успехах я не сомневаюсь, но всему вашему поколению предстоит, боюсь, тяжелая судьба.