Олег - варяг, норманн, - кому это неизвестно, но за долгие годы, что живёт на Руси, он и говорить, и мыслить стал как русич...
В оконце едва забрезжил рассвет, как Лада вышла на крыльцо, дохнула сыростью. Тучи ползли над Предславином, но дождь прекратился. Всё вокруг - и постройки, и деревья, и копёнки сена у конюшни - было мокрое, просило солнечного дня.
Дверь в поварню была открыта, в печи мерцал огонь, стряпухи готовили еду к утренней трапезе, и Лада почувствовала, что хочет есть. Вспомнила: вчера легла, отказавшись от ужина.
Спустившись с крыльца, направилась в поварню.
Вдругорядь Ивашка углядел Зорьку на Подоле у самого берега. Но то случилось уже зимой, в самом начале. Нарядная, в шубе из куниц и шапочке соболиной, в сапожках тёплых, она смотрела за реку и не сразу заметила гридня. Срывался редкий снег, мягко ложился на её плечи, голову. Ивашка долго не осмеливался затронуть её. Наконец решился:
- Здравствуй, девица красна.
Зорька обернулась, улыбнулась, на щеках появились ямочки, а глаза что васильки полевые, синецветки.
Не сказала, пропела:
- Здрав будь и ты, десятник.
- Тебе известно, что князь меня над десятком поставил? - поднял Ивашка брови.
- Слухом земля полнится, - рассмеялась Зорька, и смех её рассыпался колокольцем.
Ивашка смотрел на неё влюблённо, не зная, о чём говорить дальше. Наконец спросил:
- Ты ждёшь кого, не помешал ли?
Зорька удивилась:
- Уж не мнишь ли, что тебя?
Смутился Ивашка, но она будто не заметила:
- Посмотри на тот берег, на ту даль - вишь как лес синеет, и простор какой! А весной всё в зелени. Меня та даль манит, так бы и полетела туда.
- У тебя, Зорька, душа певучая. А я о тебе часто думаю. Как увидел на капище, с той поры.
Зорька промолчала, но по всему видно - слова гридня ей по душе. Стащила рукавичку, поймала снежинку, слизнула:
- Девчонкой сосульки сосала, да и сейчас иногда. Я пойду, пора.
- Я провожу тебя.
И снова они шли улицей, что вела к Горе, где жили бояре и старейшины. Ивашке чудилось: все прохожие смотрят только на Зорьку, её красоте дивятся.
И какой же недалёкой показалась обратная дорога, а ему хотелось идти и идти рядышком с Зорькой.
Расставаясь у самых её ворот, спросил:
- Когда вдругорядь увижу тебя?
Зорька плечами пожала, а Ивашка осмелел:
- Коли отца твоего просить стану, чтоб отдал тебя мне?
Зорька промолчала, ответила лукавой улыбкой.
Поразметал ветер пепел костров, потоптали траву дикие скакуны, и засыпало землю снегом. Тихо на засечной линии, ушли печенеги на левый берег Днепра, откочевали в самое низовье.
Как подраненный зверь забивается в свою берлогу, зализывает раны, так и большая орда, расколовшись после смерти Кучума на малые, передыхала, набиралась сил.
Темники винили Кучума: к чему всей ордой на Русь пошёл? Будто кочевать намерился. Забыл, что сила печенегов во внезапности и быстроте. Теперь когда ещё вежи людом обрастут, а стада и табуны глаза порадуют! Только тогда темники снова направят своих коней на Русь. Сколько же на то лет потребуется?
На княжьем дворе Олег увидел Ивашку, поманил:
- Отчего боярин Путша на тебя жалуется?
И нахмурился.
Ивашка оторопел:
- Вины своей не чую, князь.
- Не криви душой, молодец!
Ещё пуще удивился гридин:
- Я ли боярину какое зло причинил?
- А вот боярин сказывает, ты его бесчестил!
У гридня поднялись брови:
- Мне ль боярина бесчестить? Он в отцы мне годится!
- Так ли? - Олег насмешливо посмотрел на Ивашку. - Аль не тебя с дочерью боярина видели?
Гридень посветлел лицом:
- Эвон ты о чём, князь.
- Признаешь вину?
- Какая вина, князь, Зорьку-то я всего два раза и видел. Но по правде скажу, люба она мне и буду бить боярину челом отдать мне её в жёны.
Олег хмыкнул:
- Тогда иной сказ, гридень. Но сама-то Зорька как?
- Она согласна.
Князь покачал головой:
- Ловок ты, молодец, и уверенность твоя мне по нраву. Но что скажет боярин?
- Я, князь, кланяюсь тебе: замолви за меня слово.
- Вон ты каков! Непрост.
- Сам бы отправился к боярину, да отказа боюсь, князь.
- Хитёр ты, гридень. Однако хитрость с умом близки. Ну да попытаюсь гнев боярина на милость сменить...
Неделя минула, другая. Ивашка даже подумывать стал, не забыл ли князь об обещанном. Но месяц спустя пришёл Олег к боярину Путше. Будто мимо проходил и заглянул в гости. Усадили князя за стол, потчевали, а к концу трапезы Олег и сказал:
- Славная дочь у тебя, боярин Путша, и обличья прекрасного, и чести.
