- Ну-с, - "атаман" окинул хозяина свирепым взглядом. - Ну-с, старик, отвечай, кто в Савкином Затоне комсомольцы? Да не подумай соврать мне!
И "бандит" положил перед собой на столе револьвер, что окончательно погубило Илью Спиридоновича. Приготовивший было ответ, сейчас он только лепетал:
- Мы… вы… пан… тов… атаман…
Видя такое дело, Митька немедленно переменил тон:
- Не бойся, старик, мы тебя не тронем, ежели, конешно, скажешь, кто у вас комсомольцы.
- А то рази не скажу! - обрадовался Илья Спиридонович и стал быстро перечислять: - Ванюшка Харламов, свата моего Петьки, однорукого хохла, сын, значит, комсомолец…
Ребята, стоявшие у порога, прыснули, но под суровым взглядом Митьки тут же приняли прежний вид. А Митька невозмутимо продолжал допрос:
- Так, Ванька Харламов. А ещё кто?
- Митька Кручинин, Марфы-вдовы сын, комсомолец… Мишка Зенков, кривой сопляк, тоже комсомолец, - докладывал Илья Спиридонович, кратко аттестуя каждого. - Карпушка Колунов, старый хрыч, комсомолец! - выпалил он вгорячах под дружный хохот "белогвардейцев".
- Ну вот что, дедушка Илья, - объявил "атаман", - не советский ты человек. Я уже говорил тебе об этом. Помнишь, в саду? - он дёрнул себя за бороду, снял фуражку, и на ошеломлённого Илью Спиридоновича глянуло губастое, курносое и смуглое лицо Митьки Кручинина.
- Придётся тебе, старик, ответ держать, - сказал Иван Харламов. - Выдал ты нас всех до единого атаману Попову. Даже меня, свата своего, не пощадил. Вот ты какой…
- Ванюшка, сват! Робята! - взмолился Илья Спиридонович. - Не погубите! Христом-богом прошу! Нечистый попутал!..
- Ладно, ладно. Потом дашь объяснение. Вон там! - кивнул куда-то Митька.
Комсомольцы ушли, а Илья Спиридонович сидел посреди избы на соломе, оглушённый случившимся. Он не слышал ни ругани жены, ни криков петухов, ни надсадного лая собак. Ничего не слышал, кроме мятущегося в его груди сердца. Набатом били по голове Митькины слова: "Не советский ты человек".
Ни свет ни заря отправился в правление. Шёл туда, обречённо думая о том, как сейчас заарестуют его и на кулацких рысаках отвезут в Баланду в милицию, а там…
Однако всё обошлось. Над стариком только посмеялись. А на другой день Илья Спиридонович сам принёс заявление с просьбой о принятии в колхоз.
Узнав обо всём этом, Карпушка возликовал душой и поспешил к новому члену артели в гости.
- Поздравляю, кум, поздравляю! С богом! А я было, кум, обиду на тебя заимел…
Перехватив сердитый взгляд Авдотьи Тихоновны, Карпушка смутился, но ненадолго.
- А ты не гневайся, мать! На бога гневишься…
Карпушка возвёл к небесам свои очи и три раза истово перекрестился.
Илья Спиридонович молча наблюдал за проделками старого плута и в душе восхищался его изворотливостью.
"Ну и шельма!" - думал он, глядя, как Карпушка изливает свою душу перед всевышним.
- Грешно, говорю, Тихоновна, - перестав креститься, вновь обратился к хозяйке Карпушка. - Советская власть, она не сама пришла к нам, она оттедова ниспослана. - И он воздел к потолку пожелтевший от нюхательного табака указательный палец правой руки.
Авдотья Тихоновна молчала.
Ободрённый Карпушка продолжал!
- Сообча теперя будем жить, коммунизм строить. А коммунизм - это вроде рая господнего. Земля - вся в садах. Работать никто не будет, а получай что твоей душе угодно: сахару и кренделей вволю, водка бесплатная. И то же самое прочие харчи… Мы с твоим стариком да сватом вашим Михаилом в саду будем сторожить, вольным воздухом дышать да разных соловьёв-пташек слушать. Чем не рай!
- Откудова же все эти харчи возьмутся, ежели никто не будет работать? - с сомнением спросил Илья Спиридонович.
- А машины? Они и спашут, и посеют, и сожнут, и пирог испекут любой - хоть простой, хоть с капустой, хоть с яблоками али там с калиной, твои любимые, - убеждённо сказал Карпушка и, чтоб не углубляться в этот сложный вопрос, в котором не мудрено и запутаться, незаметно подмигнул Илье Спиридоновичу, давая ему знак выйти во двор.
Сам же продолжал вполне серьёзно:
- Я к тебе по делу, кум. Ярчонка у меня захворала что-то. Знать, обкормила Маланья. Поглядел бы.
Смекнув, в чём дело, Илья Спиридонович быстро вышел вслед за ссутулившимся Карпушкой.
