- Не будем ждать, пока орда под стенами Киева встанет, отправимся в степь искать её.
И в Киеве принялись готовить дружины, собирать ополчение.
Выступили в первый осенний день, когда хлеб сжали и у смерда работы поубавилось. Воевода Ратибор повёл ратников правобережьем, а Олег, переправившись на левый берег, посадил пеших на телеги и сам с конной дружиной тронулся к Саркелу.
Осень стояла тёплая и сухая. Высохшая в солнцепёк степь лежала серая и унылая. Снявшись со становищ, печенеги избегали боя, ускользали от преследователей, будто играли с противником. А Олега сдерживали пешие ратники. Даже на телегах они не поспевали за конной дружиной, оставить же их Олег не решался: ну как нападут печенеги на ополченцев...
А когда листопад месяц закончился и назимник о себе дал знать первыми ночными заморозками, князь велел возвращаться в Киев.
- Однако не попусту мы исколесили Дикую степь, - говорил он, - пусть знают печенеги: коли не уймутся, мы с весны пойдём на них и сыщем, разорим улусников.
Ступил Урхо на новгородскую землю, кормчему и ладейникам поклонился и, потоптавшись у причала, от моста медленно побрёл к приказной избе. Шёл тяжело, предчувствуя, что не добром встретит его князь Юрий. Ноги, обутые в сыромятные постолы, будто чужие ступали по мостовой. Бревенчатые плахи местами подгнили, и лопарь подумал, что посадники и уличанские старосты плохо следят за городом. В Детинец свернул. У открытых ворот ратник с копьём, щит у ног поставил, на Урхо никакого внимания не обратил. Вот изба приказная, кованые двери настежь. Заглянул в них Урхо - в избе малый, писчий человек, хозяйничал: сидел на лавке у дубового стола, потемневшего от времени, что-то царапал на бересте. А у стен ларцы, полосовым железом обтянутые, и в них книги счётные, куда малый вписывал доходы и расходы новгородские, грамоты берестяные...
Он лопаря заметил, бровь поднял. Урхо о князе спросил и услышал, что тот на Ильмене и будет через два дня.
Выбрался лопарь из избы, постоял, размышляя, куда ему теперь податься, и неожиданно увидел Доброгоста. Тот на Урхо тоже внимание обратил, узнал. Принялся расспрашивать о Киеве. Рассказал ему Урхо обо всём, от сына Ивашки поклон передал, поведал и о бедах своих. Нахмурился староста кончанский, думал недолго:
- Ты, лопарь, на своём веку немало помыкался, да и невольник князя Юрия - к чему далее судьбу испытывать?
Взял Урхо за рукав, на пристань повёл:
- Завтра с утра ушкуйники на север направляются, они тебя с собой возьмут, а там сам поглядишь, с ними ли останешься либо в отчий край подашься.
Стылым осенним днём, когда уже свернулся лист, готовый осыпаться, а низкое небо грозило первым снегом, к переправе, что у Боричевского своза, подъехала группа всадников в богатых одеждах. На переднем шуба соболья и такая же шапка, сапоги зелёного сафьяна, руки в кожаных на меху рукавицах.
За всадниками остановились две гружёные повозки на высоких колёсах. Всадник в собольей шубе что-то сказал одному из сопровождавших, и тот, спустившись к самой воде, закричал пронзительно:
- Посол великого кагана, хан Тургут, к великому князю киевскому!
Однако паромщик медлил, и толмач снова закричал:
- Эге-гей, холоп, уж не глухой ли ты?
Дожидаясь перевоза, Тургут рассматривал город, разбросавшийся по холмам, бревенчатые стены, башни. Внизу, у спуска, посад, который киевляне именуют Подолом. Там главное торжище. Тургут перевёл взгляд вверх, где виднелись княжьи хоромы. А вон на той вершине капище языческое, там дым вьётся - значит, горит огонь жертвенный. Хан - иудей, он эту веру недавно принял. Но в каганате к верам терпимы, почти все хазары - иудеи, есть среди них и язычники, но хазары-кочевники - мусульмане. В Итиле у каждой веры свой храм, свои боги.
Наконец паром отчалил и медленно пополз к левому берегу.
Рядом со старыми княжьими палатами поднялись стены новых каменных хором, светлых, с Красным крыльцом, вдвое больше прежних. Хоромы вот уже третье лето строили умельцы со всей Киевской Руси. Тёс для крыши заготовили заранее, а для полов сосны на доски распускали. Выбирали, чтоб не сучковатые были, просушивали - сырые рассохнутся, скрипеть будут, ровно телега немазаная. На оконца ромеи привозили стекольца венецианские в обмен на меха и зерно.
Хазарского посла Олег принимал в старых палатах, один на один: посол по-русски не только разумел, но и говорил бойко, без толмача обходились. Князь и хан сидели друг против друга за небольшим столом тёмного дерева. Из глиняного муравленого сосуда Олег налил в серебряные чаши сладкого корсунского вина:
- Изопьём, хан, чтоб речи наши плавно лились.
