ГЛАВА 3
Осыпанные инеем башни и купола Новодевичьего в морозных сумерках, как сказочное диво, высились над бревенчатыми окрестными избушками. "Поздно явились молодцы, почивать ложатся послушницы... - заворчала было карга-сторожиха, но гривенник оказал своё волшебное действо, и скоро из монастырской калитки выскользнула Дуняша с подружкой и горячо поцеловала Михайлу. - Фу, бесстыжие!" - захлопнула калитку сторожиха, но ответом был молодой беспричинный смех.
- Знакомься, Максим Фёдорович, и ты, Михайлушка, - подружка моя новая, Галька! - И Дуняша вытолкнула вперёд весёлую румяную девушку. - Первая кружевница и певунья в нашей казарме. А песни нам здесь - единая отрада. В монастыре порядки-то воинские, только что не в барабан бьют, а в колокола трезвонят. Чуть свет - подъём и на молитву!
- А там постных щей похлебаем и за работу. Монашки даром не кормят, - подхватила Галька.
- А почто такая красавица послушницей стала? - удивился Шмага. Галька и впрямь была красавицей: чернобровая, ладная, только сутулилась немного, как все кружевницы.
- Мачехе не угодила, - ответила Дуняша за Гальку.
- А сама-то откуда? - участливо спросил Шмага.
- С Украины мы, казацкого роду-племени... - певуче пропела Галька.
- Казацкая кровь, она всегда своё возьмёт! А послух не схима, недолго и скинуть! - обнадёжил Михайло девушку.
- А пусть она за меня замуж выходит, - не то в шутку, не то всерьёз предложил Шмага, - Скоморохи люди честливые, скоморохи люди вежливые! Да и сам я, Галька, казацкого роду-племени. У моего дядьки в Киеве хата, в огороде бузина, а я у дядьки единый наследник. Ей-ей, не вру... - Когда Шмага смеялся, он точно сбрасывал с плеч десяток лет.
"Да и впрямь не более сорока годков..." - впервые подумала Дуняша о своём театральном наставнике, как о вполне пригодном женихе.
- А что, красавица, коль в монастыре пост - уноси ноги на погост? - насмешничал между тем Шмага.
- Нет, батько, в Новодевичьем кто постится, а кто и веселится! - лукаво подпела ему Галька. - У матери игуменьи почитай каждый вечер таланты порхают, да и мать ключница не без греха, водит к себе сивого попа!
- Это они за вас, птичек бедных, грехи замаливают... - рассмеялся Шмага и предложил: - А не зайти ли нам в трактир богатый, устроить гостьбу толстотрапезну? Своего угла несть, так хоть за трактирный столик сесть!
Своего угла у друзей и впрямь не было. От Бидлоо пришлось уйти, как только Михайло и Шмага спроведали, что поутру после спектакля наведался к доктору полицейский ярыжка, спрашивал про Дуняшу.
- Я сказал, что ничего не знаю о девушке, но он ответил, что генерал Ушаков всё знает про вас! - Доктор Бидлоо честно округлил глаза. И друзья поняли, что надобно прощаться с доктором. В тот же вечер актёры перебрались в заведение куафёра Жанно.
- Знатные дамы, коль им угодишь и из чертополоха на голове искусную розу завьёшь, - золотой за одну улыбку дают! - соловьём разливался Шмага. - Ну а скоморохи на ласковое слово не скупятся - улыбочкой привечают, улыбочкой провожают!
- И ты, Михайло, тем барыням улыбаешься? - Столь явная ревность прозвучала в голосе Дуняши, что вопрос покрыл дружный смех.
- Скучает он по тебе, Дуняша, скучает, соколик! Барыня ему улыбку, а он ей кап-кап на причёску! - сквозь смех сказал Шмага, но точно спохватился: - А вообще, други мои, бежать нам отсюда надобно. У этого ирода Ушакова на Москве ой какие длинные руки!
- Куда бежать-то? - безнадёжно махнул рукой Михайло. - Ныне все российские театры в Москве собраны, играть нам боле негде!
- А мы сами разве не театр? - Шмага весело оглядел компанию, - И поем, и играем, и пляшем! Дай срок, в Петербурге такой театр заведём, что наша дикая герцогиня локти кусать будет.
- Да кто нам поможет-то? - рассердился Михайло. - Горазд ты, погляжу, на выдумки, а не на дела!
- А вот и помогут! Есть ещё в Москве служители Аполлона, они помогут... - загадочно ответил Шмага.
- А ну получай за барынек! - Дуняша снежком сбила с Михайлы треугольную шляпу.
