- До сих пор мы считали, что столп веры является опорой властелина, но мы ошиблись. Если, дорогой имам, завтра ты не заткнёшь рты своим болтливым служителям мечети, - будешь повешен. Аминь…
Имама усадили в ту же карету и отвезли в Тегеран. А на другой день случилось невероятное. Чуть свет столица огласилась криками множества муэдзинов, призывающих к молитве, но едва окончился час намаза, над городом снова понёсся крик: "Чудо, люди, чудо! - вопили глашатаи. - Имам Хаджи Сеид Мухаммед Бакир призывает всех к себе в мечеть! Чудо, люди, чудо!" Толпы горожан потянулись к сияющему куполу и к голубым минаретам главной мечети. Просторный храм аллаха был переполнен. Те, кому не удалось попасть внутрь мечети, толпились у массивных резных дверей, прислушиваясь: что там такое происходит! В мечети, когда стало трудно дышать от тяжкого воздуха, имам поднялся на мамберу и таинственно, полным огромного значения, благоговейным тоном рассказал следующее. Ему, имаму Хаджи Сеиду Мухаммеду Бакиру, привиделось, что Мухаммед-шах и русский мухтар Симонич вместе. Тогда к ним спустился аллах и сказал: "Он к вам пришёл с прямым руководством и верой истины, чтобы дать ей перевес над всякой верой: довольно аллаха как свидетеля!" О значении этих слов имам не стал распространяться. Довольно было и того, что шах и русский посол удостоились беседы с аллахом. Слух о видении имама распространился с невероятной быстротой по всей Персии. Шах вновь пригласил к себе Хаджи Сеида Мухаммеда Бакира и любезно сказал:
- Ваше усердие, имам, натолкнуло нас на мысль о скором выступлении в поход. Поистине, велик аллах!..
В пятницу на улицах Тегерана загремели карнаи, тяжко заухали огромные барабаны - тулумбасы. Появились конные гвардейцы из батальонов Багадера-на и Хассе. Цвет и гордость шахского войска, они возглавили шествие. Гвардейцы отличались от других изысканной одеждой: на них были шёлковые шальвары, красные кафтаны и папахи, к тому же все они были высокорослые, как на подбор, и все - чистокровные каджары. Бедные ремесленники в стареньких сер-дари и войлочных шапочках - люди шиитского толка - взирали на гвардию солнцеликого с благоговейным страхом. Словно загипнотизированные, смотрели они, как гвардейцы проехали по хиабанэ-базаре, направляясь к летней резиденции, дворцу Нигаристан. Следом шла пехота, выделывая артикулы английскими ружьями.
В резиденции русского полномочного министра, расположенной неподалёку от шахского дворца, тем временем шла своя жизнь. Только что вернувшийся от Мухаммед-шаха посол Иван Осипович Симонич легко поднялся на айван и, бросив шляпу, сказал сидящим в шезлонгах господам:
- Итак, подписан приказ о выступлении!
- Да что вы! - обрадовался Виткевич, зная, какие козни строили шаху в последние дни англичане. - Признаться, я думал, что сэр Макнил, по крайней мере, выдаст ультиматум!
- Ультиматума нет, но демарш он предпринял, - сказал Симонич, присаживаясь и окидывая взглядом своих посольских: барона Бодэ, Ходзько и недавно приехавшего Бларамберга. - Макнил отзывает из шахской армии всех английских инструкторов и требует, чтобы ни один русский не сопровождал его величество в походе. Мне удалось с трудом уговорить шаха, чтобы оставил при роте русских дезертиров вас, господин Бларамберг.
- Простите, вы сказали - рота дезертиров?
- Да, Иван Фёдорович, - подтвердил Симонич и пояснил: - В прошлую войну сюда, в Персию, дезертировало немало русских солдат. Я пытался как-то вернуть их в Россию, но и шах, и государь наш оставили мои просьбы без внимания. Наконец, государь соизволил идти им на Герат и кровью заслужить возвращение на родину. Шах не возразил. Вот к этим дезертирам, Иван Фёдорович, мне и удалось вас пристроить… в роли инженера по фортификации. Что касается остальных, то ни я, ни Бодэ, ни Ходзько и ни Виткевич не покинут персидской столицы во все продолжение шахского похода.
- Однако шах весьма и весьма считается с Макнилом, - сказал барон Бодэ. - Говорят, есть какое-то письмо Мухаммеду от королевы Виктории…
- Может быть, - не возразил посол. - И не будем пока травить собак. Вы, господин Бларамберг, завтра же отправитесь в роту дезертиров… А сейчас можете все быть свободными… кроме Виткевича. С вами, Ян Викторович, мы потолкуем немножко.
Посол встал и, взяв под руку Виткевича, проследовал с ним в свой кабинет. Это была довольно просторная комната со столом и диваном, над которым висел портрет Наполеона. Симонич был ярый бонапартист, "трубил" о полководце без устали. Да что там!
