Когда-то вся эта усадьба казалась ему большой, вместительной. Но нет, поместье молдавского боярина было куда богаче. А новые дачи на побережье под Одессой казались просто дворцами!.. Здесь же лишь небольшой деревянный дом, крытый и обшитый тёсом, с трубами нескольких печей, крыльцами и низкими окнами. С одной стороны двора - домик няни, банька, погреба, с другой - кухня, людская, контора... Здесь предстоит ему жить. Изменилось всё вокруг или он изменился? Боже мой, он уехал одним человеком, а вернулся другим. Целая жизнь - сложная, многоликая - протекла за несколько лет. Он покинул Петербург, не издав ещё "Руслана и Людмилу", а теперь имя его знает вся Россия.
В сопровождении родителей, брата и сестры он прошествовал по комнатам. Вот знакомые портреты на стенах. Вот книжный шкаф, круглый стол и напольные высокие часы английской работы. Вот изразцовые голландские печи по углам, цветастый холст-набойка в спальне родителей, диван и мохнатые моськи среди вышивок и подушечек в спальне Ольга. Вот зальце с бильярдом в углу, зеркалами и застеклёнными дверями на балкон. В этот уже предвечерний час воздушными и бескрайними предстали с балкона мирные заречные поля, озёрная гладь, мельницы, погосты, перелески и холмы.
Тяжело затопал сапогами Никита.
- Куда тащить-то?
Вещей было немного, но в самом деле, какую комнату пожелает занять Александр Сергеевич?.. Ах, ему всё равно! Тогда не хочет ли он справа от прихожей - комната свободна? Он хочет. Эй, люди!
Квадратная небольшая комната с камином, с зеленоватыми обоями до самого потолка двумя окнами глядела во двор. Вот и прекрасно! Эй, люди! Из каких-то чуланов и сараев потащили через двор письменный стол, кровать под балдахином, диван, кресла, этажерки, полки...
Лёвушка не отходил от него.
- Это что?
В чёрном строгом ящике лежала дуэльная пистолетная пара лучшего парижского мастера Лепажа.
Из портфеля Пушкин вынул бумаги, тетради, письменный прибор и разложил их на столе.
Лёвушка то касался его руки, то заглядывал в глаза, то рассматривал листы. Он был братом знаменитого человека!
- Нас зовут к столу!
- Иди, я сейчас...
В одной из раскрытых тетрадей на измаранном листе теснились незавершённые строки. Одно слово, которое он долго не мог найти, сейчас пришло на ум. Чернил и перьев ещё не было. Он записал карандашом. Но то ли это слово? Он записал ещё одно.
Лёвушка просунул голову в дверь.
- Тебя все ждут!
За столом сидели уже при свечах.
- Мне недавно написал Жуковский, - со значением произнёс Сергей Львович.
Конечно же он знал о всех неприятностях сына. Объяснение было неизбежно, но не нарушать же радости встречи!
- Мы так ждали тебя, - сказала Надежда Осиповна.
- Как много ты повидал, узнал! - воскликнула Ольга.
- Я полагал, что ты непременно приедешь в Одессу, - обратился Пушкин к брату.
Но оттого, что не говорили о главном, всех сковывало какое-то напряжение. Сергей Львович приказал открыть бутылку шампанского. За Александра провозгласил он тост, за старшего сына! Четыре года!
Ill
Ночью он проснулся и услышал шум моря. Но это ветер и дождь шумели за окнами.
Он лежал и слушал, и мысли его перенеслись в Одессу. Он смотрит со скал на безбрежную стихию моря. Он бродит в порту среди нагромождений товаров, среди бражничающих матросов, среди суетливого и шумного торга. Он в сказочно прекрасном театре, где в ярусах лож, отяжелённых золотом и причудливой лепниной, полуобнажённые негоциантки обмахиваются пёстрыми веерами и блеск их округлых мраморных плеч соперничает с блеском огней, где звучат мелодии Моцарта и Россини... И снова он у берега и вглядывается в даль, в дымку, в свободу, в неизвестность... Почему он не бежал? Почему позволил загнать себя в яму?
Ветер шумел, море неустанно накатывало волны - он снова уснул. И вот уже утро. Дождь перестал. Он прислушался - в доме царила тишина. Странно было лежать и знать, что после десяти дней непрерывной скачки на перекладных ехать больше некуда... Вспомнилась дорога.
