- Не могу-с, дела!.. Счёл бы за честь... - И, как бы извиняясь за причинённое беспокойство, сказал вкрадчиво: - Не пожар! - Но, опять с любопытством взглянув на Пушкина, добавил: - Однако и медлить не след...
Какая буря разразилась после его отъезда! Сергей Львович хватался за голову, верный камердинер Никита Тимофеевич поддерживал его под локоток. Надежде Осиповне даже сделалось дурно - горничная подносила нюхательную соль.
- Я говорил! Я предупреждал! - восклицал Сергей Львович. Гербовая бумага всё ещё дрожала в его руке. - И вот - дошло до полиции. Всему уезду известно. Позор гербу Пушкиных!
Надежда Осиповна очнулась, и во взгляде её блестящих глаз, обращённых на сына, был то ли нервический страх, то ли горький упрёк.
Пушкину хотелось выбежать из дома, вскочить на лошадь и ускакать. Руки он всё ещё держал скрещёнными на груди. Толстые его губы будто напряглись и раздулись.
Как всегда в критических случаях, послали в Тригорское за Прасковьей Александровной.
Сергей Львович не мог успокоиться.
- Я миролюбивый человек, - говорил, обращаясь к стенам, к людям, к небесам. - Моё сердце открыто всем - и вот награда! Моя репутация замарана, моё положение сомнительно - я принуждён избегать общества!
- Вы - избегать общества? - Безнравственный сын не удержался от иронии.
- Да! Мне больно говорить, но да, да! - Он перевёл дыхание. - Здесь, среди деревенских занятий, я нашёл счастье. Теперь я лишён покоя! Но разве когда-либо имел я покой? Все мои мысли направлены были на счастье моих детей... Если дети благополучны, я сам счастлив даже в этой бедной хижине!
Пушкина взорвало.
- Вы! - закричал он. - Вы обрекали меня всегда, всегда на полную нищету! Вы, вы, мой отец, сколько стыда и горечи довелось мне испить...
- Не забывайтесь, сударь, вы говорите с отцом! - Голос Сергея Львовича сделался совсем тонким. - Я прозорлив, это... le dernier jour d’un condamue!
Слова Сергея Львовича вызвали гневные возгласы Пушкина, но совсем потрясли нежную Надежду Осиповну. Она заплакала.
- Ты попадёшь в крепость. Да, с твоим характером, с твоими взглядами - Боже, что же делать, я поняла: ты попадёшь в крепость. Que deviendrais - je, situes a la forteresse?
Между тем Лёвушка принял решение:
- Мы вместе поедем в Псков!..
- Нет! - вскричал Сергей Львович. - Нет, только не это! Ты должен понять: молодому человеку, который начинает служить, нехорошо появляться в обществе... ссыльного. Да, да! Мне больно так говорить, но ты не поедешь, Лев!..
Вот тут-то Пушкин испытал настоящую ярость. Его унизили в глазах брата! Он уже не мог сдерживаться. Сергей Львович замахал руками, будто отгоняя жалящих слепней. Надежде Осиповне снова сделалось дурно.
Пытаясь успокоить брата, Ольга взяла его за руку и шепнула:
- Le despotisme de nous parentes... - Она была на его стороне.
Наконец появилась Прасковья Александровна. В объяснениях, жалобах и попрёках Сергей Львович не закрывал рта полчаса. Пушкин терпел.
- Ну и что? - сказала решительная соседка. - Ну и поедет.
И все будто очнулись. В самом деле: что такого нового произошло?
Лёвушка заверещал, припрыгивая на месте:
- Я поеду... Мне скучно...
Когда Лёвушка говорил, на лицах родителей появлялось умилённое выражение. Проделки юноши всё ещё воспринимались как детские проказы.
- Horriblement, - увещевательно сказала Надежда Осиповна своему любимцу.
- Я объяснил, - внушительно изрёк Сергей Львович.
- В чём дело? Алексей возвращается в Дерпт. - Прасковья Александровна разрубила и этот узел.
Однако остались тонкости. О том, что Алексей Вульф спешит к началу занятий, конечно же все знали; Пушкин несколько дней назад снабдил его дружеским письмом и стихотворным посланием к поэту Языкову. Но в чьей же коляске теперь поедут до Пскова?
- Александру нужно вернуться - не так ли? - В этом доводе Прасковьи Александровны был резон.
- Ну хорошо, - сказал Сергей Львович. - Кстати, я решил продать пустошь... - Многочисленные хозяйственные заботы лежали на нём.
- Да вы что, Сергей Львович! - изумилась Прасковья Александровна. - Ведь пустошь эта не ваша, а Шелгуновых!
- Вот как? - удивился Сергей Львович. - Эй, Михайло! - крикнул он Калашникову. - Понял?
