- Почто тебе, Урхо, далась Лопарингия, там, поди, весь год зима лютющая? Живи здесь, эвон скоро тепло наступит, хорошо!
Урхо головой покачал, губами почмокал:
- С тобой, баба, хорошо, но разве заменишь ты мне стойбище?
- Ты стар, Урхо, кто там тебя пригреет, рубаху и порты постирает?
- Разве Урхо потерял руки? Урхо увидит небо лопарей и станет топтать ягель.
- Эка, мох да болота, а тут красотища-то!
- Глупая баба, птица и та возвращается в родное гнездовье.
- Страшно, Урхо, куда едешь.
Лопарь долго раскачивался, что-то бормотал, наконец промолвил:
- Страшно, баба, страшно, ну как князь Юрий скажет: "Почто, проклятый лопарь, Ладу не уберёг?" Что отвечу?
Стряпуха безнадёжно махнула рукой, отправилась в поварню, а Урхо пошёл к Скоробогату. Забившись в угол, шорник усердно подшивал валенки. Увидев лопаря, обрадовался:
- Давно не навещал, Урхо, садись.
Урхо на лавку присел, шапку снял:
- Лопарь здесь, а мысли там, где долгие ночи и пасутся олени, а в чумах варится мясо молодого олешка.
Рябая Скоробогатиха проворчала беззлобно:
- Сколь волка ни корми, он в лес смотрит.
Урхо не обиделся:
- Лопарь не волк, лопарь - человек.
- Хороший человек, - добавил Скоробогат и отбросил валенок.
Скоробогатиха плеснула в глиняную миску горячих щей, поставила на стол. Рядом положила луковицу и ломоть ржаного хлеба.
- Поешь, хороший человек, когда ещё олениной насытишься.
Ел Урхо не торопясь, степенно, и было у него на душе горько. Жаль бабу-стряпуху, немногословного Скоробогата и его суровую с виду, но добрую жену...
Поел Урхо, посидел маленько да и зашагал к себе в камору.
Говорят, сердце не камень. Не каменное оно и у княгини Ольги. Когда молодая княгиня думала о великом князе, в её душе пробуждалось тёплое чувство, и Ольге делалось приятно.
Она хотела разобраться, что влечёт к ней великого князя, и сердцем своим поняла: в нём зарождается любовь. То же самое и она в себе чувствует...
Ольга спрашивала себя, любит ли она Игоря, да и любила ли? На то и сама, поди, не ответит. Там, в Плескове, ей понравился этот высокий, совсем юный княжич, у которого усы и борода едва пробивались. Но любовь надо поддерживать постоянно, как огонь в очаге, иначе погаснет. Князь Игорь этот огонь поддерживал редко, немудрено, что он и угасать начал, не успев разгореться.
А вот великий князь, сам того не замечая, разжёг огонь в сердце молодой княгини. Крепкий, голубоглазый, с густой сединой в волосах, с вислыми усами, он появлялся в Предславине и разнообразил жизнь Ольги. Даже шрам на лице Олега не портил его.
Теперь Ольга постоянно ждала приезда великого князя, сердце подсказывало ей - Олегу она не просто княгиня. Но великий князь был сдержан и помнил: она - жена Игоря. Да и сама Ольга не переступала границу дозволенного. Сколько раз вопрошала она Перуна, за что дал он ей эту грешную, но сладкую любовь...
Жизнь дана человеку, как великий дар Божий, но распорядиться ею каждый волен по-своему. Господь предначертал путь, и не отступись от него, человек, живи по разуму. А собьёшься - знай, трудно, ох как трудно сызнова вставать на стезю, указанную Богом,.
У Олега своя стезя, и шёл он по ней уверенно. Где оступался, не задумывался, на Господний суд уповал. Правду в одном видел - объединить славян в Русь великую, когда миром, но нередко мукой, случалось, и кровью, прикрываясь при том варяжским Вотаном или славянским Перуном. Тиверцам и уличам послал Олег сказать: "Не подчинились воеводе Никифору, ныне даю вам срок: не признаете власть Киева и не станете платить дань, разорю землю вашу. Это я вам говорю, великий князь Киевской Руси!"
Дерзко ответили тиверцы и уличи: "Не стращай нас и не похваляйся, на рать едучи, а приди и завоюй, коли осилишь".
Затаил Олег на них обиду, а Ратибору и Никифору сказал:
- Изведают они мой гнев!
- Истинно, - поддакнули воеводы, - пора!
- Ты, Никифор, начинал, а закончим, когда от ромеев ворочаться будем, ежели до того не уразумеют, где истина.
ГЛАВА 2
Итиль - город Хазарского каганата. Малые орды уходят на запад. Дикая степь принимает орды из-за Итиля. Ивашка едет на дальнюю засеку. Посол хаканбека у Олега. "Ты мнишь, я отступлюсь от Перуна?" Урхо у ушкуйников. "Кони печенегов протопчут дорогу в Уруссию"
Наплавной мост соединяет остров с основной частью города. Много лет ходит хаканбек этой дорогой, потому как на острове в густой зелени прячется дворец кагана.
