Проезжая селением, они кликнули с собой одного из рыбаков. На Чагылской косе спешились, сели в киржим. Рыбак поднял парус, и судно легко заскользило по мелководью. Издали Якши-Мамед угадал в одном из трёх парусников шкоут "Астрахань" и радостно подумал: "Хлеб есть". Два других судна были военными шлюпами. На боку одного Якши прочитал "Эмба" и догадался: корабли царские. С "Эмбы" дали знак, чтобы туркмены причаливали именно к этому шлюпу. Киржим легонько задел бортом огромное отполированное тело русского парусника и отскочил, словно маленькая рыбка от акулы.
- Живей, живей, господа ханы! - послышался грубый голос сверху. - Если каждого будем ждать по полдня, то и до персидских берегов не доберёмся!
Атрекцы поднялись на борт и, едва вышли на палубу, увидели своих: Кията, ишана Мамед-Тагана-кази и Кадыр-Мамеда. Вокруг них стояли матросы и офицеры корабля, среди которых выделялся подчёркнутой строгостью капитан-лейтенант Кутузов. Пока туркмены здоровались и обменивались вопросами о здоровье и благополучии, он с любопытством разглядывал Якши-Мамеда и Махтумкули-сердара, взвешивая, с какими людьми ему придётся иметь дело впредь.
- Ну что ж, господа ханы, - сказал он сухо, но вежливо, - позвольте пригласить вас на деловую беседу. - Все направились за ним в кают-компанию.
Обычно моряки встречали гостей угощением, но на этот раз, кроме двух чайников и дюжины пиал, на столе ничего не было. И туркмены сразу оценили важность разговора, на который пригласил капитан. Садясь за стол на своё капитанское место, Кутузов извлёк из сумки документ и без всяких предисловий начал:
- Господа ханы, по сделанным персидским правительством объяснениям, государь император изъявил высочайшее согласие на признание пространства, находящегося на севере от реки Гурген до реки Атрек, принадлежащим Персии…
- Когда нашу землю между собой делили, почему нас не спросили? - едва сдержав гнев, перебил Якши-Мамед.
- Между собой? - удивился Кутузов. - Россия отнюдь не воспользовалась вашей землёй. Государь император отказал вам в подданстве, но согласно его милостивому повелению вашему племени заимообразно выдано шесть тысяч пудов муки и только. Просили?
- Просили, просили, - быстро сказал Кият и строго взглянул на старшего сына. - Якши, имей терпение, когда с тобой говорят. Русский царь от голода тебя спасает… Зачем говорить "не спросили"? Ты же не спрашиваешь - зачем тебя спасают?
- Я просил, отец, эту муку взаймы. Мы вернём её через два года…
- Ладно, вернёшь, - махнул рукой и отвернулся Кият. - Давай, капитан, говори.
- Что ж говорить? - обиженно продолжал Кутузов. - Персидское правительство обратилось к государю за помощью. Будем теперь содержать в Астрабадском заливе два крейсера в целях предотвращения разбоя…
- Разбоя, собачья отрава?! - Якши-Мамед вскочил со скамьи. - Какого разбоя? Ты знаешь, капитан, сколько в этот раз у нас каджары взяли? Не знаешь? Десять тысяч детей и женщин взяли! Пятьсот тысяч баранов взяли! Двадцать тысяч верблюдов взяли! Все кибитки сожгли. Ни одного аула целого нет! Теперь скажи - кто разбойники: мы или они?
- О, боже мой! Раскричался-то, раскричался-то! - пристыдил его Кутузов. - Вот ты сейчас ведёшь себя не лучше разбойника. Тоже мне - хан! Сядь, коли хочешь жить в мире.
- Не будет мира, капитан! - не унимался Якши-Мамед. - До тех пор не будет, пока шах не вернёт нам всё, что отнял. Если по доброму не вернёт - сами возьмём. И твои корабли не помогут.
- Однако, Кият-ага, мне непонятно, как могли такому строптивцу выдать столько муки? - ухмыльнулся Кутузов.
- Господин капитан, - сдерживая волнение, сказал Кият. - Мука нужна народу, не ему.
- Да, но ведь по его письму! Я не выдам муку до тех пор, пока ваш сын не подпишет бумагу о том, что не станет нападать на персидские берега и с благодарностью примет решение о границе.
