- Кто есть иудей? - неожиданно вопросил Иаков, и его худощавое лицо приобрело суровое выражение. - Может быть, ответ ведом одним лишь небесам. - Он помолчал. - Есть полуиудеи, те, чье происхождение вызывает сомнения. Есть якобы иудеи, вроде Ирода Антипы. Есть неиудеи, отвратившиеся от языческой мерзости и интересующиеся нашим Писанием, хотя и не решающиеся пока пройти весь путь обращения, включая обрезание, Вокруг нашей веры столько всего, столько разного народу… понять бы, на пользу это нам или во вред?
- Это зависит от того, радует ли Господа желание язычников хоть как-то приблизиться к народу избранному или, напротив, оскорбляет.
- Я не знаю, - признался Иаков.
- Я тоже, - вмешался Иосиф, решительно давая понять, что закрывает тему. - И вообще, пустая болтовня не пристала верующим, особенно в день Шаббата. За это нам придется держать ответ перед Богом.
- А что такое "пустая болтовня"? - неожиданно спросила Кассия, удивив Марию своей смелостью. - Все, что не свято? Но я могу упомянуть множество вещей, которые не кажутся настолько святыми, чтобы о них говорить. Например… когда решаешь, какую одежду надеть.
- На сей счет есть правила и законы, - сказал Иаков. - Главные из них даны нам Моисеем, ну а по части всего прочего можно справиться у раввинов…
- Я имею в виду потрепанную одежду или изъеденную молью, ярких цветов или тусклых, дорогую или дешевую! - Кассия торжествующе оглядела присутствующих. - Ты знаешь, что на этот счет нет законов.
- Что ж, в этом случае нужно применять общий принцип, - пожал плечами Иосиф. - Будет ли это угодно… Святому Имени? Будет ли во славу Его? Насколько твой внешний облик будет угоден Ему, а не предназначен лишь для суетного тщеславия и привлечения внимания. Понимаешь?
- Это так сложно, - пожаловалась Кассия. - Ну как я могу знать, что на уме у Господа?
И тут неожиданно вгрызшаяся в сушеный финик Руфь поморщилась.
- Мой зуб! - пискнула она больше от удивления, чем от боли.
- Корень тысячелистника, - тут же отозвалась ее мать. - Он в кожаной седельной суме… в большом вьюке…
Мария огорченно понизила голос, и всем было ясно почему. Вьюки затянули крепкими узлами, а развязывать их до самого рассвета не разрешалось. Да и будь снадобье под рукой, это мало помогло бы - врачевание в день Шаббата тоже находилось под запретом.
Руфь между тем выглядела совсем несчастной.
- А не спросить ли нам раввина? - предложил Иосиф. - Может быть, он разрешит нам развязать узлы и использовать снадобья.
Кто-то резво побежал на поиски раввина, и по прошествии некоторого времени, показавшегося очень долгим, тот появился из темноты и подошел к шатру.
- Дайте мне взглянуть на ребенка, - потребовал раввин и, направившись прямо к Руфи, велел ей открыть рот. - Не вижу ничего опасного, - заявил он, взглянув.
- Да, а зуб-то болит, - захныкала Руфь.
- Можно нам развязать узел, в котором находится порошок? - спросил Иосиф.
- Можешь ли ты развязать узел одной рукой? - вопросом отвечал раввин.
- Нет, это надежный узел, предназначенный для долгого путешествия.
Раввин покачал головой.
- Тогда и говорить нечего. Закон вам известен. - Он обратился к Руфи: - Крепись, дитя. Ночь уже движется к утру, до завтрашнего заката осталось не так уж долго. - Он обвел всех взглядом и, уже собираясь уйти, с огорченным видом добавил: - Мне очень жаль, но ведь, даже будь снадобье под рукой, пользоваться им в Шаббат все равно нельзя. Ты, Иосиф, и сам это прекрасно знаешь.
После того как раввин ушел, Иосиф подошел к дочери и сел с ней рядом, сжимая ее руку, когда она вздрагивала от боли. Так прошло какое-то время. Потом он поглядел ей в глаза, встал, подошел к вьюку и медленно развязал узел.
- Я сделаю особое подношение, чтобы покрыть этот грех, - молвил отец семейства. - Простится он мне или нет, но я не могу просто так ждать завтрашнего дня, видя, как страдает мое дитя.
Он достал лекарство и вручил его Руфи.
Вскоре посте этого все разбрелись по своим подстилкам, чтобы отойти ко сну. Гостей, Марию, ее троюродных сестер и Кассию устроили рядом, в одном углу шатра. Уже зевая, Мария развязала свой пояс, отложила в сторонку вместе с плащом и улыбнулась. подумав, как здорово иметь свою тайну. И вообще, Шаббат выдался замечательный. Оказывается, как бы ни было хорошо дома, иногда совсем не вредно оторваться от семейного очага, повидать новых людей и побыть кем-то другим. Или, может быть, не другим, а самой собой - настоящей. Ведь, по сути, она себя еще толком не знала.