Хан пил мелкими глотками, наслаждаясь, а когда отставил чашу, заметил:
- Это вино, великий князь, взяло сок земли и жар солнца. Такой виноград растёт в Таврикии.
Олег согласился:
- Ты прав, хан. Я не был там, но говорят, на той земле родится щедрая лоза, а в небе все дни висит горячее светило.
- Земли великого каганата отделены от Таврикии узким рукавом моря Сурожского, - снова сказал посол.
- Не кажется ли тебе, хан Тургут, что каганат уподобился пресытившемуся зверю, который потерял проворность и много спит?
- Князь, я приехал к тебе как друг.
- Так ли?
Олег посмотрел на хазарина с насмешкой. Хан дороден, и на его бритом лоснящемся лице блуждает улыбка. Князь ждал, что ещё скажет Тургут, и тот продолжил:
- У нас один враг - печенеги.
- Ты прав, хан, но почему хазары пропустили в степь новые орды? Уж не мыслил ли хаканбек, что печенеги бросятся на Русь и оставят в покое каганат? Хитрость хазарская противу них и обернулась. Ныне улус у каганата под боком и печенежские копья колют хазарина в бок.
Посол пожал плечами:
- О чём думал хаканбек, мне неведомо, великий князь, но он передал: между Русью и каганатом должен быть мир.
- Я слышал подобное от посла Рувима. Седобородый посол уговаривал нас отказаться от левобережья.
Хаканбек, верно, не знал, что там живут данники Киева, а не каганата. Так ответь, хан Тургут: есть ли между нами мир и кто его первым нарушает?
- Надо ли вспоминать старые обиды, великий князь? Не лучше ли иметь мир в будущем?
Олег пристально посмотрел на Тургута:
- Мы не против. Но пусть хазарские воины забудут дорогу на Русь. Хаканбек уподобился тому охотнику на медведя, который впервой взял в руки рогатину.
- Но и ты, князь, не должен разорять наши сёла.
- Первым - нет. Но коли вы ряд не сдержите, обнажу меч, и не будет вам пощады.
Олег снова налил в чаши вина.
- Давай выпьем, хан, чтоб такого не случилось. О том и хаканбеку скажи. А хитрость наказуема бывает, как то у него с печенегами вышло: задумывал одно, а получилось иное.
Выпили. Тургут сказал:
- Ты хорошо говорил, князь Олег: пусть не война, а мир будет между нами. - Отставил чашу, поцокал языком. - Я гость, ты хозяин, добрый хозяин.
- Ежели я хозяин, а ты гость, хан Тургут, так отправимся в гридницу трапезовать: там нас бояре заждались.
Хлебосольно потчевал великий князь киевский хазарского посла, всю ночь пили и ели, а к утру Тургут уткнулся головой в деревянное блюдо с мясом, заснул. И так захрапел, что уже не слышал, как бояре расходились, посмеивались:
- Невоздержан хан на питие!
- Куда его? - спросил Путша у Олега.
- Не троньте, покуда сам не очнётся и хмель не выветрится. А как голову от блюда оторвёт, в том углу уложите, пусть ночь доберёт. - И Олег указал на ворох соломы в конце гридницы...
Приснился Тургуту сон, будто обнимает его девица, жарко дышит в лицо. И так хану приятно и сладко! Открыл глаза - лежит он на соломе, и огромная лохматая собака облизывает ему губы своим шершавым горячим языком.
Пнул Тургут пса кулаком в морду, поднялся, сплюнул. В голове гудит. Тошнит. Добрался хан до стола, плюхнулся на лавку и, отыскав чашу с вином, допил. А едва день начался, засобирался Тургут покинуть Киев...
Проводил Олег хазарского посла к переправе, мехами одарил, украшениями золотыми, а от лихих людей нарядил сопровождение из десяти гридней, наказав:
- До самых рубежей Руси Киевской обороняйте хана.
Доволен хазарский посол, прежде чем на паром вступить, намерился было князя киевского обнять, да чуть не упал: хмельного перебрал. Олег едва хана подхватил:
- Вот и сладко вино таврическое, однако с ног валит.
И стоял у Днепра, пока хазары на другой берег не переправились.
Тургут уже на той стороне малахай с головы скинул, замахал, что-то орал - не поймёшь, по-русски или по-хазарски.
Вернулся Олег в хоромы, сказал боярам:
- В хитрости хаканбека ума не было, мыслил: впустит орду в степь, она нас щипать станет, - ан печенеги с хазар шкуру спускают. От добра ль каганат с нами мира ищет? - И усмехнулся: - Пока хазарин и печенежин во вражде, мы у ромеев побываем. Время настаёт посольство к царю Симеону слать.
Переглянулись бояре: на кого Олег укажет? А он обвёл всех взглядом, на Никифоре остановился:
- Тебе, воевода, посольство править. - Помолчал, щёку потёр. - По первопутку отправишься. Присмотрись, кто нам друг, дороги в горбах выведай.
Тебе, воевода, сухопутьем полки вести, оттого и послом к болгарам едешь.
Никифор кивнул согласно:
- На той неделе в путь тронусь, князь. Эвон снежок порошит.