Он едва обернулся, когда чья-то рука легла ему на плечо. Перед ним было желтоватое лицо с острой черной бородой. Он с трудом припомнил, что где-то уже видел его, и даже несколько раз. Сначала на триумфальном шествии цезарей, потом на улице, когда встретил Саломею. Когда это было - вчера? Один день стал для него вечностью.
- Не останавливайся, - шепнул неизвестный, озираясь. - Шпионы цезаря теперь повсюду. Пойдем рядом, как беспечные римляне, которые разговаривают о пышности и блеске недавнего зрелища.
Регуэль отвернулся.
- Я тебя не знаю, - сказал он.
Незнакомец улыбнулся и подошел к нему совсем близко.
- А я слежу за тобой с тех пор, как увидел тебя вчера.
- Почему?
- Я знаю, кто ты. Я боюсь, что и ты можешь попасть в руки римских палачей. Особенно теперь, когда исчезла единственная твоя опора в Риме - первая жертва зверей.
Рука Регуэля невольно ощупала спрятанный под платьем кинжал, и он с недоверием посмотрел на незнакомца.
- Я тебя не понимаю.
- Не бойся предательства, - ответил незнакомец на иудейском наречии. - Регуэль, сын Иоанна из Гишалы, священен для несчастных детей Израиля, даже если бы Иегуда бен Сафан не был другом твоего великого отца.
- Регуэль, сын Иоанна из Гишалы? - повторил Регуэль. - Я не знаю, за кого ты меня принимаешь. Я Александр, купец из Дамаска, и привез товары для…
- Хвалю твою осторожность, - перебил его незнакомец. - Я бы и сам на твоем месте поступал точно так же. Но так как я все-таки надеялся повидать тебя, то я захватил с собой одно письмо; твой отец написал мне его из Гишалы, когда Иосиф бен Матиа обвинил его в предательстве.
Он передал Регуэлю маленький свиток. Регуэль узнал почерк отца. Иоанн извещал своего друга, Иегуду бен Сафана в Тивериаде, об измене галилейских союзников и о пленении его родственников Веспасианом в Птолемаиде. Он уговаривал его примкнуть к восстанию в Иерусалиме.
- Я тогда тяжело заболел, - объяснил Иегуда Регуэлю, - и не мог последовать воззванию героя. А когда я поправился, было уже слишком поздно: Иерусалим был уже осажден Титом.
Он опустил голову, и Регуэлю показалось, что глаза его полны слез.
- Что же теперь привело тебя в Рим? - спросил он.
Незнакомец наклонился к Регуэлю.
- Месть, - проговорил он тихим, но твердым голосом. - Я надеюсь отомстить осквернителям нашей святыни. Мазада, крепость у Мертвого моря, еще не взята римлянами, еще стоит Александрия, и в городах Азии тысячи храбрых мужей ждут подходящей минуты, чтобы возобновить войну. Я жду подходящей минуты, чтобы поднять мятеж. Как только Рим затеет новую войну, все равно где, в Германии или Британии, иудейские воины объединятся, и наступит конец порабощению Израиля.
Регуэль с изумлением посмотрел на него и грустно покачал головой.
- Иерусалим погиб, - сказал он со вздохом, - и никогда не возродится. Напрасные мечты. То, чем Рим завладел, он никогда больше не выпустит из своих рук…
Незнакомец нахмурился, глаза его засветились мрачным огнем.
- Неужели же эти нечестивцы безнаказанно будут топтать все человеческое? Неужели они без страха наказания будут пользоваться наградой за свои преступления? Никогда! Мщение ближе, нежели они думают. - продолжал он, понижая голос. - Здесь, в Риме, собрались уже единомышленники, мы имеем доступ к их дворцам, их самым скрытым покоям, и доверенные рабы их выдают нам все тайны. Измена погубила Иерусалим, измена восстановит его.
Он поднял с угрозой руку к зданию, перед которым они остановились. Регуэль поднял глаза и вздрогнул. Это был дворец Тита. Здесь жила Вероника.
Сознание священного долга, завещанного отцом, наполнило душу Регуэля. Вероника здесь. Он должен проникнуть в эти стены.
- Верно ли я тебя понял? - быстро спросил он; всякая осторожность становилась излишней относительно единомышленника и друга отца. - У тебя есть связи в дворцах знатных римлян? И в этом тоже?
- Зачем ты спрашиваешь? - спросил Иегуда с внезапным недоверием. - Ведь ты же говоришь, что отчаялся в спасении Иерусалима?
- Иерусалима? Да. Но я хочу мести. Да, Иегуда я должен сознаться тебе. И я живу одной только мыслью и…
Он рассказал все о том, что делал для того, чтобы попасть к Веронике и совершить задуманное. Когда он сказал, что ему удалось при помощи Саломеи попасть в ложу царицы, Иегуда неодобрительно покачал головой.
- Никогда бы, - сказал он, - твое намерение не могло быть исполнено там, среди толпы, которая неустанно следит за ненавистной всем иудеянкой. Ее охраняет раб. Если бы раздался крик о помощи, в ту же секунду туда поспешили бы телохранители Тита. Вероника дорога сыну Веспасиана, и он сумеет защитить ее.
- Значит, нет никакой надежды попасть к ней?