В Чернигове на почтовой станции молодой проезжий, узнав его имя, ахнул и всплеснул руками. В Могилёве его отыскали офицеры Лубянского гусарского полка - слух разнёсся по городу - и устроили пирушку, носили его на руках и даже вознамерились искупать в ванне с шампанским... Всё это означало одно: всероссийскую славу. Душу обожгло волнение.
Но что же теперь делать? В Одессе с утра ждало оживление южного города... Теперь оставалось лишь вспоминать. И воспоминания явились ему в образах нескольких прекрасных женщин: Амалии Ризнич, графини Воронцовой, Марии Раевской и ещё в одном отдалённом образе, о котором он почему-то всё чаще думал, - юной Таланьи, некогда им соблазнённой и оставленной в Петербурге... Но в его жизни было так мало счастья - мог ли он забыть тех, кто его любил, или кого он любил, или хотя бы о ком грезил...
Нет, но как начать день? Он привык к деятельности, к движению...
И вскочил с постели. Верного Никиты рядом не было: он ночевал в людской.
Но в доме не все спали. На балконе, греясь в лучах утреннего солнца, в плетёном кресле, с французской книгой в руках сидел Сергей Львович в длиннополом халате.
- Ты встал? - спросил он сына. - Как спалось в родном доме? А я - вот! - он жестом указал на заречные просторы, на зубчатую линию далёкого леса, на солнце, поднявшееся за Тригорским, на поблёскивающую озёрную гладь. С его рукава свисали шёлковые кисти. - Я слился с природой, я живу на природе... - Он по-прежнему отдавался поэтическим настроениям. - Иногда, знаешь, я чувствую себя эдаким героем Шатобриана, эдаким Рене... Кстати, книги со мной - и немало: могу предложить тебе...
Сын поблагодарил.
- Как только вышла "Руслан и Людмила", я тотчас поехал в лавку Слёнина. - Раздражительный Сергей Львович сейчас был умиротворён. - Один экземпляр здесь - я могу показать... - Он приподнялся, но снова сел. - Надин ещё спит! - И он понизил голос. - И "Пленник" - всеобщий восторг. - Он внимательно посмотрел на сына. По правде говоря, он не ожидал от него чего-либо путного. Но успех был бесспорен. - В мнении Жуковского много лестного...
А Пушкин почувствовал досаду. Была область, в которую он допускал вторжение лишь немногих, а отец не принадлежал к этим немногим.
- Куда же ты de bon matin? - В руках сына была железная палка.
- Я решил пройтись.
- Кстати, твои друзья... Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин... бывали не раз. Amis d’enfance, Орест и Пилад... - Удлинённое породистое лицо Сергея Львовича выражало мысль и чувство.
- Да?
Ах, Боже мой! Ему это и в голову не приходило: ведь он совсем неподалёку от Петербурга. Ему нельзя уехать, его могут навестить!
И он вышел во двор. Здесь было оживлённо. Бабы бегали из людской в кухню. Несли коромысло, из вёдер плескала вода. Садовник трудился у цветников.
А вот и Арина Родионовна - в тёмной ситцевой юбке, с тёмным платком на голове. Она и несколько дворовых баб отправлялись в церковь в Вороничи.
Женщины низко поклонились, а старушка, морща мясистые щёки в улыбке, подошла к Пушкину. Они были одинакового роста.
- Вот и погуляй, вот и лады. - Она увидела в руке у него палку. - А что, голубчик мой, невесел? - Няня тотчас постигла тревога любимца. - Ничего, голубчик, поживёте - и слюбится. - Она смотрела на него уже выцветшими от старости глазами, от которых расходились сеточки морщин. - Жизнь - она всюду жизнь... - сказала старушка тихим, задушевным голосом и пошла, мелко переступая ногами. Женщины потянулись гуськом за ней.
Пушкин смотрел им вслед. На душе сделалось как-то веселее, спокойнее.
Он спустился с холма к Сороти. Берег был песчаный, пологий. Река текла ровно, без завихрений, без водоворотов, мирно неся какие-то сучья и коряги. Он скинул одежду и бросился в воду. Уф! Речная вода холоднее морской, особенно после уже прохладных здесь августовских ночей. Природа дала ему ловкое, крепкое тело: он был прекрасный пловец, умелый наездник, неутомимый ходок.