Как он был прекрасен! Вероника нагнулась к полураскрытым устам юноши как будто бы для того, чтобы впитать аромат его дыхания. Но в это время он пошевелился. Веки его широко раскрылись, он блаженно улыбнулся, и губы его прошептали: "Гелель, это ты? Такой я видел твою красоту когда она сияла надо мной в долгую ночь. Она освещала мне путь к звездам, к тебе, Гелель, о Гелель!"
Руки его потянулись к ней, и она невольно отступила. Он вскрикнул и поднес руку ко лбу. "Ее уже нет, - простонал он, - она ушла от меня!"
Только тогда к нему вернулось сознание, и он понял, что не спит. Но неужели этот дивный женский образ, явившийся ему, был тоже правдой?
Вероника медленно отдернула тяжелую занавеску с маленького решетчатого окна, и дневной свет залил комнату потом она раздвинула полог у его постели.
Он приподнялся, и пламенный румянец залил его бледные щеки.
- Если ты будешь так волноваться, - сказала Вероника с мягким упреком, - я буду вынуждена уйти.
- О, я буду лежать совсем спокойно, - молил он, - только подожди, не уходи!
Она подвинула свой стул к постели и мягким движением откинула голову Регуэля на подушки. Ее прикосновение обожгло его.
Вероника с улыбкой следила за ним. Опять красота ее победила, как всегда и везде. Перед ней стояли на коленях мужи Рима. Ей поклонялись властители Азии. Перед ней мятежная иерусалимская толпа отступала в благоговении, и ей же поддался теперь этот неопытный мальчик. Каждый его робкий взгляд, дрожащий звук его голоса, смущенный румянец ясно говорили о его чувствах. Она вздохнула. Ей казалось, что в его нежных чистых чертах воскресла ее юность - то время, когда она играла с другими детьми во дворце отца. С тех пор ее жизнь стала погоней за успехом, унизительным служением чужим интересам, и она уже перестала внимать побуждениям души. Но здесь перед ней была незатронутая жизнью душа, полная веры и чистоты. Как бы ей хотелось вылепить мягкий воск этого молодого, неиспорченного сердца по собственному желанию. Но разве мыслимо, чтобы Регуэль когда-нибудь узнал, кто его спасительница? Иоанн из Гишалы был самым ее строгим судьей, беспощадно осудившим ее. Неужели Регуэль не разделяет мнения своего отца?
Накануне, когда она и свита ее встретили Хлодомара и узнали от него имя захваченных путников, она решила удержаться от всякого вмешательства. Но потом она взглянула в лицо потерявшему сознание юноше и вдруг почувствовала непреодолимое влечение к нему. Она потребовала, чтобы Регуэля отдали в ее распоряжение Хлодомар повиновался, хотя и очень неохотно; но он знал отношения своего господина к царскому дому и понимал, что, если не исполнить просьбу Вероники, она сумеет ему отомстить.
Так Регуэль оказался у Вероники.
И теперь - каким торжеством будет для нее влюбить в себя сына того человека, который так гнушался ею.
Нет, Регуэль не должен знать, кто она, кому он обязан жизнью. Она выпрямилась и взглянула на юношу тем пламенным взором, перед которым еще никто не мог устоять до сих пор. И она поняла, что он тоже не устоял.
- Ты ничего не спрашиваешь? - прошептала она. - Тебе не хочется узнать, как ты попал сюда, в Птолемаиду?
- В Птолемаиду?
Он хотел вскочить, но она прикоснулась к нему рукой так легко, что он едва почувствовал прикосновение. Она рассказала, что нашла его среди дороги, в руках грабителей; они обшаривали его платье, ища драгоценности. Когда приблизилась ее вооруженная свита, они разбежались и она благодарила Бога за то, что ей удалось спасти соплеменника.
Глаза Регуэля зажглись радостным блеском.
- Так ты иудейка? - спросил он.
- Как и ты, - спокойно подтвердила она и улыбнулась, заметив, что он облегченно вздохнул.
- Но каким образом, - спросил он с недоумением, - решаешься ты выходить из города на дорогу, где даже отважным мужчинам угрожает опасность? Я трепещу при одной мысли о том, что ожидало бы тебя, если бы ты попалась в руки одного из этих нечестивых римлян…
Она вспыхнула.
- Разве ты так мало знаешь, как иудейки дорожат своей честью? - сказала она. - Знай, прежде чем римлянин сделал бы меня своей возлюбленной, вот этот последний друг нашел бы путь к моему сердцу.
Она вынула из складок платья маленький кинжал в драгоценной оправе и небрежно коснулась им своей груди.
Регуэль побледнел и потянулся к острому клинку.
- Там яд на острие! - крикнула она, отнимая у него кинжал.
Взгляд ее погрузился в его глаза, и теплое дыхание коснулось его лица.
- Оставь его мне, - взволнованно прошептал он. - Когда я подумаю, как легко…
Она усмехнулась насмешливо и обольстительно.
- А тебе что за дело, мальчик?
- Ты права, - сказал он грустно. - Какое дело мне если твой супруг позволяет…
Он не договорил; скрытый вопрос, который слышался в его словах, позабавил ее.
