Хазар настигли у урочища, где поросший колючим терновником овраг подступил к леску. Ивашка со своим десятком гридней, спешившись, бесшумно подкрались к стану, сняли караул, и едва забрезжил рассвет, как конные полки киевского князя изготовились к сражению. Встали стеной, перебросили щиты со спины на левую руку.
Олег знал: хазар в два раза больше, чем гридней, но он рассчитывал на неожиданность.
- Наш удар должен быть стремительным, как прыжок рыси, - обращаясь к дружине, говорил Олег. - Потянем, други!
Аюб пробудился от шума и беготни.
- Русичи! - раздавались выкрики. - Русичи!
Не успев надеть броню, Аюб выбежал из юрты, вскочил на коня, осмотрелся. Среди хазар нет растерянности, арсии перестраиваются в боевой порядок. А напротив через поле темнеют стеной полки киевского князя.
Заиграли трубы русичей, загудели рожки хазар. Двинулись воины, съехались, начался бой. Бросил Аюб на левое крыло киевлян часть тумена, уверенный: хазары сломят русичей и зайдут в бок большому и правому полкам. Тогда не устоят дружины киевского князя и побегут.
Поднялось солнце. Огненно-яркое, оно осветило сечу. Много уже полегло арсиев и русичей, а исхода сражения не видно. То русичи хазар теснят, то хазары русичей.
Аюб спокоен, он видит - арсии давят числом. Вон заметно изогнулось левое крыло русичей. Немного, совсем немного, и гридни побегут. Настало то время, когда Аюб должен победить киевского князя. Где-то здесь и Олег, но Аюб не видит его...
Неожиданно зоркий глаз Аюба замечает, что на правом крыле его войска началось какое-то движение, и вслед за этим темника прошибает холодный пот. От лесочка лавой, выставив копья, несётся засадный полк киевского князя. Вот он врезался в гущу арсиев, смял их, погнал.
Взвизгнул темник, нахлёстывая коня плетью, бросился в гущу боя. Но было поздно.
Закричали хазары, поворотили коней, уходили от погони, топча друг друга. Русичи настигали их, рубили мечами, кололи копьями. Гнали день, и даже ночь не остановила преследование. До самого рукава Саркела достали.
И по всему притоку заполыхали хазарские поселения...
Время едва перевалило за полдень. К хаканбеку ввели маленького человека с телом змеи и узкими глазами. Держался человек уверенно, по всему было видно: во дворце хаканбека он бывал не раз. Пробыл желтолицый у хаканбека совсем недолго, и хоть не занимал он в каганате никаких должностей, но все, кто встречался ему во дворце, гнули перед ним спины, а стража низко кланялась.
Никто не мог сказать, зачем его звал хаканбек: разговор у них был тайный, только им известный.
Слуга накрыл низенький столик и тут же удалился.
Хаканбек и желтолицый уселись. Хозяин угощал гостя вином и сладостями, беседовали. Говорил в основном хаканбек.
- Много зла причинили нам русы, - молитвенно сложил руки хаканбек, - но с той поры, как их князем стал Олег, этот варяг с дружинами славян угрожает самому каганату. Его взор упал на народы, какие издавна платят нам дань. Он ходит с дружиной на левобережье Днепра и заставляет всех подчиняться Руси. Этот варвар замахивается на каганат, и до тех пор, пока он будет княжить в Киеве, хазары не могут чувствовать себя спокойными. Ты меня понял, Ив?
Желтолицый склонил голову:
- Да, хаканбек, норманн угрожает Хазарскому каганату, князь русов не имеет права жить. Ив исполнит твою волю, но это случится не раньше будущей весны, когда от Тмутаракани поплывёт его корабль в страну русов.
- Пусть будет по-твоему, Ив. Ты послан мне самим Яхве. Когда я узнаю, что ты сдержал слово, мой сон будет блаженным, как сон грудного ребёнка.
- Ив не говорит "нет", Ив говорит "да"!
Зачастили холодные осенние дожди. Они барабанили по тесовым крышам, крупными каплями зависали на ветках деревьев. Ползли тяжёлые, рваные тучи, цеплялись за деревья. Уныло и грустно в такие дни, и даже птицы прячутся в укромных местах. Но для смерда, если озимь посеяна и вспахана земля под яровые, в избе дел полно, у смерда нет праздного покоя, смерд всем кормилец.
В княжьем селе, что под Предславином, пять изб. Село немалое. При каждой избе хлев, крытый потемневшей соломой, одна на всех просторная рига, где доходили колосья и их обмолачивали цепами. Колодец с деревянной бадьёй, от времени замшелой, как и покосившийся бревенчатый сруб. Давно бы надо новый поставить, да у смердов всё руки не доходят.
В крайней избе жил известный на всю округу шорник по имени Скоробогат. Никакими богатствами он не мог похвалиться, разве что детишками. Они у него на лавках и на полатях лежали и сидели, а две, соутробицы, - послала судьба такое, ко всему девки - в зыбке качались. Только девятый в помощниках хаживал.
Наведывался к шорнику Урхо. Иногда выбирал время, помогал на пахоте, жал, а то и цепом помахивал в обмолот, спину грел.