- Бутылку крепчайшего первака раздобыл ради такого случая, - уже во дворе сообщил Карпушка. - Пойдём, кум, хлобыстнем по малой, пока Маланья, черти её задери, не вернулась. Зверь, а не баба. Прибегла от Подифора, думал, тише воды ниже травы будет, как-никак провинилась передо мной, должна на цыпочках ходить. Как бы не так! Как чуть чего - в драку. А у неё, проклятущей, завсегда под рукой то скалка, то сковородник, то кочерга, а иной раз и рубельником огреет. Куда мне против неё с голыми-то руками! Вот и приходится позорно отступать, как в неравном бою, али самому на цыпочках возле неё, дьявол бы её забрал совсем!
Приятели вышли на зады и, пригибаясь за плетнём, воровски, незаметно юркнули в калитку. Минут через десять они уже были в Карпушкином доме. На столе стояла литровая бутылка, наполненная мутновато-зелёной жидкостью. Карпушка извлёк откуда-то луковицу, два гранёных стакана, и кумовья принялись пить.
- За что же, Илья Спиридонович? - подняв стакан, Карпушка выжидающе глянул на гостя.
- За новую жисть, за твой рай! - иронически торжественно вымолвил Илья Спиридонович, и они с чувством чокнулись.
Выпили не поморщившись.
- Хорош! - с восхищением сказал Илья Спиридонович.
- Хорош! - повторил донельзя счастливый хозяин.
С удовольствием крякнули, опрокинув по второму стакану. Лицо Карпушки сделалось пунцовым, а маленькие чёрные глазки сразу осовели. Он потянулся к Илье Спиридоновичу, чтобы поцеловать его, но лицо гостя вдруг качнулось перед Карпушкиными глазами, расплылось. Карпушка покорно опустился на лавку и неожиданно запел трескучим тенором:
Хаз Булат удалой,
Бедна сакля твоя…
Илья Спиридонович, распушив русую бородку, подхватил глуховатым баском:
Золотою казной
Я осыплю тебя.
Третьи выпитые стаканы ещё больше подбодрили певцов. Уставясь друг в друга сладчайшими глазами, они заорали что есть моченьки:
Дам ружьё, дам кинжал,
Остру саблю свою…
Охмелев окончательно, не рассчитали время. Когда - весь пунцовый - Карпушка усердно дотягивал:
А за это за всё,
Ты отдай мне жену, -
на пороге, как недоброе привидение, появилась Меланья. Не стесняясь старика Рыжова, она схватила с печки мешалку и двинулась в наступление на перепуганного насмерть и вмиг протрезвившегося мужа.
- Последнюю копейку пропиваешь, вот я тебе покажу!.. Я т-те-бе покажу!!!
Карпушка, как мог, отбивался перед грозным нашествием. Он пятился назад, крестил воздух, уговаривал:
- Да окстись ты, Маланья, что ты в самом деле, белены обожралась - никак, мешалкой огреть хошь?
- И огрею! - подтвердила Меланья, тесня Карпушку к судной лавке, отрезая таким образом ему путь к отступлению.
Илья Спиридонович, не любивший бывать при чужих ссорах и каясь, что соблазнился самогонкой, поспешно вышел на улицу и, не заходя домой, зашагал в правление колхоза, чтоб договориться о сдаче своей лошади на "обчественный двор".
Воспользовавшись отсутствием Рыжова, Карпушка сделал хитрый манёвр, который и спас его от неминуемой расправы:
- Человека приняли в колхоз, ну, вот он и прихватил литровку - угостил меня. Откажись - обидится…
Буря понемногу стала стихать. Сначала Меланья положила на место мешалку, затем перестала и ругаться.
Довольный благополучным исходом дела, Карпушка как бы в благодарность объявил жене о своих тайных замыслах:
- Коровёнку хочу купить, мать. Правление деньжат пообещало. Сам председатель сказал.
- Ну, уж так и выдадут - держи карман шире! Шкуру-то вот сдерут с нас досиня, а потом иди по миру! - не поверила Меланья, но в её голосе не было твёрдости.
- Выдадут, говорю!
Всю жизнь доившая чужих коров и для чужих людей (у Подифора Кондратьевича Меланья не была женой законной, а потому не была и хозяйкой его добра), она подошла сейчас к Карпушке и погладила шершавой ладонью седую его голову.
- Дай-кось я поищу тебя. Вши, чай, развелись. Заработался, замотался ты у меня.
Они сели на лавку. Карпушка положил голову на колени жены и вскоре заснул, пугая возившихся под печкой мышей ядрёным, с посвистом храпом.
Утром, направляясь на колхозный двор, Карпушка решил заглянуть к Харламовым. Застал там обоих сватов. Илья Спиридонович и Михаил Аверьянович сидели в передней и молчали. Были они явно не в духе.
Поздоровавшись, Карпушка спросил у Рыжова:
- Лошадёнку-то сдал, кум?
- Сдал. А твоё какое дело?
- Сдал, и хорошо, и слава богу. Чего ж тут сокрушаться? Люди по две лошади сдали, и то ничего.