- Мой супруг, - медленно проговорила она с серьезным выражением лица, - если бы он знал, что я шучу здесь с юношей, он бы… Он был ревнив, как тигр…
- Был? - взволнованно проговорил Регуэль. - Значит, он уже умер? И ты…
Она вскочила, засмеявшись, и склонилась в степенном глубоком поклоне.
- Старая, старая вдова, - сказала она.
Он ничего не ответил, а только глядел на нее долгим взглядом, потом наклонился и поцеловал ей руку.
- Что ты делаешь, Регуэль?
- Ты так прекрасна, - прошептал он.
Она слегка отодвинулась от него и посмотрела задумчиво на свои узкие, тонкие пальцы. Много мужских уст касалось их, но никогда никто их не целовал таким горячим и вместе с тем таким чистым поцелуем.
- Регуэль, - сказала она. - Я должна пожурить тебя. Так-то ты исполняешь свои обязанности? Ты даже не спросил о судьбе письма, данного тебе отцом. Успокойся, - быстро прибавила она, видя, как он побледнел. - Вот оно. - Она взяла со стола пергаментный свиток и подала ему. - Прости, что я сломала печать. Я ведь не знала, когда ты очнешься, и боялась опоздать с поручением, которое тебе было дано. Из письма я узнала, к моей великой радости, кому я смогла оказать небольшую услугу. Я узнала, что ты Регуэль, сын Иоанна из Гишалы. А его я ставлю выше всех других. Он один в состоянии победить римлян.
- Ты знаешь моего отца? - воскликнул Регуэль, и то легкое недоверие которое овладело им при виде распечатанного письма, исчезло.
- Я только один раз и видела его, - ответила Вероника. - Это было в Тивериаде, когда он обвинял публично Иосифа бен Матия. Народ восторженно приветствовал его, и наместнику едва удалось спастись бегством. Тогда я поняла, что рука Божия покоится на отце твоем…
- Скажи мне, как тебя зовут? - спросил он вдруг.
Она изумленно взглянула на него.
- Зачем? - спросила она отрывисто.
- Я хотел бы знать, подходит ли твое имя к тому, чем ты мне кажешься.
- А чем я тебе кажусь?
Она это сказала шутливым тоном, но голос ее был странно взволнован.
Он снова покраснел.
- Я вспомнил предания нашего народа, - пробормотал он.
- И с кем ты сравнивал меня?
- С Деборой.
Это имя взволновало ее. Как раз об этом она думала во все время своей одинокой жизни в Цезарее. Это было то, что бессознательно проходило через все ее мысли о будущем величии ее народа, то, что звучало в ее словах сказанных брату.
Дебора!
Ей вспомнилась победная песнь пророчицы. Она так часто повторяла ее ребенком в мрачные бурные ночи и при этом трепетала от восторга. Воображению ее рисовалось былое величие; она вдыхала запах крови, слышала шум колесниц, топчущих трупы врагов.
Неужели то, что удалось простой женщине из народа, не может быть осуществлено ею, могущественной царицей?
Дебора!
- А что если ты угадал, - сказала она Регуэлю. - Что если в самом деле мое имя Дебора и я стану Деборой для нашего народа?
- Ты, наверное, станешь ею, и народ израильский будет восхвалять тебя до конца дней.
- А ты?
Он ничего не ответил. Он уткнулся в ее блестящее платье, чтобы скрыть в нем свое пылающее лицо. Она подняла его голову и, погружая свой взгляд в его чистые благородные черты, прижала ее к своей груди.
- Регуэль!
Звук ее голоса был такой мягкий и многообещающий. Он не мог больше выдержать ее чар, когда она нагнулась к нему. Ослепленный, он закрыл глаза. Вдруг он вздрогнул и упал на подушки.
Губы пророчицы коснулись его уст.
Андромах подошел и нагнулся над юношей, лежащим в обмороке.
- Ты могла убить его, - сказал он Веронике с укоризной.
- А ты не думаешь, что смерть его была бы блаженной? - ответила она, странно улыбаясь.
Глава V
Когда Вероника вернулась в свои покои, навстречу ей вышел Агриппа.
- Не думай, - сказала царица, обращаясь к брату, - что тебе удастся уговорить меня. Мое решение твердо. Я не вступлю на путь позора. Пусть лучше погибнет дом Ирода, чем израильский народ. А спасение только в самом народе. Мы, слабые потомки сильных предков, ничего не добьемся ни хитростью, ни силой. Мой совет тебе - поступай, как я! Забудь искушения Рима, вернись к здоровой простоте твоего народа. В этом и только в этом твое спасение…
Агриппа побледнел, слушая взволнованные слова сестры.
- А ты думаешь, - ответил он, - что Веспасиан меня так и отпустит? Стража его ходит вокруг наших дворцов, пробирается в наши покои, и кто поручится, что римское золото не купило уже уста и уши наших слуг?…
- Брось продажных людей, беги от них, как я убегу, - темной ночью. Будем изгнанниками, не все ли равно? Лишь бы вернуться победителями!
Царь взглянул на нее и закусил губу.
- Ты безумствуешь, Вероника. Подумай, кто сделал меня царем? Рим.
- Возврати ему царство и снова завоюй его сам.