- Ты к чему это, великий князь, клонишь?
- Хочу просить тебя, боярин: не держи зла на десятника Ивашку, он тебе челом ударит, станет просить Зорьку твою в жёны.
Насупился Путша:
- Ты-то, князь великий, почто в заступниках ходишь?
- Ивашка - гридень добрый и моей заступы достоин. Он честен и рода доброго. Отец его Доброгост - новгородский староста кончанский. Не гони десятника, боярин, а коль Зорька не против, не возражай. И я тебя о том прошу.
Задумался Путша, долго молчал, наконец рукой махнул:
- Познаться бы Ивашке с моими псами, коли б ты, князь, в заступу не пошёл. Ноне что ответить? Ежели Зорька согласна, не стану перечить.
Зимой по воскресным дням в Киеве на торжище, что на Подоле, широкий своз. Спозаранку открываются все ворота, и скрипит на накатанной дороге санный полоз. Из сел и ближних погостов везут зерно и крупу, связки лука и капусту квашеную, сало вепря и мясо, птицу живую и битую, рыбу свежую и солёную, копчёности всякие, мёд и кожи, корма для скота и всё, что есть у смерда. На широких санях, розвальнях, доставляют в город душистое сено, гонят скот. Ревёт и шумит торжище киевское даже в снежную, морозную зиму. Всё, как в летнюю пору, разве только нет гостей заморских, когда торжище ко всему делается разноязыким, горластым.
Олег на него выходил редко: здесь гнусавили нищие и бродили угрюмые волхвы. Едва они появлялись на торжище, как умолкали скоморохи и скрывались в толпе плясуны. Волхвы изгоняли неугодную Перуну ересь. Они не ведали пощады. Олег видел, как они, кликушествуя, забили насмерть тяжёлыми посохами скомороха, и князь не посмел за него вступиться, дабы не вызвать гнев волхвов.
Олег спрашивал себя: зачем Перуну такие жертвы? Разве веселье человеку не в радость? Если в радость, то почему от этого надо отказываться? Князь не помнил, чтобы викинги в угоду Вотану лишали себя веселья. Даже на тризне они пили и пели, старались меньше грустить, помня, что викинг ушёл в мир иной, в мир довольства и сладостных утех, где нет забот и печалей.
Иногда Олег бранил себя, что принял веру русичей, ему чудилось, Вотан в гневе на него за то, но тут же князь спрашивал себя и бога норманнов: а мог ли он, Олег, живя среди русичей, оставаться в вере варяжской?
И отвечал: нет, для них, русичей, он был бы варягом, неугодным волхвам, на него в любой час можно было поднять народ. Ведь случилось же такое с Евсеем!
Весной купец уплыл в Царьград, а накануне побывал у Олега, молвил, что, коли удастся, хотел бы повидать земли на Востоке, где ковры ткут и шелка производят, торг с их гостями завести. И ещё сказывал, что лета на три Киев покидает...
А в январе-сечене прибежал Ивашка с известием:
- Волхвы народ на Евсея подняли, дом разоряют!
Благо, самого Евсея уже не было в Киеве, а то убили бы.
Поспешил Олег, да поздно: порушили купеческое подворье. А вся вина Евсея в том, что веру греческую принял, от Перуна отрёкся. Так могло случиться и с князем киевским, не явись он на капище и не поклонись Перуну...
По всему выходило, не мог он, Олег, князь русичей, поступить по-иному, коли решился жить на Руси.
Зима на вторую половину перевалила, в самой силе хватали морозы, и нередко от них трещали деревья.
Как-то на целую неделю задержался Олег в Предславине. Забыв о делах княжеских, с началом дня выбегал во двор, до утренней трапезы колол в своё удовольствие дрова, а если случались снежные заносы, отбрасывал широкой деревянной лопатой снег, расчищал дорожки.
А то вдруг развеселится и встречную холопку в снегу искупает, да ещё и лицо натрёт до покраснения.
Лада довольна: в такую пору князь и телом и душой молодел. Правда, случались подобные недели у Олега слишком редко, да и то в зимнюю пору, когда ни печенеги, ни хазары Киевской Руси не грозили.
Как-то в один из таких приездов Лада сказала Олегу:
- В прошлый раз приметила я, княжич Игорь с Дубравой, рабыней из ткачих, миловался.
Олег рассмеялся:
- Дело отроческое. Аль князьям славянским когда возбранялось наложниц иметь?
- Я не о том, князь, - нахмурилась Лада. - Не хотелось бы мне, чтоб до женитьбы княжича, раньше времени бегали по двору и хоромам княжеским Рюриковичи от холопок либо рабынь. Дабы никто не посмел по прошествии многих лет перстом в них тыкать и зло ронять: эвон князь-робичич.
- Может, и правда твоя, княгиня. Сегодня же велю Игорю: пусть налаживается за невестой в Плесков ехать...
К исходу зимы собрали санный поезд к плесковичам. Готовились основательно, киевский князь Олег отправлял к плесковскому князю молодого князя Игоря, наказывал: