- На эти вопросы можно отвечать по-разному. И вот что еще должен тебе сообщить: они норовили прибрать к рукам и твое наследство. Уж как они старались убедить умирающего Иоиля передать или завещать свою собственность Илию, но тут у них ничего не вышло. Он умер, не оставив завещания, а без завещания, по закону, Илию ничего не причитается. Я говорил с отцом Иоиля, Иезекиилем, и он согласился: деньги, доля Иоиля в семейном деле - все отходит тебе. Он знал сердце Иоиля и что тот, какие бы горькие слова ни сорвались с его уст, хотел тебе только добра. Когда Иезекииль увидел тебя в доме, увидел, что ты исцелилась и по-прежнему предана Иоилю, он был тронут. Он хочет, чтобы ты была обеспечена. Если пожелаешь, я могу продать твою долю. Тебе решать, но все это по праву твое.
Сильван достал шкатулку, внутри которой находились документы и мешочек с золотыми монетами. Мария ахнула, когда увидела это. На ее глаза навернулись слезы.
- Мы отмели все их притязания, поскольку, раз вы не были разведены и он не захотел написать завещание в чью-то еще пользу, спорить не о чем.
- Спасибо, Сильван, - сказала Мария. - Спасибо за то, что ты по-прежнему мой брат.
- Я всегда буду твоим братом.
- Сильван, дорогой, помни, что я всегда думаю о тебе и молюсь о вашем с Ноемой благополучии. А тебя умоляю: проследи, чтобы с Элишебой все было хорошо, и расскажи ей обо мне и моей любви.
- Улучу момент, когда Илий не услышит, - пообещал Сильван.
Перед уходом Сильван задержался и кратко поговорил с Иисусом. Под предлогом ни к чему не обязывающего обмена приветствиями ее брат внимательно изучал лицо Иисуса, пытаясь понять, что в нем есть такого, побуждающего людей оставлять ради него свои сети, рыбачьи лодки и семьи, в чем заключается его пресловутая сила.
Проводить Сильвана Мария вышла на улицу.
- Что все-таки влечет тебя к этому человеку? - спросил Сильван.
- Неужели ты этого не чувствуешь? - задала встречный вопрос Мария. - То, что у него великая сила?
- Нет, - признался Сильван. - Да, спору нет, человек приятный. но ничего выдающегося, такого, чтобы захотелось куда-то за ним помчаться, я, уж не обессудь, не увидел.
На прощание Сильван обнял ее, прижав к себе. Такая близость с родным человеком, ощущение почти забытое, породила в ней тысячу воспоминаний. Она зажмурилась, чтобы удержать слезы, но это ей не удалось.
- Дорогая сестра, - вздохнул Сильван, - я предоставляю тебя его попечению. Но не могу быть спокоен за тебя, потому что оставаться рядом с тем, кем заинтересовался Ирод Антипа, небезопасно.
- Обо мне не беспокойся, береги Элишебу. Ради меня. Обещай.
- Обещаю, - сказал на прощание Сильван. - Обещаю.
На рассвете, почти не отдохнув, Иисус с Марией покинули Капернаум. Свежесть ясного утра, сулившая солнечный день с легким, нежным ветерком, воспринималась Марией как насмешка судьбы. Иоилю уже не суждено было ни погреться на солнышке, ни ощутить дуновение ветра. На фоне радостной безмятежности дня мрак и холод могилы казались еще страшнее. Как это может быть, чтобы Иоиль, такой молодой и жизнерадостный, вдруг оказался там? Но если он там, значит, и она может… Даже мысль о собственной смерти, о возможности уйти в никуда, в небытие и бесчувствие, ужасала до крайности.
- Иисус, - неожиданно спросила Мария, - ты когда-нибудь играл в похороны?
Он замедлил шаг и посмотрел на нее.
- Я не понял.
- Я хочу сказать, когда я была маленькой девочкой, как-то раз мы с подружками играли в похороны.
- И как же вы это делали? - спросил он, покачав головой. Потом рассмеялся и добавил: - И зачем?
- Кто-то в городе умер. Мы этого человека толком не знали, но наблюдали за похоронной процессией и видели плакальщиц и слышали погребальные песни. Я помню, что видела тело на украшенных цветами носилках, в саване, похожее на статую. А мы, глупые детишки, как раз думали, во что бы новенькое поиграть, - вот и додумались. По игре я "заболела и умерла", а мои подружки завернули меня в плащ, положили на самодельные носилки - одеяло на двух шестах - а потом отнесли в сад, к "месту погребения". О! То был самый пугающий момент. На меня набросали груду одеял, как забрасывают землей могилу, и я оттуда, из-под этих одеял, слышала, как подружки причитают, произносят стихи из Писания и клянутся, что никогда меня не забудут. Потом на гору одеял упали цветы - я почувствовала легкий толчок.
Иисус остановился и слушал, внимательно глядя ей в лицо.
- А потом?