- Могу ли я тебе довериться?
Регуэль не заметил, как они поменялись ролями. Он клялся памятью отца, что не выдаст ни звука из того, что ему скажет Иегуда.
- В таком случае хорошо, - сказал наконец незнакомец. - Я знаю одного домослужителя царицы. Он сделает все, что я хочу. Сегодняшний вечер самый подходящий для исполнения твоего замысла. Тит устраивает пир в честь своего отца: моему другу легко будет спрятать тебя в одной из комнат Вероники. Теперь, однако, еще слишком рано. Если ты подождешь меня где-нибудь…
Регуэль согласился, и Иегуда провел его в таверну одного иудея. Там они расстались, чтобы встретиться в условленное время у входа во дворец Тита.
Пир подходил к концу. Часть гостей уже поднялась из-за стола и отправилась бродить по парку, ярко освещенному факелами и пестрыми фонарями, около дома Тита. Рабы уже вносили изысканные плоды на серебряных блюдах, что означало конец пира. Оний показался на минуту у дверей, напротив которых сидела Вероника. Он подал ей условный знак и исчез.
Вероника побледнела, глаза ее широко раскрылись. Она с беспокойством взглянула на раба, который подавал Веспасиану на серебряной тарелке яблоко из Матии - обычный десерт цезаря. Веспасиан, занятый шутливым разговором, взял яблоко и стал его разрезать.
- Что с тобой? - спросил озабоченно Тит, наклоняясь к Веронике и глядя на нее восхищенным взором. Ты была так оживлена и остроумна, и вдруг…
Она опустила глаза.
- Здесь слишком душно, - проговорила она, поднимаясь. - Пойдем лучше туда, к фонтанам, - там прохладнее.
Они были одни. Издали доносились до них смех и гомон толпы.
У одного из фонтанов стояла скамья. Вероника медленно опустилась на нее, подставляя лицо брызгам воды, которые доносил до нее ночной ветер. Тит молча остановился перед ней.
- Почему ты ничего не говоришь? - спросила она. Она прислушалась. Что это - из дома донесся какой-то крик?… Нет, все тихо.
- Ты на меня сердита? - спросил он в ответ. - Если бы ты знала, как я боролся, прежде чем покориться воле отца.
- Воле? - повторила она с горечью. - Не воле, а тирании. Не возражай, - сказала она, видя, что он хочет что-то сказать. - Все это напрасно, Веспасиан - цезарь, власть в его руках. Почему же ему не пользоваться ею? Я ведь иудеянка, бесправная и беззащитная. Я за то должна быть благодарна, что ты не гонишь меня, когда я опротивела тебе…
Необычайно мягкий тон ее голоса смутил его. Ее лицо и шея покрыты были розовым отблеском света от факелов, волосы отливали золотом. Как она хороша!
- Ты мне опротивела? - проговорил он вне себя и бросился перед ней в росистую траву, обнимая ее стан. - Я никогда так ясно не сознавал, как я тебя люблю. Я только тогда убедился, что не могу жить без тебя, когда мне угрожала опасность потерять тебя. О Вероника! Если я еще не имею возможности пока дать тебе место, на которое ты имеешь право рядом со мной, то в сердце Тита ты всегда будешь полновластной властительницей.
- Еще не имеешь возможности, - повторила она. - Еще не имеешь? И никогда не будешь иметь?
- Дай остыть гневу против иудеев.
- А если Веспасиан и тогда будет против?
Тит гневно выпрямился.
- И тогда? Тогда недалек будет день, когда Тит станет единственным властителем Рима!..
Теперь и она вспыхнула.
- Ты решишься на это?
- Клянусь всеми богами. Цезарь Тит прежде всего признает Веронику Августой.
Она посмотрела на него испуганным взглядом и стиснула зубы, удерживая крик. Теперь она не ошиблась. Страшный крик раздался во дворце.
- Но ведь Веспасиан, - проговорила она, задыхаясь, - силен и здоров. Веспасиан будет жить долго…
Он глухо вздохнул.
- Долго…
Они замолчали. Раздались чьи-то торопливые шаги. Вероника сидела неподвижно, она побледнела, и глаза с мучительным напряжением вглядывались в подходившего к ним человека.
- Тит! - раздался его испуганный голос. - Цезарь…
Тит вскочил.
- Иосиф Флавий? - удивился он. - Что случилось?
Бывший наместник Иудеи тяжело дышал от быстрой ходьбы.
- Веспасиан… - проговорил он с трудом, и ужас отразился на его лице. - Веспасиан умирает. Его только что унесли… Спеши!..
- Умирает? - проговорил Тит бледнея и невольно отступил от Вероники.
- Умирает? - повторила и Вероника беззвучно.
- Он опирался на руку Агриппы, - сказал Иосиф Флавий, - чтобы подняться из-за стола, когда вдруг смертельно побледнел и зашатался. Агриппа едва удержал его. Несколько врачей около него, но они не могут понять, в чем дело. Он лежит без движения, сердце едва бьется. Вероятно, внезапный паралич. Во всяком случае, Тит, поспеши к нему В случае его смерти сенат тотчас же принесет тебе присягу и ты покажешься народу. Ты ведь знаешь, Домициан, твой брат…