...Выехали на рассвете, так, чтобы успеть засветло добраться до Пскова. После вчерашней затянувшейся попойки хотелось спать - и в самом деле, бесчувственно тряслись, приткнувшись по углам задней скамьи. Очнулись, когда солнце стояло уже высоко.
День был непогожий. Не поднять ли верх коляски? Но дождя пока не было. Назад, к Михайловскому и Тригорскому, вдоль дороги убегал всё тот же пейзаж: холмы, овраги, рощи, поля...
- Итак, снова частная и прикладная математика, метафизика, естественная история, география, - вздохнул Вульф. - Наша университетская библиотека весьма богата, но лаборатории тесны... Некоторые профессора основательны - например, Эверс: получил образование в Германии и сроднился с натурфилософией... Другие же насмешничают и дерзят. И вот мы договорились и одного такого освистали и выгнали. Меня заметили, как зачинщика, и посадили на хлеб и воду. Зато меня ожидал триумф!
Пушкина болтовня с молодым приятелем отвлекала от тоски и скуки.
- Всё же несколько лет университета! Признаюсь, я недоволен своим воспитанием. Где я воспитывался - во Франции или в России? Вот и навёрстываю, отрастил бороду. - Бакенбарды Вульфа густо разрослись. - Благо делать больше нечего, - добавил он с горечью. - Профессора лекций своих не диктуют, - продолжил Вульф. - Нужно успеть схватить суть, опуская отступления и всякие подробности. Вот и выработался навык: писать быстро. А ведь в Германии литографированные записи лекций! Почему мы во всём отстаём? Образование классическое - вот что нужно! Но как раз его я не получил... Maman желает, чтобы после университета я выбрал службу по дворянским выборам. Но сам я предпочитаю военную. - Вульф помолчал. - Признаться, я уезжаю из Тригорского без особых сожалений. У меня трудные отношения с матерью.
Пушкин встал на защиту Прасковьи Александровны.
- С годами, - сказал он, - вы поймёте, как редко встречаются умные женщины... У вашей матери живой, ясный и практичный ум - с ней можно поделиться своими заботами. И при этом она воистину образованна.
- Моя мать властная, не всегда справедливая и раздражительная, - возразил Вульф. - Я её очень люблю, но, согласитесь, жить с ней трудно... Конечно, по-своему она замечательная женщина. Но вот она занимается с моими сёстрами. Что может быть хорошего, если занимаются на выдержку: выучить от листа до листа? И на моих сестёр уже один её голос наводит трепет. И что же? Они делаются скрытными, неискренними... это портит их нравственность.
- Хотите знать моё мнение? - сказал Пушкин. - Они не стоят её.
- А вы знаете, что у моей матери была сестра? Другой характер! Её погубила страсть. Против воли родителей она вышла замуж за двоюродного вашего дядю Якова Исаковича Ганнибала, но вы знаете: он и всегда был человеком неспокойным, и вскорости она умерла...
- Мы с вами почти родственники, - усмехнулся Пушкин. - Слушайте, в рождественские каникулы тащите Языкова!
- О, Языков! - с восхищением сказал Вульф. - Он в самом центре русской колонии: знаменит и имеет богатые средства! Он поэт нашей бурсатской жизни. А как же! Du jugend muss austoben. У него есть стихи об одной девушке: "Порой горят её ланиты, порой цветут её уста, и грудь роскошна и чиста..."
- Он подаёт великие надежды, - с полной благожелательностью сказал Пушкин. - А моё письмо и стихи вы не забыли?
- Как же, в портфеле! "Издревле сладостный союз поэтов меж собой связует: они жрецы единых муз; единый пламень их волнует..." Когда я читаю стихи, я невольно подражаю манере Языкова.
- Пока вы приедете к нам, я сдохну здесь с тоски! - Боль с такой силой вдруг прозвучала в голосе Пушкина, что Вульф взглянул на него с удивлением.
- Нет, здесь вполне можно жить, - ответил он. - Соседи, их жёны и барышни...
- А что, если я удеру через Дерпт за границу? - Такая идея явно поразила Пушкина.
- Это вполне, - сказал Вульф. - Дерпт на кратчайшем тракте, от него рукой подать до Германии, и каждый год множество путешественников.
- Но каким же способом...
- О, способов много! Например, я отправляюсь за границу - об этом, кстати, я почти договорился с матерью, - а вам достаю паспорт на имя слуги!
- А я испрошу разрешение на лечение в Дерпте! - Идея увлекала Пушкина всё больше и больше. - Мы с вами договоримся, как письменно сообщаться. Например, вы пишете: "Издание моих сочинений в Дерпте" - значит, условия для меня благоприятные. Или я пишу: "Сообщите мнение цензора" - это значит: мнение обо мне властей...