Хаканбек шёл неторопливо, слегка раскачиваясь. Он возвращался к себе, и мысли у него были о том, что каган постарел и, наверное, скоро настанет его последний час: Господь приберёт кагана.
Каган - наместник Бога на земле, он невидим для людей, как незрим и Всевышний. С каганом встречаются лишь главный раввин и хаканбек. Раввин читает кагану Тору, а хаканбек докладывает о делах в государстве и выслушивает указания. Но от хаканбека не укрылось, что год от года каган теряет разум, иногда он засыпает, убаюканный докладом первого министра.
Каган напоминает хаканбеку старого кота, который давно уже перестал ловить мышей.
Вода плескала на брёвна моста, и хаканбек держался середины. Он глянул на речную даль, где по левую руку широко разлился Итиль. В низовьях река делилась на множество рукавов и проток с островками, на которых с ранней весны селились рыбаки, жившие здесь до самых заморозков. С весны и до зимы город пронизывал рыбный дух. Осётр и белуга, судак и сазан, рыбец и вобла в изобилии продавались на городских базарах. Пластами лежали на дощатых полках жирные, отливающие янтарём балыки, а в бочоночках лоснилась чёрная икра.
Хаканбек любил город весенний, когда не было изнуряющей жары, не висела на улицах пыль и не несло ветрами горячий песок, скрипевший на зубах и засыпавший глаза.
Рысьим взглядом хаканбек окинул пристань с причалами, где сновали чиновники, взимавшие пошлину.
Как ручейки, питающие большую реку, пошлины, стекаясь в казну, наполняют её, и оттого каганат процветает.
Глаза у хаканбека зелёные, с прищуром. Они всё видят, и хаканбек знает обо всём - на то он и первое лицо после кагана. Мудрость хаканбека всем ведома. Он помнит, как каган упрекнул его в потере левобережья. Хаканбек и сам не может смириться с тем, что русичи залезли в казну каганата, но все попытки прогнать их на правый берег Днепра ни к чему не привели, Арсии темника Аюба были биты трижды.
Уж не постарел ли и он, хаканбек, как каган? Но нет, жена и молодые женщины, которые живут в его дворце, молчат об этом.
Однажды главный раввин упрекнул хаканбека:
- Ты веры иудейской, хаканбек, но ты нарушаешь обет и содержишь наложниц.
- Рабе, - ответил хаканбек, - сколько жён имел царь Соломон?
И раввин больше не возвращался к этому разговору.
Идёт хаканбек по наплавному мосту, и мысли не дают ему покоя. Они у него вот уже десяток лет об одном и том же. Каганат могуч и богат, его данники трудно учитываются переписью, но так ли? У хаканбека уже нет в том уверенности. А всё потому, что там, где некогда обитали славянские племена, подчинявшиеся силе каганата, возникло государство Киевская Русь. При прежних князьях они опасались хазар, а когда великим князем киевским сел Олег, он ответил каганату неповиновением. У него большая и сильная дружина, и киевский князь собирает славян вокруг Киева. Теперь прежние данники каганата - данники Руси. Олег разбил некогда непобедимых арсиев, помог уграм уйти за горбы, разоряет хазарские сёла по Саркелу и его рукаву. Хаканбек даже подсылал к киевскому князю Ива, но его нож достал только княгиню...
Олег разбил большую орду печенежского хана Кучума, и теперь малые орды не угрожают Киевской Руси. Однако Олег не знает хаканбека, а он мудр и коварен. Выше по левобережью Итиля кочуют улусы печенегов. Они рвутся в степи Приднестровья, но на их пути стоит каганат. Если бы ханы этих печенежских орд пообещали не разорять хазарские поселения по Саркелу и поставить свои вежи между Бугом и Днепром, то он, хаканбек, не против пропустить их через каганат. Вот тогда князю Олегу будет не до хазар: большие орды печенегов не дадут покоя Киевской Руси.
Хитрая усмешка скользнула на тонких губах хаканбека и спряталась в седой бороде. Перейдя мост, он остановился у высокого забора, за которым виднелся его дворец. Кто-то невидимый открыл калитку, и хаканбек вступил на усыпанную белым ракушечником дорожку. Он постоял, решая, пойти ли на половину дворца, где жила жена, или свернуть к наложнице. Однако, подумав, что день был слишком утомительным, отправился к себе отдохнуть.
Как побитый пёс зализывает раны, так и Аюб, скрывшись в одном из отдалённых поселений на Саркеле, ждал гнева хаканбека.
Юрта темника стояла на самом берегу. Откинув полог, Аюб подолгу смотрел, как плавно несёт Саркел свои воды, и это успокаивало его.
Ночами темник спал плохо. В забытьи он всё скакал и скакал, уходя от гридней киевского князя, а пробуждаясь, думал о том часе, когда хаканбек велит бросить его в яму.
Днём Аюба пытались веселить музыканты и молоденькая танцовщица, но это не спасало темника от горьких размышлений. И когда за ним прибыл гонец от хаканбека, велев явиться в Итиль, Аюб покорно воспринял это.
Весь путь темник проделал молча, не обменявшись с сопровождающими ни единым словом. Аюб был готов к худшему.
Но неисповедимы пути Господни...