Спала Мария очень крепко, общее шевеление на рассвете ее не пробудило, и, когда она наконец присела и протерла глаза, все уже встали. Поспешно одевшись, девочка выбралась из шатра.
Небо уже было ясным и голубым: полоска рассвета давно исчезла.
Усевшись в круг, паломники слегка перекусили хлебом и сыром, в то время как небо над головой становилось все ярче. Нежные запахи раннего утра сулили такой прекрасный день, какой только может обещать земля.
- Если первый день Шаббата был так же прекрасен, неудивительно, что Господь отдохнул и назвал свою работу очень хорошей, - сказал Иисус.
Он медленно жевал кусочек хлеба и озирался по сторонам с глубоким удовлетворением. Все по очереди кивнули - казалось, будто сам воздух источает умиротворение.
- Да, - мелодичным голосом отозвалась мать Иисуса и жестом, почти столь же грациозным, как у танцовщицы, передала налево от себя корзинку со смоквами.
"А ведь она красивая, - подумала Мария, - просто до сих пор я этого почему-то не замечала. Она гораздо красивее моей матери".
Последняя мысль породила у девочки чувство вины, как будто она в чем-то предала родную мать.
Остаток дня, а он мог показаться одновременно и длинным и коротким, провели в удовольствиях праздности, сочетавшихся с особыми обрядами.
Не возбранялось беседовать, петь, совершать прогулки, кормить животных и самим вкушать заранее приготовленную пищу и просто предаваться мечтам. Но кроме того, возносились особые молитвы - люди молились и сообща, и порознь. Важнейшей из них по традиции считалась древняя молитва Шема: "Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть".
Мария приметила, что Иисус сидит один под маленьким деревом и, судя по всему, дремлет. Однако, присмотревшись, она поняла, что он не спит, а глубоко сосредоточился на чем-то внутри себя. Не желая ему мешать, девочка попятилась, но было уже поздно - он увидел ее и жестом подозвал к себе.
- Прости, - сказала она.
- За что?
Иисус казался вовсе не раздраженным, а искренне недоумевающим.
- За то, что потревожила тебя.
- Я ведь сижу здесь, на виду у всех, на открытом месте. - Он улыбнулся. - Как можно потревожить того, кто вовсе не ищет уединения?
- Но ты был погружен в себя, - настаивала Мария. - Наверное, тебе хотелось побыть одному.
- В общем, нет, - сказал Иисус. - Скорее, я просто ждал, когда произойдет что-нибудь интересное.
- Например?
- Что угодно. Все, что происходит, интересно, если ты умеешь присмотреться к этому как следует. Как вон та ящерка, - он медленно наклонил голову, чтобы не спугнуть животное, - Которая пытается решить, выходить ей из расщелины или нет.
- Ну и что интересного в ящерке?
Мария не находила ящериц особо интересными, хотя никогда толком к ним не присматривалась. Они ведь знай снуют туда-сюда, да так быстро!
- Неужели ты не находишь ящериц удивительными? - спросил Иисус с серьезным видом. Или это и вправду его так интересовало? - У них такая необычная, бугристая кожа. А как двигаются их конечности - совсем иначе, чем у других зверушек с четырьмя ногами. Они переставляют каждую лапку по отдельности, а не парами. Должно быть, создавая их, Господь хотел показать, что существует множество способов передвижения и возможностей бегать.
- А как насчет змей? - спросила Мария. - Непонятно, как они вообще могут двигаться, причем так быстро, не имея никаких лапок.
- Да, змеи - это еще лучший пример. Господь очень умно научил их ползать и вести полноценную жизнь, показав, что отсутствие чего-либо вовсе этому не мешает.
- Нам ведь не позволено есть их, - заметила Мария. - Интересно, этим запретом Господь хотел защитить их или нас?
- Ну вот, теперь мы действительно празднуем Шаббат, - неожиданно заявил Иисус. - Именно для таких удовольствий он и предназначен.
Мария не вполне поняла его. Он был странным человеком и говорил порой чудные вещи, но все равно ей нравился. Вообще-то люди со странностями ее пугали, поскольку в большинстве своем были неразумны, и никто не знал, чего от них ожидать. Но этот молодой человек, напротив, выглядел в высшей степени умным и достойным доверия. Поэтому она сочла возможным честно признаться:
- Я не поняла, что ты имел в виду.
- Шаббат предназначается не просто для безделья, но для высоких раздумий, способствующих постижению Божественного промысла. Наша с тобой беседа в этом отношении как нельзя лучше соответствует духу Шаббата.
- Высокие раздумья о ящерице? - Девочка не удержалась и прыснула от смеха.
- Это не менее значимое творение Господа, чем орел или лев, - указал Иисус. - И возможно, нагляднее демонстрирует Его могущество и мудрость.
- Значит ли это, что нам должно проводить год, размышляя каждый день о разной твари Господней?
Эта мысль показалась ей интересной.
- А почему бы и нет? - улыбнулся Иисус. - Вспомни псалом, где говорится: