Кухонька на нижнем этаже оказалась невелика, но удобна и снабжена всем необходимым. Там имелись и разделочные доски, и ступки, и пестики, и целый набор ножей самого разного размера и назначения. Все это было разложено на виду и явно дожидалось их, но, готовя еду на чужой кухне, без хозяина, женщины все равно испытывали неловкость.
Маленькая внутренняя печь, по обычным меркам предмет роскоши, уже раскалилась и дожидалась того, чтобы принять в свой жаркий зев плоские лепешки, на которые Сусанна разделяла раскатанный пласт пресного теста.
- Поспеши, Сусанна! - поторопила Иоанна, - Давай побыстрее. Фарисеи твоей работы не одобрили бы - Она повернулась к обеим Мариям и пояснила: - Они, не знаю уж где, откопали правило, согласно которому между замесом и выпечкой должно проходить не больше времени, чем требуется для того, чтобы одолеть неспешным шагом римскую милю.
- А если мы не уложимся, тогда что? - поинтересовалась мать Иисуса.
- Тогда наш хлеб, будь он сто раз пресный, не считается кошерным, - фыркнула Иоанна. - Но, к счастью, фарисеи и сейчас за нами не наблюдают, и к вечере не ожидаются. Давай ставь хлеба в печь!
- Вот такие правила мой сын всегда осуждал. Наверное, именно это настроило против него многих книжников и религиозные власти. - Старшая Мария была взволнована и едва сдерживала слезы. - Между тем он учит вещам, которые заслуживают куда большего внимания, чем промежуток времени между замесом и выпечкой. Смешно подумать, будто Богу есть дело до того, скольк у верующих будет доходить тесто.
- Спорить с власть предержащими и приверженцами всего старого и косного - это судьба всех пророков, - напомнила Иоанна, - Илия бросил вызов жрецам Ваала, Натан - Давиду, Моисей - фараону. Это настоящий спор, а не какие-то там фарисейские кухонные правила. Видно, со временем все мельчает.
Отбирая из корзинки яйца, чтобы поджарить их одновременно с пекущимся хлебом, Мария подумала о том, что правила так или иначе установлены Моисеем, и мы просто следуем им. Бережно, чуть ли не с почтением, она выложила яйца на противень, чтобы отправить в печь. В конце концов, возможно, это единственное, что мы знаем и способны уразуметь: строгие правила и немудреные указания. Тут Бог может на нас положиться.
На город опускались сумерки. Из окон верхней комнаты можно было видеть, как солнечный свет постепенно истаивал, оставляя лишь теплое свечение вокруг нагревшихся за день известняковых зданий. Затем исчезло и оно, уступив место омывшей фасады голубоватой белизне. На небо взошла полная бледная луна. Начинался Песах.
Один за другим ученики поднимались по лестнице и входили в комнату. Филипп и Нафанаил, пришедшие первыми, в восхищении огляделись по сторонам.
- Какой прекрасный дом! - вскликнул Филипп. - Кому он принадлежит?
- Мы до сих пор этого не знаем, - сказала мать Иисуса- Придется ждать, пока хозяин сам не откроет себя.
Вскоре явились Матфей и Андрей, а затем сразу несколько учеников - Фаддей. Иаков Большой, Фома. Запыхавшись после подъема по крутой лестнице, они останавливались на пороге, любуясь просторным, прекрасно подготовленным к празднику помещением.
Снаружи уже сгущалась тьма, когда на верхних ступенях лестницы показался Иуда. Он так и не надел свой прекрасный синий хитон даже по случаю праздника. Возможно, вообразил, будто осквернено только его платье, а не он сам. Вид комнаты с накрытыми праздничными столами произвел впечатление и на него.
- Великолепно! - промолвил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. - Кого мы должны благодарить за это?
- Тайного, но верного ученика, - ответила Иоанна, внимательно глядя в лицо Иуды.
- Таков его выбор, - промолвил Иуда и резко отвернулся.
Совсем стемнело, когда наконец пришли Иоанн и Петр, неся большой, накрытый тканью поднос с жарким.
- Нам повезло с ягненком, - заявили они. - Он зажарился лучше всех на той кухне. Правда, и готовился долго, потому что очень жирный.
Залах от подноса действительно шел такой, что слюнки текли. Тем более что в последние дни никто из учеников не баловал себя мясом.
Теперь не хватало только Иисуса. Наконец после ожидания, показавшегося всем очень долгам, он поднялся по лестнице и вошел в комнату.
"Похоже, пребывание в Гефсиманском саду приободрило его улучшило настроение, - подумала Мария, - Хвала Господу, что 'рассказала ему про этот сад".
- Привет, друзья мои! - возгласил Иисус. - Как хорошо, что вы все смогли собраться здесь вместе.
Его мать подошла к нему и шепнула что-то на ухо. Мария увидела, как он кивнул, а потом сказал:
- Ну что ж, займем свои места.
Мария присмотрела себе место на втором ложе от головы стола: нужно было учитывать, что ей, как и другим женщинам, придется по ходу вечери вставать, чтобы менять блюда. Иоанн занял место рядом с тем, что предназначалось для Иисуса.