Так, перекидываясь снежками, и не заметили, как вышли к богатому трактиру, нижний зал которого хозяин держал для ямщиков, а верхний - для чистой публики. Оба актёра были в отменных париках, и толстомордый вышибала, что стоял у лестницы, ведущей в верхнюю залу, пропустил честную компанию без лишних слов. Парики по тем временам были привилегией российского дворянства - прочие сословия их не носили, и даже солдаты пока не пудрили свои волосы. Времена Миниха в армии ещё не настали. Имелось ещё одно отличие между верхней и нижней залой. В те первые послепетровские годы простой люд по-прежнему почитал табак бесовским зельем, и курящих в нижней зале было самое малое число - разве что отставные солдаты и матросы. Напротив, наверху, где вокруг новомодной игрушки - английского бильярда - толпились гвардейские офицеры, висело такое табачное облако, что Дуняша и Галька закашлялись уже на пороге.
- Какие красавицы, граф... - Капитан Альбрехт осклабился в лошадиной улыбке, обращаясь к своему собутыльнику - сухопарому генералу со столь бледным лицом, что из него, казалось, была выпита вся кровь.
- Изрядные девки! Особливо светленькая! - небрежно, как и подобает при его высоком положении, процедил граф Фриц Фердинанд фон Дуглас. В Северной войне граф служил в армии шведского короля Карла XII и прослыл "фуражным умельцем" за жестокую способность добывать фураж, поджаривая пятки белорусским и украинским мужикам. Король, который корм для лошадей ценил более, чем пищу для солдат, всегда отличал графа Дугласа. Но коль Эстляндия и Лифляндия, где находились поместья Дугласа, отошли к России, граф легко переменил родину и перешёл на русскую службу. При Екатерине I, пользуясь покровительством герцога Голштинского, он был назначен на пост генерал-губернатора Эстляндии, хотя открыто ненавидел всё русское.
- А по мне, так хороша чёрненькая! - Капитан Альбрехт впился глазами в Гальку.
- Э... когда я был драбантом, у моего короля Карла, мы на Украйне задирали юбки таким чернобровым селянкам в каждом хуторе... - небрежно отмахнулся граф.
- Вот вы и дошли до Полтавы! - вспыхнул Михайло, после службы в театре Фиршта свободно понимавший немецкую речь.
- Этот щенок за соседним столиком, кажется, хочет, чтобы я ему отрезал уши? - надменно выпятил подбородок граф Дуглас.
Но в это время капитан Альбрехт, переведя глаза на Дуняшу, крикнул вдруг на всю залу по-русски:
- Да это же беглая танцорка герцогини Мекленбургской! За её поимку порядочная награда определена!
И он спешно поднялся, дабы никто другой не опередил его с этой наградой.
- Что, птичка? За ушко и на солнышко? - Мясистая лапа бравого ландскнехта легла на тонкую шейку.
- А ну прочь руки, немчура проклятая! - Михайло встал между Дуняшей и капитаном.
- Славна брань дракою! - насмешливо загудели у бильярда. Но никто не вмешался. Дело было ясное - ловили беглую холопку. И хотя многие офицеры не раз бешено аплодировали Дуне в театре, вступиться за неё всем было не с руки.
Капитан Альбрехт тем временем небрежно скинул форменный кафтан, засучил рукава.
- Я о скомороха шпагу дворянскую марать не буду! - громогласно заявил немец. - Я его проучу, как в доброй немецкой пивной! А ну, любимец муз, получай добрый немецкий кулак! - Дуняша вскрикнула, но напрасно: добрый немецкий кулак даже не задел ловко уклонившегося Михайлу. Конечно, если бы капитан Альбрехт знал, что бывший матрос российского флота Михайло Петров, убежав в двадцать лет из шведского полона на английском торговом судне, три года таскал потом мешки и брёвна в лондонских доках, он поостерёгся бы расставаться со своей шпажонкой. Не ведал немец и о том, что Михайло слыл одним из первых бойцов на славных ристалищах в верфях Ост-Индской компании, где зарождалось искусство английского бокса. И вот сейчас Михайло Петров, к изумлению московской трактирной публики, приветствовал немца двойным хуком, справа и слева, показал всем, что такое знаменитый апперкот, и завершил бой прямым в голову, после чего капитан Альбрехт зашатался и рухнул, как крепкий тевтонский дуб. Тем временем Шмага с девушками ретировался по винтовой лестнице. Прикрывая их отход, Михайло вытащил театральную шпагу и отбивался ею от графа Дугласа, поспешившего на выручку. Клинок графа Дугласа был отточен и востёр, да слабой оказалась графская рука. Старая верная зазубренная шпага Михайлы (приходилось ею и дрова колоть, и хлеб резать) выбила из графской руки острый клинок; описав дугу, он впился в зелёное сукно бильярда. Схватив плащ, Михайло поспешил вслед за Шмагой и девушками на улицу. Да не тут-то было: навалились на него лакеи Дугласа, поджидавшие своего господина в нижней зале, повалили, стукнули по голове тяжёлой пивной кружкой. Перед глазами Михайлы поплыли радужные круги.