Григорий обхватил маму за плечи и перевернул. Ее тело обмякло. Он взглянул ей в лицо… Что это? Там, где были глаза, лоб - какая-то бесформенная масса.
Первым страшную правду понял Левка.
- Она умерла! - взвизгнул он. - Маму убили, мою маму убили!
Выстрелы смолкли. Люди вокруг бежали, ковыляли, ползли прочь Григорий попытался собраться с мыслями. Что ему делать? Маму надо отсюда забрать, решил он. Он подсунул под нее руки - и поднял Это было нелегко, но он был сильный.
Он огляделся, пытаясь понять, куда идти. Все вокруг странно дрожало и расплывалось, и он понял, что глаза застилают слезы.
- Идем, - сказал он Левке. - Нельзя сейчас плакать.
На краю площади их остановил старик. Лицо было в морщинах глаза слезились. На нем была синяя заводская роба.
- Ты молодой, - сказал он Григорию. Его голос звучал отчаянно и яростно. - Запомни навсегда этот день. Запомни навсегда, как царь расстрелял свой народ.
Григорий молча кивнул.
- Живи долго, - сказал старик, - и непременно отомсти.
VIII
- Я нес ее с версту, потом устал, и мы поехали на трамвае, - рассказывал Григорий Катерине.
Она смотрела на него с ужасом и изумлением, ее прекрасное избитое лицо побледнело.
- Ты повез убитую маму домой на трамвае?
Он пожал плечами.
- Тогда мне и в голову не приходило, что я делаю что-то неестественное. Все, что происходило в тот день, было настолько неестественно, что мои поступки казались мне вполне нормальными.
- А как повели себя люди в трамвае?
- Кондуктор ничего не сказал. Может, растерялся и не успел меня остановить. И, конечно, не спросил с меня денег за проезд - которых у меня к тому же не было… Я занес ее и сел, держа на руках, рядом сидел плачущий Левка. Пассажиры молча смотрели на нас. Мне было все равно, что они думали. Мне было важно, что должен сделать я. А я должен был привезти ее домой.
Ему было больно вспоминать, но от внимания этой девочки, от ее сострадания, он чувствовал себя почти счастливым. Она слушала, приоткрыв рот и не сводя с него своих прекрасных глаз.
- Главное, что запомнилось - никто нам в тот момент не помог. - Воспоминания о тех днях всегда вызывали у него ярость… Это было давно, говорил он себе, у меня уже есть и дом и работа; и братишка вырос, стал сильным и красивым. Страшное время кончилось. Но все равно ему хотелось схватить кого-то - солдата, полицейского, министра или самого царя - и трясти, пока тот не упадет замертво… Он закрыл глаза и подождал, пока схлынет чувство ненависти. - Сразу после похорон хозяин дома, где мы жили, выгнал нас на улицу, заявив, что мы не сможем платить за жилье. И забрал нашу мебель - за долги, сказал он, хотя мама всегда платила вовремя. Я пошел к попу и сказал, что нам негде ночевать.
Катерина резко рассмеялась.
- Я знаю, что было потом.
- Знаешь? - удивился Григорий.
- Он предложил вам кров и постель. Свою постель. Как и мне.
- Почти, - сказал Григорий. - Он дал мне несколько монет и велел купить горячей картошки. Там, куда он меня послал, картошкой не торговали, но вместо того чтобы искать, где ее купить, я побежал назад, в церковь, - чем-то этот поп мне не понравился. И когда я вошел в ризницу, он снимал с Левки штаны.
Она кивнула.
- Я тоже нарвалась на такого, в двенадцать лет.
Григорий был потрясен. Он-то считал, что тот поп был исключительным злодеем, единственным в своем роде.
- И знаешь, что меня больше всего поразило? Когда я его застукал, ему даже не стало стыдно! Он был просто недоволен! Он еще и деньги свои назад потребовал, но я сказал, что это - его пожертвование нищим. Мы ими в тот вечер заплатили в ночлежке.
- А потом?
- В конце концов я получил хорошую работу, соврав, что мне двадцать, снял комнату и научился ни от кого не зависеть.
- А теперь ты доволен своей жизнью?
- Конечно нет. Мама хотела, чтобы мы жили лучше, чем жила она, и я буду этого добиваться. Мы уедем из России. Я уже почти накопил денег на дорогу. Уеду в Америку, а там заработаю и пришлю на билет Левке. У них в Америке царя нет. И армии не дадут стрелять во всех подряд. Там страной управляет народ!
- Ты правда в это веришь? - насмешливо спросила она.
Тут раздался стук в окно. Катерина испуганно вздрогнула - они были на втором этаже - но Григорий знал, что это Левка. Он возвращался поздно, когда дверь была уже заперта, и ему приходилось идти через железную дорогу, чтобы подойти к дому с той стороны, куда выходило их окно. Потом он карабкался по водосточной трубе и через окно забирался в комнату.
Григорий дернул задвижку, и Левка влез в окно. Одет он был щеголевато: на нем был сюртук с перламутровыми пуговицами и картуз с бархатным околышем. На жилете красовалась цепочка для часов. У него была модная стрижка "по-польски", с косым пробором - вместо прямого, как носили крестьяне. Катерина изумленно его разглядывала, и Григорий понял: она не ожидала, что его брат окажется таким красавцем.
Обычно Григорий всегда был рад видеть Левку, особенно если тот трезв и невредим. Но сейчас ему стало жаль, что тот нарушил их уединение.
Он их познакомил, и Левка глянул на незваную гостью с интересом. Катерина вытерла со щек слезы.
- Григорий рассказывал, как погибла ваша мама, - пояснила она.
- Последние девять лет он заменяет мне отца и мать, - сказал Левка и принюхался. - И очень вкусно готовит!
Григорий достал миски и ложки, положил на стол буханку черного хлеба. Катерина рассказала Левке о драке с околоточным Пинским. В ее рассказе Григорий выглядел гораздо отважнее, чем на самом деле, но ему было приятно, что она считает его героем.
А Левка был Катериной очарован. Он слушал, наклонившись вперед, словно никогда ему не рассказывали ничего интереснее. Он улыбался и кивал, а в его глазах отражался то восторг, то страдание, - смотря о чем шла речь.
Григорий разложил еду по мискам и придвинул ящик к столу вместо третьего стула. Было вкусно: в кастрюлю с вареной репой он покрошил луковицу, а от мозговой косточки блюдо получилось наваристым. Все повеселели. Левка болтал о каких-то пустяках, случаях на фабрике, рассказывал анекдоты, а Катерина смеялась.
Когда они поели, Левка спросил Катерину, как она оказалась в Петербурге.
- У меня умер отец, и мать снова вышла замуж, - сказала она. - А отчиму больше нравлюсь я, чем она… - Катерина качнула головой, и по ее лицу Григорий не понял, что она чувствует, стыд или негодование. - Во всяком случае, матери что-то такое показалось, и она вышвырнула меня на улицу.
- Половина живущих в Петербурге приехали из деревни, - сказал Григорий. - Скоро некому будет работать на земле.
- А как ты добралась? - спросил Левка.
Она стала рассказывать обычную историю, как кто-то подвез ее на телеге из милости, а Григорий сидел и смотрел на ее лицо.
Левка снова слушал с жадным вниманием, вставлял забавные замечания, то и дело задавал вопросы.
Скоро Григорий заметил, что Катерина повернулась на стуле к Левке и обращается исключительно к нему.
"Словно меня вообще здесь нет", - подумал Григорий.
Глава четвертая
Март 1914 года
- Так значит, книги Библии были написаны на разных языках, а потом переведены на английский? - спросил Билли.
- Именно, - ответил отец. - А Римская католическая церковь пыталась запретить читать переводы. Она не хотела, чтобы обычные люди, такие, как мы, сами читали Библию и спорили со священниками.
Когда речь заходила о католиках, отец вдруг забывал, что относиться к людям надо по-христиански. Католиков он ненавидел, наверное, даже больше, чем атеистов. Но спорить любил.
- Тогда где же оригиналы? - спросил Билли.
- Какие оригиналы?
- Оригиналы Библии, написанные на иврите и греческом, где они хранятся?
Они сидели друг напротив друга за квадратным кухонным столом, у себя дома на Веллингтон-роу. Было три часа пополудни. Билли вернулся из шахты, вымыл лицо и руки, но еще не переоделся. Отец уже успел снять пиджак и сидел в жилете, рубашке и галстуке - после обеда он собирался на профсоюзное собрание. Мама разогревала еду. Дед сидел тут же и загадочно улыбался, словно все это слышал уже не раз.
- Сами оригиналы не сохранились, - сказал отец. - Они погибли много веков назад. Но остались копии.
- А где копии?
- В разных местах. В монастырях, в музеях…
- Их надо хранить в одном месте.
- Но существует не одна копия каждой книги. Одни хуже, другие лучше…
- Как это одна копия может быть лучше другой? Они же не должны отличаться друг от друга.
- Но отличаются. При переписывании люди иногда искажают текст.
Билли растерялся.
- Тогда как же нам узнать, что было написало на самом деле?
- Есть такая наука - герменевтика. Ученые богословы сравнивают разные варианты текста и делают вывод о том, что было написано в оригинале.
Это Билли потрясло.
- Ты что, хочешь сказать, что книги, где было бы записано Слово Божие в его истинном виде, не существует? Что люди обсуждают священные тексты и решают, что там должно быть?
- Да.
- Так откуда же нам знать, что они решают правильно?
Отец ответил многозначительной улыбкой - это всегда было верным знаком, что его приперли к стенке.
- Мы веруем, что если они работают со смирением и молитвой, Господь направляет их в трудах их.
- А если нет?
Мама поставила на стол четыре миски, отрезала четыре толстых ломтя хлеба.
- Не спорь с отцом! - сказала она.
- Кара, оставь его, детка, - сказал дед. - Пусть мальчик спрашивает.