"Животное царство" - с этим определением, которое дает Маркс Германии, вполне совпадает замысел "Кота Мурра". В романе официальное немецкое общество изображено как царство животных. Вокруг "просвещенного" филистера Мурра группируются коты и кошки, "мыслящие" бюргеры, стоящие в оппозиции к правящему сословию - дворянству, представленному благородными породами собак, а шпицы - "маленькие виляющие, тявкающие создания" - это охраняющее закон и порядок чиновничество. Особо выделен и размерами и размахом своей деятельности дворовый пес Ахиллес, возглавляющий гонение против кошачьих буршеншафтов. Старательно оттеняя социальный момент во взаимоотношениях этих трех групп, Гофман в то же время показывает, что при всех сословных различиях их объединяет то, что все они животные, для которых низменные интересы их собственной личности дороже всего на свете. Свое плебейское презрение к "химерическому" сословию дворянства Гофман не мог выразить в более оскорбительной форме, чем он это сделал, сведя в неразлучную пару светского паразита, болтуна, пустоголового фанфарона барона Алкивиада фон Випп и его собаку, пуделя Понто. Собака, которая, толкуя о "высокой культуре" своего господина, то и дело повторяет "мы с бароном", и господин, который занимается тем, что часами плюет в камень, лежащий под его окном, стараясь попасть в самую середину, - это ли не уничтожающий плевок в лицо тем, кто считал себя солью земли! С явным удовольствием Гейне сказал о Гофмане, что "это был чародей, превращавший людей в диких зверей, а последних даже в советников прусского королевского двора".
Филистер Мурр больше склонен к высокопарным размышлениям, чем к живой практической деятельности. Однако, со всей своей любовью к теоретическим отвлеченностям, он ничем не отличается от той бюргерской массы, о которой Маркс говорил: "Немцы - столь рассудительные реалисты, что все их желания и самые возвышенные мысли не выходят за пределы их убогой жизни". Действительно, философские воззрения Мурра складывались на чердаке, который был его родиной и школой. Поэтому, как бы высоко ни взлетала его крылатая мысль, в конечном счете она все-таки возвращалась на чердак - к прозаическим проблемам сытной пищи, мягкого ложа и приятных развлечений. Он сочиняет философско-сентиментально-дидактический роман, трагедию, политическую статью "О мышеловках и их влиянии на мировоззрение и дееспособность кошачества", пробует силы в жанре героического эпоса, но терпит поражение, так как кошачье-чердачная тема вступает в противоречие с этой высокой формой. Мурр поет гимн животной сытости и довольству. Самые прозаические и презренные, с точки зрения романтика, потребности плоти становятся краеугольным камнем, на котором строится философия, эстетика и мораль тупого и самодовольного обывателя. В душе Мурра мечты и действительность сливаются в полное единство. Добровольная капитуляция "свободного духа" перед "тираном, именуемым телом", превращает Мурра в "гармонического пошляка", единственный пафос которого - пафос жратвы. "О аппетит, имя тебе - кот!" - восклицает Мурр.
Гофман видел в просвещенном филистере убийцу поэзии, красоты человеческих чувств, превращающего искусство в придаток мещанскою быта, любовь и дружбу - в выгодную сделку, воспитание - в школу покорности, всю жизнь - в мертвую пустыню. Формализм, бездушие, рассудочность, благопристойность - вот что прежде всего характеризует всякого филистера, даже и просвещенного. В этом смысле Мурр увенчивает всю огромную галерею созданных Гофманом образов филистеров.
Мурр фрондирует перед высшим собачьим обществом, но не столько из ненависти к нему, сколько из тайной зависти и досады, что не может с ним слиться, стать с ним вровень. Он любит - про себя, конечно, - поворчать на благородных собак, осудить их аристократическое чванство. Из того же чувства фронды Мурр вступает в кошачье общество - буршеншафт. Однако осторожный и трусливый Мурр спешит предупредить своих читателей, что ни о каком запрещенном ордене здесь не может быть разговора: "Наш союз основывался единственно на сходстве убеждений. Ибо вскоре объявилось, что каждый из нас предпочитает молоко воде и жаркое хлебу". Описание ночных сборищ кошачьих буршей, с попойками, пением песен, заздравными и надгробными речами, гимнастическими занятиями, любовными похождениями, драками и дуэлями - всего, чему отдал юношескую дань Мурр, - является смелой пародией на пресловутые немецкие студенческие союзы - буршеншафты. Возникнув в конце десятых годов, они взбудоражили правительство и полицию, вызвали против себя шумные судебные процессы и преследования. Убийство студентом Зандом царского шпиона Коцебу было единственным, да и то бессмысленным актом буршеншафтов, так как оно свидетельствовало не о силе, а о слабости этой проникнутой романтико-националистическим духом оппозиции буржуазной молодежи, которая не только на деле, но и в мыслях своих не покушалась на основы существующего строя. Не меньше смелости проявил Гофман в изображении смехотворно-неистовых гонений, которым подвергают "свободолюбивых" котов, "демагогов", верные стражи закона и порядка чиновники-шпицы во главе с дворовым псом Ахиллесом.
Самые живые страницы в романе - это те, в которых изображено княжество Зигхартсвейлер - мнимая величина, химера, "государство", границы которого можно было свободно обозреть с балкона княжеского дворца, оно давно потеряло свою самостоятельность, так как князь Ириней "выронил свое игрушечное государство из кармана во время небольшого променада в соседнюю страну", то есть спасаясь бегством от наполеоновских войск; сам князь уже не управлял, а "видел наяву приятный сон"; двор был не чем иным, как "деревянным остовом", который составляли вместе обер-гофмейстеры, гофмаршалы и камергеры, а "бразды правления" были в руках женщины "сомнительного происхождения", умной мещанки, фаворитки князя, советницы Бенцон. Прошлое Зигхартсвейлера - это старый князь, которого небо не одарило ни умом, ни талантами; настоящее - это князь Ириней, "сиятельный олух", который в глупости своей надувался изо всех сил, чтобы уподобиться Людовику XIV, а в невежестве своем притворялся знатоком и покровителем искусств; будущее - это молодой принц Игнатий: "Осужденный на вечное детство, он был почти слабоумным". Такова краткая, но выразительная хроника целой династии немецких правителей, взявших на откуп судьбы страны.
С этими обитателями зоологического сада сталкивает Гофман своего любимого героя, скитальца и мученика, неизлечимого романтика Иоганнеса Крейслера, который в конце концов, по замыслу автора, должен был кончить свои дни в сумасшедшем доме. Но роман не был завершен: он навлек на Гофмана подозрение в политической неблагонадежности, и писатель предпочел оборвать повествование, сообщив в послесловии ко второму тому о преждевременной кончине "умного, образованного, философического и поэтического" кота Мурра.
Гофман с одинаковой решительностью критикует как дворянство, так и буржуазию. Он остается верным до конца мысли о том, что те, кто не обладает ни привилегиями, которые можно превратить в золото, ни золотом, за которое можно купить привилегии, должны сохранить независимость и от дворянина, и от буржуа. Это прежде всего романтический художник, мужественно оберегающий чистоту и неподкупность своего искусства, и честный ремесленник, собственным трудом добывающий себе хлеб. Однако сознание того, что капитализм несет гибель не только ремеслу, но и искусству, заставляет Гофмана время от времени обращаться к прошлому, к периоду позднего средневековья, когда процветали ремесленные цехи, а "в жизни усердных горожан искусство и ремесло шли рука об руку в благородном соревновании и светлой радостью наполняли им души". Об этом Гофман рассказал в своих новеллах "Мастер Мартин-бочар и его подмастерья" (1818) и "Мастер Иоганн Вахт" (1821).
Обращаясь к прошлому, Гофман, в отличие от реакционных романтиков, отнюдь не призывает к его возрождению. Он говорит о прошлом своего сословия с элегической грустью, с сожалением, но понимает, что ушедшее невозвратимо, что история не идет вспять. Он, неутомимо создававший образы маленьких, безвольных, мятущихся людей своего времени, втайне мечтал о здоровом, независимом, гордом человеке. Он находит такого человека в бочаре Мартине, лучшем мастере имперского города Нюрнберга и старшине почтенного цеха бочаров, в его подмастерьях, талантливых певцах и искусных бочарах Фридрихе и Рейнхольде, в плотниках Энгельбрехте и Вахте - этих последних "богатырях" ремесленного средневековья. В противовес своим пассивным, мечтательным, раздвоенным героям, в горький упрек и пример им, он старается вылепить образ человека деятельного, внутренне цельного и внешне прекрасного, человека, в котором "полнейшая гармония связывает все стороны физического и духовного организма в одно целое, так что получается общее впечатление полноты и чистоты, точно все слито в стройный музыкальный аккорд".
Свободные от двоемирия, от фантастики и иронии, новеллы о ремесленниках свидетельствуют о том, что Гофман сознательно шел от романтизма к реализму. Об этом говорит и новелла "Угловое окно" (1822), в которой он пытается теоретически осмыслить свой новый метод, основанный на принципе непосредственного наблюдения, обогащенного жизненным опытом, на вживании в натуру, на искусстве отбирать из явлений действительности самое характерное и с помощью фантазии воссоздавать целостный, обобщенный, типический образ.
Преждевременная смерть оборвала в самом начале это пусть неровное, с частыми возвратами к прежней, привычной манере, но многообещавшее движение Гофмана к реалистическому искусству.