Однако, вместо того чтобы сесть во главе праздничного стола и начать пасхальный ужин в соответствии с освященным временем ритуалом, Иисус встал и снял всю верхнюю одежду, включая подаренный матерью хитон.
- Вы все призваны к служению, - заявил он, обводя взглядом собравшихся учеников. - Высшим надлежит служить низшим, великие должны служить малым. Я хочу подать вам пример.
Он завернулся в полотенце, набросил другое себе на руку и велел принести лохань с водой. Мария встала и принесла воды с кухни.
- Так, как я омываю ваши ноги, так и вы должны служить друг другу.
Опустившись на колени, Иисус омыл в лохани ноги Фомы и вытер их полотенцем. Все это время в комнате стояла полная тишина, не нарушаемая ничем, кроме плеска воды.
Когда Иисус переместился к Петру, тот аж подскочил:
- Нет, учитель! Ты не должен делать этого!
- Если не омою тебя, не будешь иметь части со мною, - сказал Иисус.
- Ну, так мой не ноги, а все остальное, - стоял на своем Петр, - руки или голову.
- Тому, кто чист, надобно омыть только ноги, - промолвил Иисус. - Кто же нечист…
Он посмотрел на Иуду, и тот торопливо подставил ему босые ступни. После Иисус перешел к Иакову Большому, совершив омовение в торжественной тишине, и наконец, подошел к Марии. Ей трудно было перенести то, что он прикасался к ее ногам, стоя перед ней на коленях, словно слуга. Это казалось неправильным. Никогда ни один мужчина не оказывал ей столь рабской услуги, ставшей еще более неуместной оттого, что делал это сам Иисус. Но в то же время она почувствовала, что этот символический акт сделал связь между ними еще прочнее.
Омыв ноги всем, Иисус сказал:
- Запомните это. Вы призваны для служения, будьте же слугами друг другу. - Он оделся и занял свое место во главе стола.
На маленьких дополнительных столиках расставили тарелки с первой переменой блюд - луком, листьями салата, кунжутными семечками, медовыми сотами, яблоками, фисташками. Всю эту снедь - каждый что-то свое - закупили на рынке мужчины.
- Я вижу здесь смоквы из Галилеи, - улыбнулась Мария, - Уверена, это ты, Симон, их купил. Но вот сушеная рыба из Магдалы… кто, кроме меня, по ней соскучился?
Ей показалось, что в этом подборе продуктов есть что-то мистическое. Взять ту же рыбу - она символизирует спокойный, размеренный ход ее прежней жизни, которая никогда не забудется, но никогда и не вернется.
- Я тоже по ней соскучился, - подал голос Петр. - Не думай, что ты одна такая. Может быть, это относится как раз к тому из оставленного, о чем я жалею.
Мария кивнула Действительно, она и вправду не одна такая. Каждый из них оставил что-то позади.
Все медленно приступили к закускам. В качестве приправ подали уксус с цикорием и соус из изюма, приготовленный Иоанной. Мария и остальные женщины поднялись, наполнили чаши вином для всей компании и вернулись на свои места перед тем, как Иисус поднял свой кубок и должным образом положил начало празднованию. Пришло время главного блюда. Женщины снова встали и расставили тарелки с ягнятиной, настой из фиников, запеченными луковицами и приправой с кориандром. Поднос с ритуальными блюдами - бараньей ногой, жареными яйцами, горькими травами, соленой водой и пресным хлебом - они поставили на низкий стол прямо перед Иисусом.
Трапеза продолжалась согласно освященному временем обряду: Фаддей, как самый юный из присутствующих за столом, обратился к Иисусу с ритуальными пасхальными вопросами.
После того как эта традиция была исполнена, Иисус плеснул немного вина и поднял чашу.
- Говорю вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, пока не стану пить новое вино с вами в Царстве Отца моего, - промолвил он и отпил глоток. - Сие есть кровь моя нового завета, за многих излитая во оставление грехов. - Иисус помолчал и неожиданно добавил: - Один из вас предаст меня.
Ученики растерянно переглянулись.
- Это… это не я? - дрожащим голосом спросил Фома.
- Не я? - эхом боязливо повторил за ним Фаддей.
Все спрашивали одно и то же, робко заглядывая в собственные души. У каждого имелись сомнения, каждый боялся, что предателем, конечно не по злому умыслу, а по глупости или беспечности, может оказаться он. Мария увидела, как Иоанн, побуждаемый к этому Петром, склонился к Иисусу и зашептал что-то ему на ухо.
- Ну уж конечно не я, учитель? - спросил Иуда так тихо, что в общем гомоне его голос был почти не слышен.
- Это тот, чьи руки сейчас на столе вместе с моими, - еще тише отозвался Иисус, так, что Мария не столько расслышала его слова, сколько прочла по губам.
Только две руки лежали на столе, Иисуса и Иуды. Иуда отдернул руку. Но, похоже, кроме нее, никто вообще не расслышал ни вопроса Иуды, ни ответа Иисуса.