- А потом стало тихо. Очень тихо. Так тихо, что я смогла ощутить удаляющиеся шаги. И я осталась одна. Одна в удушливой темноте. Мне захотелось поскорее встать, игра-то закончилась, но не тут-то было. Меня так придавило тяжеленными одеялами, что я не могла пошевелиться. Порывалась кричать - одеяла заглушали мой голос. Вот тогда-то я действительно подумала, что умираю, и это была такая жуть… - Мария умолкла и судорожно вздохнула. - С тех пор я страшно боюсь смерти.
Иисус взял ее руки в свои, повернул лицом к себе, долго смотрел в глаза и наконец сказал:
- Мария, смерть - она не такая.
Это прозвучало так успокаивающе! Но Мария подумала: откуда он знает? Как это можно знать? Иоиль теперь знает. Но он не может мне сказать.
- А какая? - тихонько спросила она.
- Это не конец, - пояснил Иисус. - Ты не останешься в душном мраке, душу вообще невозможно удержать там. Такова воля Господа. - Потом, как будто спохватившись, что сказал слишком много, он спросил: - Как же ты тогда выбралась?
- Мои подруги вернулись. Они отошли недалеко, когда спохватились - сообразили, что я их так и не догнала. Они откинули одеяла и… "вернули меня к жизни". - Мария рассмеялась. - Да, мы тогда разыграли все так, как будто это произошло на самом деле.
- Ты будешь скорбеть об Иоиле много дней, - сказал Иисус, понимая, в чем заключается ее невысказанный вопрос. - Не надо пытаться с этим бороться. Ты будешь думать о могилах, духах и своей вине, но в конце концов все это будет снято с твоей души, как та груда одеял. - Он снова посмотрел ей в глаза. - Это я тебе обещаю.
Дело уже шло к вечеру, когда они добрались до Вифсаиды, снова оказавшись за пределами владений Ирода Антипы, на земле его брата Филиппа. За стенами располагались рыболовные причалы и набережная - как во всех поселениях у Галилейского моря, хотя это примыкало не к самому озеру, а к лагуне. Городок выглядел весьма мирно, светясь в теплых лучах заходящего солнца.
- Пожалуй, нам стоит пойти на рыночную площадь, - сказал Иисус. - Хотя торговля уже закончилась, это естественное место сборищ. Всякий, кого мы хотим найти, придет туда.
Улицы были заполнены зажиточными с виду людьми, которые опускали ставни лавок, несли еду и воду себе на ужин, вели вьючных животных на отдых. Магдала тоже процветала и богатела, но там больше чувствовалось деловое оживление, а здесь - размеренное довольство собственной жизнью.
Шагая по нешироким улочкам, Иисус и Мария обратили внимание на то, что многие дома обнесены колоннадами и поблескивают новыми фасадами из известняка, а в перспективе одной из улиц обнаружили даже строящийся дворец.
- Похоже, они задумали устроить здесь маленькие Афины, - заметила Мария.
Иисус кивнул.
- Нам с тобой стоило бы посетить настоящие Афины, чтобы сравнить.
Оба рассмеялись, настолько это показалось невероятным.
В конце концов они вышли на рыночную площадь, прошли мимо последних торговцев, которые вели домой ослов, нагруженных корзинами с нераспроданными за день товарами. Сама площадь имела неряшливый вид: кругом разобранные лотки и прилавки и накопившийся за день мусор - раздавленные фрукты, затоптанные бобы и луковицы. Несколько скучающих поденщиков топтаись на месте, бросая на прохожих пренебрежительные взгляды. При появлении на другой стороне площади Марии и Иисуса они уставились на них, но быстро утратили всякий интерес. "Похоже, ждать придется долго" - подумала Мария.
- Они найдут нас, - заверил ее Иисус. - Или мы их найдем. Праздношатающиеся наконец убрались прочь, очевидно, никто не собирался нанимать их в столь поздний час. На другой стороне площади остался лишь один нашедший работу - энергичный малый, который с жаром орудовал метлой, насвистывая и не обращая внимания на вздымаемые им тучи пыли, а заодно и мух, и вспугнутой мошкары. Он без устали перемещался по периметру площади, наводя чистоту, и уже в сумерках добрался до того места, где стояли Мария и Иисус. Под натиском широких взмахов метлы им пришлось отступить.
- Прошу прощения. - Уборщик отмахнулся от мух, образовавших жужжащий ореол вокруг его головы.
- Как тебя зовут? - спросил Иисус.
- Можешь звать меня Веельзевул, - заявил он.
Вместо того чтобы улыбнуться, Иисус серьезно ответил.
- Я никогда бы не стал так называть никого, кроме того, кому действительно принадлежит это имя.
- Я просто хотел сказать… что я Повелитель Мух, - пояснил паренек, указав на облачко вокруг себя. - Во всяком случае сейчас.
- Будь ты истинным Повелителем Мух, ты мог бы приказывать им, - заметил Иисус. - Они слушаются тебя?
Паренек рассмеялся:
- А что, похоже на то?
- Нет, и это должно тебя радовать. А теперь скажи, как тебя зовут на самом деле.
- Фаддей, - ответил он, опустив метлу, словно озадаченный интересом незнакомца к его скромной персоне.
- Ты грек? - спросила Мария.
- Нет. Просто мои родители любили все греческое.
На сей раз рассмеялась Мария.
- Распространенная болезнь. - Она вспомнила о Сильване.