Как-то явился Урхо к Скоробогату, уселся на лавку, согнулся. День сырой, унылый. Шорник сбрую шил при лучине, и такая ладная упряжь получалась - залюбуешься. Белая сыромятная кожа, прошитая чёрной кожаной тесьмой, выглядела нарядно. Молчат гость и хозяин. Наконец Скоробогат заговорил:
- Княжьего огнищанина заказ.
- Лют нынешний тиун, - заметил Урхо.
- Аль прежний мёдом был мазан? Тот Аскольду и Диру служил, этот Олегу. Каждый норовит со смерда шкуру спустить. Особливо усердствуют после печенежского разорения. Княжью суму набивая, о князе и боярине радеют. Кто о смерде думает? Смерд он и есть смерд.
На полатях завозилась ребятня, раздался плач. Скоробогат цыкнул, и там затихли.
Жена Скоробогата, ядрёная, скуластая, смахнула со столешницы тараканов, нарезала хлеба ржаного, почистила луковицы, принесла из подпола квасу, позвала Урхо и хозяина к столу.
Ели не спеша, похрустывая луком, запивали резким квасом, и неторопко текла беседа.
- Хватит ли хлеба до будущего? - спросил Урхо.
- А уж тут княжья воля, сколь в полюдье заберёт, - пожал плечами Скоробогат. - Крутёхонек бывает князь Олег.
Тут Скоробогатиха в разговор вмешалась:
- Зиму бы пережить, а по теплу то крапива, то щавель...
- Коня бы уберечь, без коня хоть сам в соху впрягайся, - сказал шорник. - А без зерна откуда коню силы взять?
- Истину глаголешь, - согласился Урхо.
- Ты ответь, Урхо, лопари землю пашут?
- Нет, лопарь оленем промышляет, охотой. Тем и дань платит.
- Поди, тянет отчая сторона?
- Однако привык я к русичам. Сказывают, человека помирать родная земля зовёт. Может, и Урхо уже кличет? - Лопарь встал. - Засиделся я, заугощался. У тебя в избе побываю, ровно в чуме родном...
Выбрался из избы - сумерки сгустились, и дождь сечёт, мелкий, частый. На лопаре кухлянка из шкуры лося, влагу не пропускает, - Урхо сам её пошил, - сапоги из такой же шкуры. Поднял глаза - небо без просвета. Подумал: зима за этими дождями пожалует. Скоро лист осыплется, снег землю покроет, и будет он, лопарь, следы на нём читать: где заяц петлял, где лиса пробежала, где волк протрусил...
Хорошо Урхо зимой, всё понятно, с малых лет в тундре обучен. И глаз у него соколиный, а нюх как у дикого зверя: втянет воздух - сразу ясно, чем пахнет. Сколько раз на торгу закроет глаза - мимо торговый люд снуёт, гости разные, Урхо не видит, однако скажет, из каких земель и чем торг ведут...
Вернулся Урхо в Предславино, в свою камору забился, слушает, как частит дождь, барабанит, ровно тысячи дятлов дерево долбят. Сомкнул на мгновение веки, и неожиданно предстало перед ним северное сияние, которое в краю лопарей ночь в день превращает. Ох, как давно не видел он такого! К чему бы? Может, зовёт его родное стойбище?
Скрипнула дверь, Урхо по запаху определил: вошла стряпуха. Сунула лопарю ломоть пирога с грибами, пожаловалась на худые сапоги. Урхо обещал починить. Потом сказал, чтоб ложилась отдыхать. Лопарь жалел эту невзрачную и немолодую женщину, а она отвечала ему своей привязанностью.
Ещё долго сидел Урхо, жизнь свою перебирал, и получалось, что прожил её не зря.
В эту ночь долго не могла уснуть и Лада. Уже оплавилась и погасла свеча, перегорели дрова в печи, но крепко срубленные бревенчатые хоромы до утра будут держать тепло.
Лада лежала, уставившись в потолок. Через слюдяное оконце свет слабо проникал в опочиваленку. Тишина, и только слышатся редкие шорохи...
Вот так же было в детстве, в хоромах отца на Ильмень-озере. Тогда Лада тоже думала, а всё больше о будущем суженом. Какой-то ей достанется!
А нынче чем живёт Лада, о том и мысли. Вчера наезжал в Предславино князь, рассказал, как на хазар ходил и как побили их на Саркеле. Теперь авось не посмеют появляться к славянам за данью... Однако надолго ли?
Уговаривала Олега пожить в Предславине, но он отказался, уехал, не посмотрев на непогоду. Кабы Лада не знала Олега, могла бы подумать, что у того есть наложница, но за князем такое не водилось.
Много забот у великого князя киевского, и Лада просит Перуна помочь ему в его делах, в исполнении задуманного, а вместе с тем чтоб среди забот доставалось и ей, Ладе, хоть чуточку внимания...
А за полночь, когда Лада забылась во сне, привиделась ей мать-княгиня, и сказала она Ладе: "Остерегайся конунга-варяга". Лада хотела спросить почему, но пробудилась.