Развернув алое полотнище знамени, Павел взял поданное ему древко и быстро наладил флаг.
- Товарищи! - выпрямляясь и держа готовое знамя в руках, просто и деловито сказал он. - Сейчас начнется... Предлагаю, которые не чувствуют решимости в себе, могут еще уйти... Покуда время есть...
- Ладно! - за всех коротко и недовольно ответил типографский рабочий. - Пущай начинается!.. На то и шли!..
- Ладно! - подхватили другие. - Подымай выше знамя!.. Выше!..
Застенчиво улыбаясь, Павел кивнул головой и поднялся с флагом в руках по дровам, по ящикам, как по ступеням, на баррикаду.
Из-за угла выходили первые шеренги солдат...
8
- Эй! - закричал с испуганной отчаянностью молодой офицер, шедший впереди остановившейся колонны солдат. - Эй вы! Бросьте эту комедию. Имею приказание стрелять боевыми при всяком препятствии!.. Сбрасывайте вашу красную тряпку и убирайтесь с дороги!..
- Эй! - подражая тону офицера, ответил семинарист, вдруг развеселившийся как только топот сотен солдатских ног прекратился. - Эй, вы, солдаты!. Гоните в шею командира вашего! Присоединяйтесь к нам! Честное слово, присоединяйтесь!.. Ура, солдаты!..
На баррикаде подхватили этот крик:
- Ура, солдаты!.. Да здравствует армия!.. Переходите к нам!..
Офицер оглянулся на своих солдат. Те стояли молча. У офицера перекосилось лицо от негодования, неожиданности и может быть от испуга: молчание солдат не понравилось офицеру. У них, у многих были смущенные глаза, некоторые улыбались приветливо и эта приветливость относилась к тем, кто громоздился за баррикадой и над кем хлопал на холодном ветру красный флаг.
- Смирно! - крикнул офицер. - Слушать команду!
Павел, наблюдавший за действиями офицера и поведением солдат, тихо сказал дружинникам:
- Не высовывайтесь, товарищи! Будьте осторожны!
Солдаты, почуяв в голосе своего командира нескрываемую ярость, сразу подобрались и окаменели. Винтовки, взятые на-плечо, застыли и устремились черными штыками ввысь.
- Повторяю, - круто обернулся офицер к баррикаде, - повторяю: расходитесь! Немедленно!
Дружинники молчали. Тогда Павел приподнялся на какой-то обрубок так, что голова его возвышалась над баррикадой, и поднял руку.
- Товарищи! - громко проговорил он и голос его молодо и сочно прозвучал в разгоревшемся, светлом морозном утре. - Мы не уйдем отсюда. Мы защищаем свою жизнь, свою свободу. Товарищи солдаты! Вас ведут против народа, против трудящихся. Вас обманывают и заставляют стрелять в своих братьев. Не подчиняйтесь диким приказаниям ваших начальников...
Офицер сорвал перчатку с левой руки, круто повернулся к своему отряду и что-то скомандовал. Барабанная дробь весело и звонко покрыла слова Павла.
Барабан заливался быстрым, пляшущим, взмывающим к стремительным движениям рокотом. Но лица солдат при звуке барабана стали еще более застывшими и каменными. Колонны быстро и уверенно, как на параде, перестроились. Пред баррикадой выросла построенная по-боевому вооруженная сила. Дружинники поняли, что наступает решительное мгновенье. И опять Павел приподнялся над баррикадой и опять закричал:
- Товарищи солдаты! Уходите, мы не будем стрелять в вас!.. Уходите!
И хотя голос Павла покрывал барабанную дробь и хотя слова Павла доносились до построенного по-боевому отряда, солдаты не слышали этих слов, солдаты смотрели на своего начальника и ловили каждое его движение и ждали его приказаний.
- Сходи! - тихо, но решительно сказал один из пимокатчиков и потянул Павла вниз. - Неужто, думаешь, они теперь тебя послушают? Сходи, как бы не сшибли оглашенные...
Барабан внезапно затих. По ту сторону баррикады стало странно тихо. Эта внезапно наступившая тишина таила в себе что-то зловещее и тревожное.
- Великое стояние началось... - усмехнулся семинарист и стал торопливо протирать очки. - Сейчас, пожалуй, бабахнут!..
Но тишина пока еще ничем не нарушалась. И то, что она наступила внезапно и длилась, казалось, невыносимо долго, было тягостно и удручало.
- Черти! - выругался печатник. - Сыпануть в них что ли! Пусть бы душу не томили!..
- Не дури! - одернули его. - Нам первыми стрелять нельзя! Ни в коем!..
- Спокойствие, товарищи! - напомнил Павел. - Раньше всего - спокойствие! Это не полиция, в солдат мы первые не должны стрелять!
Из группы пимокатов раздался недовольный возглас:
- Все едино - солдаты ли, фараоны ли...
Спор готов был вспыхнуть. Но голос офицера там, на улице, истерически прозвенел в затишьи:
- Последний раз предупреждаю: расходитесь!.. Буду стрелять!.. Рота, сми-ирно-о!..
И снова зачем-то загрохотал барабан. И грохот его был угрожающ и зловещ.
9
Высокий парень в мятой фуражке, Емельянов, шедший впереди остальных двух, оглянулся и тряхнул русыми кудрями:
- Подадимся, товарищи, стороной. По Михайловской, а оттеля проулком к Знаменской ловчее нам будет попасти.
- По Михайловской полицейские всегда шляются, - возразил веселый бас. - Прямо в лапы попадем.
- Лучше где-нибудь проулками... - обронил худой мужик.
- Проулками, так проулками! - согласился Емельянов.
Они пошли маленькими улочками, сворачивая за углы. Город словно вымер. Нигде не было прохожих. Даже собаки попрятались, чего-то испугавшись. И только издалека глухо разрывались выстрелы - то одиночные, то сразу целыми пачками.
Худой мужик втянул шею в широкий воротник и шагал спокойно, по-деловому. Емельянов изредка поглядывал на него сбоку и все собирался что-то спросить. Наконец, не выдержал.
- Слышь, товарищ, ты в городе-то, видать, недавно?
- Нет, нешибко... С год я тут. У мыловара роблю... Да вот теперь обновленья жизни ищу... Туго мне... Вишь, заработки неаховые и кроме - ребятишки... Баба-то, жена значит, померла после пасхи...
- Это худо... - неопределенно заметил Емельянов и вдруг насторожился.
Они приближались к перекрестку. Из-за угла доносился какой-то шум. Не то топот многих ног, не то дробный стук какой-то странной машины. Не понимая откуда этот шум и что он им несет, они остановились. Потапов пророкотал:
- Обожди! Гляну!..
Он крадущимися шагами дошел до угла и поглядел. И сразу же вернулся к товарищам.
- Артиллерию везут. Пушки.
- Ишь сволочи! - выругался Емельянов. - В рабочий народ пушками собираются палить!
- Надо оборачаться к нашим! - обеспокоенно сообразил мужик. - Упредить.
- Да-а... - протянул Емельянов. - Из этакой бабахнут, так от нашей засады даже и щепок не останется.
- Пойдемте обратно! - решил Потапов.
Они стали удаляться от грохота, направляясь по тому же пути, по которому шли сюда. Но в первом же переулке они заметили людей. И не успели они опомниться, как их окликнули:
- Стой! - И пара винтовок направились на них.
- Что за люди? Откуда?
Они были окружены патрулем. Два солдата, городовой и полицейский пристав тесно обступили их и быстро обшарили карманы.
- Ага! с оружием! - обрадованно отметил пристав, принимая от городового отобранные у дружинников револьверы. - Эх! саданул бы я вас, мерзавцев, да рук марать не стоит!..
- Ну, ты... - сверкнул на него глазами Емельянов. - Помалкивал бы!
Пристав побагровел.
- Я тебе погрублю!
- Господин пристав! - неожиданно просунулся к ним поближе Потапов. - Дак вы же ошиблись. Мы ж не забастовщики! Истинный Христос! Мы ж по поручению господина пристава... Оттого и оружье у нас... Понятно?
Емельянов и худой мужик оторопело взглянули на товарища, но тот слегка прищурил в их сторону глаза и продолжал:
- Сами знаете... В участке выдавали револьверы. Да боже мой, неужто мы на забастовщиков проклятых похожи?! Я ж, можно сказать, вроде духовного звания. На клиросе пою...
Пристав внимательно разглядывал Потапова, переводил взгляд на его спутников и что-то соображал. Видно было, что Потапов поколебал его уверенность. Городовой проявлял большое недоверие. Оба солдата стояли безучастные, отставив небрежно ружья к ноге.
- Не помню... - протянул пристав, припоминая. - В моем участке...
- Да боже-ж мой! Мы же в третьем получали! У господина Мишина!
Емельянов сообразил маневр товарища и подхватил:
- У Мишина, третьего дня. Мы в седьмом десятке.
- Та-ак... - протянул пристав. - Куда же вы шли?
Опережая товарищей, Потапов весело объяснил:
- К железнодорожному собранию... Там знаете...
- Мм... - промычал пристав. - Шелопаи вы. Там уже давно надо было на месте быть, а вы...
- Немного ошиблись, ваше благородие! - уже совсем уверенно вел свою игру Потапов. - Не той дорогой сунулись, а по пути преграды всякие.
Прислушивавшийся к этому разговору городовой поднял руку к папахе, козыряя своему начальству, как полагается:
- Дозвольте ваш благородие... Надо бы в участок увести. Сумнительно...
- Чего сумнительно! - передразнил его Потапов. - Вот их благородие не глупее тебя, понимают людей! Какой может быть разговор! Разве господин Мишин нам бы доверие оказал бы, если бы мы не те, скажем?
У пристава побагровели и без того красные щеки. Он неодобрительно посмотрел маленькими тусклыми глазками на городового и решился:
- Ладно! Вижу. Без советчиков... Ступайте вы, нечего прохлаждаться!
Емельянов глубоко передохнул. А Потапов заискивающе улыбнулся и уже чуточку нагло напомнил:
- А револьверики? А оружие-то? Куда мы без него?!
- Оружие конфискую, - отрезал пристав. - Пусть вас Петр Ефимович взгреет за утерю!