- Я, кажется, нашел нечто важное, - шепнул он Иоанну, показывая кусок материи, который он кинжалом вырвал из плаща. - Только молчи теперь. Не нужно показывать это воинам Анания. Иначе нас не пропустят в храм.
Иоанн кивнул головой в знак согласия и пошел вперед. Оний последовал за ним. Прежде чем вступить в храм, он еще раз оглянулся на тихую улицу. "Молодец, - пробормотал он с торжествующей улыбкой. - Вероника наградит тебя по-царски".
Зелоты, засевшие в храме, встретили Иоанна бен Леви восторженными криками. Без сомнения, он пришел помочь им; он понял предательство знатных, их лицемерие и властолюбие и теперь примкнул к зелотам. Он едва мог освободиться от тянувшихся к нему с приветствиями рук; его почти внесли на руках на возвышение среди большого двора, служившее осажденным местом сбора.
Но радостное настроение сменилось, когда Иоанн в длинной речи изложил условия соглашения. Его прервали насмешливые возгласы. Когда же он потребовал свержения невежественного первосвященника, волнение перешло всякие границы.
- Никогда! - кричал огромного роста суконщик. - Никогда мы не уступим им ни в чем.
- Мы не хотим мириться. Имена тиранов стерты из истории Израиля. Их сменил великий, всемогущий народ. Пусть лучше обрушатся на нас стены этого храма, прежде чем их осквернят руки предателей.
Иоанн бен Леви был бессилен против взрыва общего негодования; он понял, какая бездна разделяет народ от знатных, он и сам чувствовал влечение к этому народу, полному сил и любви к свободе. Эти люди вокруг него правы. В самом деле, аристократы не раз предавали народ. Но его связывает клятва. Он не имеет права повиноваться внутреннему чувству. Ананий сумел лишить его свободы действий… Погруженный в свои мысли, он стоял, прислонясь к колонне. Вдруг чья-то рука коснулась его плеча, и послышался голос Ония.
- Хочешь знать, Иоанн, что я нашел в плаще незнакомца?
Он передал ему клочок папируса; Иоанн взял его и про чел написанные на нем латинские слова: "…Вероника шлет благородному Ананию пожелания всего лучшего. Будьте наготове. Через несколько дней Веспасиан двинется с войском на Иерусалим. Ты помнишь условие: когда воины полководца подожгут стену вокруг Базета, чтобы отвлечь подозрение народа от вашей партии, пусть ворота Акры и верхнего города охраняются лишь самыми слабыми и трусливыми воинами. Хорошо бы также, если бы засовы ворот были сгнившими. Тит и десятый легион отблагодарят за это вас всех. Дай мне знать через моего гонца и поспеши устроить свидание с Вероникой, которая будет оказывать тебе содействие, чем только может".
Иоанн стоял оцепенев, выронив письмо из рук. То, чему он бы никогда не поверил, теперь предстало пред ним в сухих деловитых словах. Представители благородных родов Израиля шли рука об руку с изменнической семьей царя и готовы предать отечество и Бога.
Он выхватил меч, и страшная улыбка придала жестокость кротким чертам его лица. В эту ночь в душе Иоанна погибло самое священное и нерушимое - вера в людей.
Оний следил за тем, как менялось лицо Иоанна. Ему было ясно - еще минута и Иоанн поступит так, как хотелось Веронике.
- А твоя клятва? - шепнул он ему на ухо.
Иоанн вздрогнул и смертельно побледнел. Кому он дал клятву? Тем, кто готовы были предать? Эти люди хотели воспользоваться им, ничего не подозревавшим, чтобы погубить родину.
- Смерть знатным родам!
Не помня себя, он крикнул эти слова, и красный туман застлал ему глаза. Потрясая мечом, он крикнул:
- Ко мне, несчастный, порабощенный народ! Тебя предают, но я спасу тебя. Всемогущий Бог слышал клятву, которую я дал тем людям; но клятва эта не имеет силы перед Богом - она дана была предателем. Теперь клянусь, я не успокоюсь до тех пор, пока предателей Господа не закроет земля. Все вы, отшатнувшиеся от безбожников и пришедшие в храм Бога вашего, слушайте и клянитесь вместе со мной: пусть не будет мне ни минуты покоя, пока нечестивцы не будут истреблены. Пусть лучше падут стены Иерусалима и все разрушат под собой, чем уступить презренным хоть одну пядь земли святого города. Клянусь в этом именем Всевышнего, и да поможет нам Бог.
Все вынули мечи, и смертоносный блеск наполнил место собрания. Все повторяли клятву: "Да поможет нам Бог!"
Оний нагнулся к лежавшему на полу куску папируса и поднял его; потом он тайным ходом вышел из храма и очутился на безлюдной улице, которая вела ко дворцу Анания. Он громко расхохотался:
- Да поможет им Бог!
Глухое эхо повторило его смех гулким раскатистым звуком.
Казалось, весь Иерусалим смеется над своей предстоящей гибелью.
Известие об измене Иоанна из Гишалы и об его переходе на сторону зелотов вызвало в партии знатных дикое возмущение. Оний это предвидел и на это рассчитывал. Он постарался в таком виде представить происшедшее в храме, чтобы еще более подогреть страсти и вызвать начало кровопролитной распри. В этом ему помогал Ананий. Напрасно старался Симон бен Гамалиэль представить в более мягком свете непонятный ему самому поступок его друга. Началась открытая борьба вокруг храма. Приверженцы знатных родов осаждали его с дикой яростью. Зелоты сражались под начальством опытного в военном деле Иоанна.
У Вероники не хватало терпения выжидать; она горела желанием как можно быстрее возвеличить Тита. По достоверным вестям из Рима, падение цезаря Нерона было теперь только вопросом времени; нужно было поэтому как можно скорее покончить с иудеями, Иерусалим должен быть обезвреженным, когда разразятся события в Риме. Ее изобретательному уму удалось найти средство, еще более губительное, чем выбор первосвященника из народа. Тот же вестник, который передал в руки Иоанна поддельное письмо к Ананию, снова прибыл в Иерусалим с письмом Вероники к Онию.
"Позови идумеян на помощь зелотам" - гласило краткое содержание письма, но эти немногие слова имели огромный смысл. Оний, никогда не останавливающийся ни перед каким преступлением, побледнел, прочтя его.
- Это начало конца, - пробормотал он и подумал с какой-то дьявольской радостью: "Сто умных людей не придумают того, на что способна женская хитрость".
Через час посланные им люди отправились к предводителю идумейского племени, чтобы передать ему от имени зелотов, что знатные роды предали святой город и отчизна близка к гибели.
Уже со времен царя Давида соседи и соплеменники Израиля, идумеяне, жили в непримиримой вражде с потомками Иакова. Но, будучи верующими и ревностными иудеями, они считали Иерусалим центром мира, из которого должен изойти свет, как на них самих, так и на весь мир.
Гонцы Ония, люди опытные и хитрые, сумели притвориться фанатически преданными отечеству воинами. Им легко удалось воспламенить дух идумеян и уговорить этот воинственный народ вмешаться в иерусалимские дела. Уже через два дня Оний смог с притворным ужасом сообщить партии знатных, что он заметил в окрестностях города группы вооруженных людей, идущих на Иерусалим. В самом деле Ананий едва успел дать приказ закрыть ворота, как идумеянское войско прибыло к стенам Иерусалима. Старый священный закон гласил, что Иерусалим должен быть открыт для всех верующих. Напрасно высланы были им навстречу жрецы, чтобы уговорить их вернуться, напрасно партия знатных доказывала, что их оклеветали, обвиняя в измене. Идумеяне охвачены были недоверием и возбуждением зелотов; отвергая всякую попытку к переговорам, они готовились силой вступить в город. Партия знатных, со своей стороны, приняла меры, чтобы встретить нового противника надлежащим образом; произошло уже несколько стычек у ворот, и предвиделась большая битва, исход которой был спорным.
Оний не был доволен таким оборотом дела; ему нужно было, чтобы события развивались быстро; долгая осада могла повести к совершенно непредвиденным осложнениям. Он искал случая обречь Иерусалим на разгром его же собственным, народом. Случай представился в следующую же ночь. Само небо благоприятствовало его предприятию. Страшная гроза разразилась над городом, земля дрожала под ударами молнии. Под прикрытием непроницаемой тьмы люди Ония прокрались к воротам, осажденным идумеянами, распилили деревянные засовы и впустили их войско.
Озлобленный и дикий от природы народ бросился на улицы Иерусалима, наполняя их кровью и трупами тех, которые еще недавно правили святым городом. Около двенадцати тысяч человек, принадлежащих к знатнейшим родам Иерусалима, погибли в эту ночь.
Ананий, Исаия, первосвященники, все царской крови, были убиты. Их дворцы, их сокровища были разграблены: ничто не останавливало кровожадности идумеян и зелотов - ни возраст, ни положение, ни святость. Иерусалим купался в крови своих граждан, и богатства Иерусалима гибли среди кровопролития.
Иоанн бен Леви был совершенно бессилен против этого безумия толпы. Он не раскаивался в том, что нарушил данную им клятву и поставил интересы родины выше своих собственных; но им овладело чувство жалости и опасение за будущее. Покинув друзей, он стоял один на террасе своего дворца, как вдруг услышал крики толпы:
- Да здравствует Иоанн из Гишалы, наш предводитель!
С серым от ужаса лицом он отшатнулся и в смертельном страхе вытянул руки, как бы отталкивая чудовище, которое хочет прижать его к пропитанной ядом груди. Он - предводитель этих братоубийц? Нет, только не это. "Руки мои чисты!" - хотел крикнуть он, но его дрожащие губы не могли произнести ни одного звука.
И тогда все вдруг стало для него беспощадно ясным: он один виноват в том, что висевший над Иерусалимом меч упал на головы грешников, он один виноват в той крови, которая обагрила стены священного города.