Приверженность его к гениальному полководцу Франции до того была велика, а презрение к англичанам настолько откровенным, что он мог, принимая кого-нибудь из английского посольства в этом кабинете, не стесняясь восхвалять гений Наполеона. Впрочем, это уже шло и от других качеств Ивана Осиповича. Бывший командир грузинского полка - в беседах он был более чем откровенен, рубил, как говорят, сплеча. Его и сейчас, по истечении восьми лет после русско-персидской войны, величали гренадером. Там, где требовалась примерная вежливость, от Симонича исходила грубая команда; самая изощрённая хитрость англичан встречалась открытой насмешкой. В глазах шаха и его вельмож Симонич выглядел бесхитростным воякой, и Мухаммед ценил в нём эти качества. Но была ещё борьба тайная, она приводила в действие скрытые механизмы политики, и в этой борьбе Иван Осипозич выглядел гимназистом.
Сейчас он повёл себя таинственно, что возбудило любопытство Виткевича. Посол, оглянувшись на дверь, затем выглянув через окно на айван, прикрыл ставни, сел за стол и отомкнул блестящим ключиком верхний ящик. Неторопливо достал папку с тесёмочками, развязал их и извлёк из папки два вощёных листка. Оба были исписаны каллиграфическим почерком на пушту и персидском языках. Оба языка Виткевич немного знал, во всяком случае, мог объясняться с афганцами и каджарами. Прочитав заголовки на обоих листах, поручик перевёл тот и другой на русский язык: оказалось что-то вроде "договор" или "свидетельство", а может быть, "соглашение". Но что бы то ни было, Виткевич сразу угадал: текст один и тот же, написанный на двух языках.
- Итак, Ян Викторович, - доверительно заговорил посол, - вам предстоит выполнить тайную миссию по поручению государя, от которой зависит, быть или не быть в Афганистане и Средней Азии российскому капиталу. И не только капиталу.
- Иван Осипович, не надо лишних слов, - попросил Виткевич. - Я хорошо знаю, зачем я здесь. И буду вам премного благодарен, если вы мне скажете: что я должен делать в Кабуле? У меня есть инструкции государя на право переговоров с эмиром Дост-Мухаммедом о заведении торговли между Россией и Афганистаном. Известно мне также, что я имею полномочия заверить афганского эмира во всяческой политической поддержке…
- Эти бумаги, - сказал посол, взяв копии проектов соглашения, - изготовлены по личному распоряжению государя. - Вы, поручик, должны их "украсить" тремя подлинными подписями: эмира Дост-Мухаммеда, правителя Гератского княжества Камрана и персидского шаха. Что касается конкретных дел, то они должны выглядеть примерно так: вы приезжаете в Кабул и склоняете эмира не только на то, чтобы он согласился отдать Персии Герат, но и вынудил бы на это согласие правителя Герата. Затем, когда две подписи сих царьков будут стоять под соглашением, персидский владыка с величайшим удовольствием поставит и свою…
Для Виткевича это было полной неожиданностью. Поручик на какое-то время растерялся, не знал, что сказать. Действительно - задание чрезвычайное. Видя его растерянность, Иван Осипович самодовольно улыбнулся:
- Я понимаю вас, поручик. Но мы должны использовать всё, чтобы взять Герат без огня и крови. Чем меньше огня и крови, тем меньше шума в Англии и в Турции. Государь придаёт величайшее значение тому, как будет взят Герат. Не хочу распространяться о более отдалённых перспективах, но могу вас заверить: царь вознаградит вашу миссию по-царски.
- Спасибо, ваше высокопревосходительство, - поклонился Виткевич.
- А теперь давайте обсудим, каким образом ехать вам в Кабул, - сказал посол, и оба подошли к карте.
Дня через три вновь огласили персидскую столицу могучие звуки карнаев, тулумбасов и флейт. Трижды прогремели пушки, возвещая о том, что Мухаммед-шах сел в седло. В чёрном тюрбане и расшитой золотыми нитями одежде, на белом арабском скакуне, он выехал из дворца Нигаристан и занял своё место в военной колонне. Впереди с гордыми, зловещими улыбками шли палачи - нашакчи - и гонцы - шатиры. Следом за шахом ехали ближайшие придворные: визирь Мирза Агаси, министр иностранных дел Масуд, военный министр и полководец Феридун, столп веры Хаджи Сеид Мухаммед и многие другие именитые сановники. Продолжали шествие конная гвардия, артиллеристы и снова конница различных батальонов. Войску шахиншаха, казалось, не будет конца. Почти в самом хвосте колонны сопровождали пеших сарбазов два английских инструктора - Стотдарт и Конолли. А ещё дальше шла рота русских дезертиров, наряженная в шальвары, кафтаны и папахи. На Бларамберге была какая-то весьма неопределённая одежда. Вот эти три европейца и были приглашены в поход. Остальные - и англичане, и русские- едва заметными ухмылками провожали шаха, стоя у ворот своих резиденций.
На всём пути следования, пока процессия двигалась по хиабанэ от Нигаристана до Ширванских ворот, многочисленные толпы и представители городской знати несли "солнцу царей" всевозможные сласти, гнали стада быков и баранов. Уже далеко за тегеранскими стенами, где-то у подножия Демавендских высот, смолкла музыка, и только пыль долго ещё висела и синем осеннем воздухе. Тогда русские скрылись во дворе своей резиденции, англичане - тоже…