- А если солдат погибает, кто получает его жалованье? - спросила она с набитым ртом.
- В моем случае - Левка.
- Интересно, добрался он до Америки?
- Не два же месяца туда ехать.
- Хоть бы он поскорее нашел работу.
- Он не пропадет. Его везде любят… - Григорий почувствовал горечь и досаду: это Левка должен был остаться в России и заботиться о Катерине и ее будущем ребенке, - и, кстати, переживать по поводу призыва. А Григорий должен был, как планировал, начать новую жизнь. Катерина все беспокоится за него - человека, который ее бросил, - равнодушная к тому, кто остался с ней.
- Я тоже думаю, он там не пропадет, просто жаль, что он не дает о себе знать.
Григорий покрошил в яичницу сыра. Даст ли Левка о себе знать хоть когда-нибудь, подумал печально. Левка не был сентиментальным и мог вполне оставить прошлое позади, как змея сбрасывает старую кожу. Но вслух Григорий об этом не сказал, жалея Катерину.
- Как ты думаешь, тебе тоже придется воевать?
- За что воевать-то?
- Говорят, за Сербию.
Григорий разложил яичницу по тарелкам и сел за стол.
- Я думаю, сербам наплевать, чья возьмет, а уж мне тем более, - сказал он и начал есть.
- Еще говорят, что за царя.
- Я бы пошел сражаться за тебя, за Левку, за твоего ребенка… Но за царя - нет.
Катерина быстро съела яичницу и дочиста вытерла хлебом тарелку.
- Ты бы какое имя выбрал для мальчика?
- Отца моего звали Сергей, а его отец был Тихон…
- А мне нравится Михаил, - сказала она. - Как архангела.
- Многим нравится. Поэтому оно такое распространенное.
- А может, назвать его Лев? Или Григорий…
Григорий был тронут. Он вдруг понял, что ему было бы приятно, если бы племянника назвали в его честь.
- Лев - хорошее имя, - сказал он.
Раздался заводской гудок - звук разнесся над всей Нарвой, - и Григорий встал.
- Я помою посуду, - сказала Катерина. У нее рабочий день начинался на час позже, чем у Григория.
Она подставила ему щеку, и Григорий ее поцеловал. Одно короткое прикосновение, Григорий не позволял себе большего, но все равно наслаждался прикосновением к нежной коже и теплым, уютным запахом ее шеи.
Он надел картуз и вышел.
Несмотря на ранний час, на улице было сыро, но уже тепло. Григорий вспотел, пока шел к заводу.
За два месяца, прошедшие с отъезда Левки, между Григорием и Катериной установилась дружба, хоть и неловкая. Она доверяла ему, а он ей помогал - хотя каждому нужно было иное: Григорию нужна была любовь, а Катерине был нужен Левка. Но Григорий нашел для себя некоторое утешение в том, чтобы заботиться о ней. Для него это была единственная возможность выразить свою любовь. Вряд ли создавшаяся ситуация могла затянуться надолго, но сейчас вообще трудно было заглядывать далеко вперед. Григорий ведь по-прежнему собирался вырваться из России и добраться до земли обетованной, до Америки.
У заводских ворот вывесили новые списки мобилизованных, вокруг собралась толпа. Те, кто не умел читать, просили других посмотреть, нет ли их в списках. Григорий подошел и заметил рядом Исаака, капитана футбольной команды. Они были ровесниками, и оба были в запасе. Григорий пробежал глазами списки и вдруг увидел свою фамилию.
Он почему-то обманывал себя, надеялся, что этого не произойдет. Ему было двадцать пять, он был крепок и силен - обычное пушечное мясо. Его не могли не отправить на войну.
Но что будет с Катериной? И с ее ребенком?
Исаак выругался. Его фамилия тоже значилась в списке.
- Можете не волноваться, - сказал кто-то за спиной. Обернувшись, они увидели своего начальника Канина. - Я разговаривал с начальником призывного участка. Он обещал освободить от призыва тех, кого я укажу. Так что на войну отправятся только смутьяны.
У Григория сердце радостно забилось. Слишком это было хорошо, чтобы быть правдой!
- А что нам для этого делать? - спросил Исаак.
- Просто не приходите на место сбора. Все будет в порядке. Военные дают полиции список тех, кто не пришел на сборный пункт, и полиция их отлавливает. Но ваших имен в списке не будет.
Исаак недовольно хмыкнул. Григорию тоже все это не понравилось - слишком велика вероятность нарваться на неприятности. Но имея дело с государственной машиной, по-другому было нельзя. Канин, должно быть, дал взятку или что-то в этом роде. И недовольно хмыкать глупо.
- Хорошо! - сказал Григорий. - Спасибо вам!
- Не благодарите меня, - скромно ответил Канин. - Я сделал это для себя, а еще для России. Такие мастера, как вы, нужны, чтобы делать поезда, а не заслонять нас от немецких пуль, - уж на это способен и неграмотный крестьянин. Правительство это еще не поняло, но со временем поймет и еще скажет мне спасибо.
Григорий и Исаак подошли к воротам.
- Можно попробовать так и поступить, - произнес Григорий. - Что мы теряем?
Они встали в очередь: каждый входящий должен был сунуть в ящик металлический квадратный жетон с цифрами.
- Это хорошая новость, - сказал Григорий.
- Мне бы твою уверенность, - отозвался Исаак.
Они направились в колесный цех. Григорий выбросил из головы заботы: предстоял тяжелый день. Путиловский завод работал в усиленном режиме. Григория все время подгоняли, чтобы они производили больше колес.
Подворачивая рукава, он переступил порог колесного цеха. Это было небольшое помещение, от печи в нем было жарко даже зимой. Сейчас, в разгар лета, жара стояла, как в бане. Работал токарный станок, со скрежетом и визгом обтачивая металл.
Лицо Константина, стоявшего у станка, Григорию не понравилось. Друг словно предупреждал: что-то случилось. Исаак тоже это понял. Он остановился и схватил Григория за руку.
- Что… - начал он и не закончил фразы.
Из-за печи метнулась фигура в темно-зеленой форме и ударила Григория в лицо деревянной киянкой.
Григорий попытался уклониться от удара, но чуть запоздал, и хоть пригнулся, молот смазал его по скуле, и он упал. Голова взорвалась болью.
Потребовалось несколько секунд, чтобы вернулось зрение. Наконец он поднял голову и увидел приземистый силуэт околоточного Михаила Пинского.
Этого можно было ожидать. Тогда, в феврале, он слишком легко отделался. Полицейские таких вещей не прощают.
Он заметил, что Исаак дерется с помощником Пинского, Ильей Кагановичем, и еще двумя полицейскими.
Григорий не спешил вставать. Он не хотел отвечать на удары, если будет хоть малейшая возможность этого не делать. Пусть Пинский отводит душу, может, отомстит и успокоится.
Но в следующую секунду не сдержался.
Пинский вновь поднял киянку. И удар был нацелен ему в голову.
Он уклонился вправо, Пинский изменил направление удара, и тяжелый дубовый молоток попал Григорию по плечу. Он взревел от боли и ярости. Пока Пинский восстанавливал равновесие, Григорий вскочил. Левая рука не слушалась, но с правой все было в порядке, и он размахнулся, готовясь нанести удар и не думая о последствиях.
Но ударить ему не привелось. С двух сторон рядом с ним возникли фигуры в черно-зеленой форме, его схватили за руки и заломили назад. Он попытался стряхнуть их с себя, но безуспешно. Как сквозь пелену он видел, как Пинский снова замахнулся и ударил. Удар пришелся в грудь, и он почувствовал, как затрещали ребра. Следующий удар был ниже, в живот. Он скорчился от боли и его вырвало. И новый удар сбоку по голове. Он на миг потерял сознание и безвольно повис в руках полицейских, но тут же пришел в себя. Исаака двое других просто впечатали в стену.
- Ну что, успокоился? - сказал Пинский.
Григорий сплюнул кровью. Все его тело было одним комком боли, мысли путались. Что происходит? Пинский его ненавидит, но должно было что-то случиться, чтобы он решился на такую выходку. Вести себя так на заводской территории, когда вокруг столько рабочих, не имеющих никаких причин любить полицию, - было слишком вызывающе.
Пинский с задумчивым видом приподнял киянку, словно раздумывал, не ударить ли еще. Григорий сжался, но прогнал мысль попросить пощады.
- Имя, живо! - сказал Пинский.
Григорий попытался ответить - сначала ничего не получилось, лишь кровь снова пошла изо рта. Наконец он выговорил:
- Григорий Сергеевич Пешков.
Пинский снова ударил его в грудь. Григорий застонал и его вырвало кровью.
- Врешь! - сказал Пинский. - Говори настоящее! - и он вновь замахнулся.
- Господин полицейский, - сказал Константин, шагнув вперед от своего станка. - Этот человек - действительно Григорий Пешков, мы все здесь его знаем много лет!
- Не сметь мне врать! - рявкнул Пинский. - Или тоже попробуешь вот этого! - И он помахал киянкой, словно взвешивая ее в руке.
- Это чистая правда, Михаил Михайлович, - вступилась и Варя, мать Константина. - Он именно тот, за кого себя выдает, - и она сложила руки на мощной груди, словно говоря: пусть только попробует усомниться в ее словах.
- Тогда объясните мне это, - сказал Пинский, вытаскивая из кармана листок бумаги. - Григорий Сергеевич два месяца назад покинул Санкт-Петербург на "Архангеле Гаврииле".
В цех вошел Канин.
- Что здесь происходит?! - воскликнул он. - Почему никто не работает?
- Вот этот человек, - Пинский указал на Григория, - по имени Лев Пешков, брат Григория Пешкова, разыскивается за убийство полицейского!
Тут все разом закричали. Канин поднял руку, требуя тишины, и сказал:
- Господин полицейский, я прекрасно знаю и Григория и Льва Пешкова, они оба работали здесь несколько лет. Они действительно похожи, как часто бывают похожи братья, но уверяю вас, вот это - Григорий. А из-за вас стоит работа.