- Ничего не подпишу! - отозвался Якши-Мамед и выразительно посмотрел на сердара Махтумкули. Тот важно встал из-за стола и поклонился.
- Спасибо за чай, хозяин, - сказал он по-туркменски и вдруг резко повернулся и уничтожающим взглядом окинул Кият-хана. - За всё ответишь ты, старшина, кузнец неотёсанный!
Кият-хан посмотрел в спину сердара, затем в спину старшего сына: они удалились, забыв прикрыть за собой дверь.
- Ну и характер, - миролюбиво проговорил Кутузов, боясь как бы не вспылил старый хан.
- Весь в мать, - пренебрежительно уточнил Кият. - Моего в нём ничего нет. Вот мой сын, - указал он на Кадыр-Мамеда. - Разве ты слышал, капитан, чтобы он хоть раз повысил голос? Рассудком и мудростью не обошёл его аллах. Он и подпишется под документом. Именем нашим, и божьим именем… Вот ишан наш знает об этом - закрепляем мы за Кадыр-Мамедом власть над туркменами побережья.
Кутузов взглянул на ишана, и тот поспешно закивал головой.
- Ну что ж, - удовлетворённо сказал капитан-лейтенант и подал Кадыру бумагу и гусиное перо. - Вот тут поставьте подпись.
Кадыр-Мамед улыбнулся и с трудом вывел на бумаге своё имя, потёр ладони и спросил:
- Отец, сколько хлеба дадим атрекцам? Я думаю, половины им хватит.
- Не знаю, - недовольно отозвался Кият. - Может половину, может и больше. Помни одно: с народом надо всегда быть честным. Лучше сам не съешь, а людям отдай…
Кутузов спешил на Ашир-Ада и потому начал поторапливать туркмен с разгрузкой. Кият со своими людьми сел в катер и отправился на "Астрахань", где давно ждали распоряжения русского капитана купец Михайла и Кеймир. Возле шкоута уже теснились киржимы. Атрекцы, приплывшие за мукой, весело переговаривались с прибывшим из Астрахани Кеймиром и высказывали благодарение аллаху: всё-таки дошло до всевышнего - услышал мольбы разорённых и голодных. Вскоре началась выдача. Десятка два дюжих атрекцев спустились в трюм и поволокли на плечах тяжёлые мешки к борту. Кадыр-Мамед собственноручно составлял список - кому выдаётся мука и сколько, чтобы по истечении двух лет взыскать долг. В каждый киржим умещалось по 800 пудов: их надо поделить семей на сто, но это сделают на берегу. Муку принимали и расписывались за неё старейшины родов. Ни Кият, ни его сын не беспокоились о возврате долга. Спрашивать есть с кого…
К ночи военные суда отправились в Астрабадский залив, а купеческий шкоут - на Огурджинский.
СЕТИ
Стоял самый разгар лета. Над островом - ни облачка, только яркое беспощадное солнце. Шкоут купца покоился в лагуне, прямо у берега, но сам Михайла почти всё время пребывал на острове и ступал на палубу лишь в те дни, когда туркмены с Челекена, Бартлаука и Гасан-Кули привозили добро: рыбу, тюленьи шкуры, лебяжий пух, рыбий клей, ковры, кошмы и прочие товары. Михайла придирчиво осматривал доставленное. Трюмы шкоута заполнялись, и купец подумывал к осени отправиться в Астрахань. Но другая мысль не давала покоя - остаться на зимний лов. Не приняв пока что определённого решения, Михайла каждое утро ходил смотреть, как музуры и Кей-
мир со своими людьми роют вавилоны. Место для погребов облюбовали в высокой бугристой части острова. Земля податливая, мягкая - дело шло быстро. Чтобы не обвалились потолки подземных коридоров, ставили бревенчатые подпорки, а стены выкладывали белым камнем, который везли с Красной косы. По обеим сторонам коридоров выкапывали глубокие лари, чтобы солить в них и хранить, до отправки, красную рыбу. Возле бугров стояли палатки. В них купец с музурами отдыхали в жару. Иногда оставались здесь на ночёвку. Сын Кеймира, Веллек, был в артели за кашевара. Чуть свет он привозил со шкоута рис или пшено, резал барана, снимал с него шкуру и разделывал мясо. Ему помогала мать, Лейла-ханым, а иногда и сам Кеймир, но делал это неохотно, посмеиваясь; не мужское дело возиться у котла.
Как-то раз, среди дня, Веллек прибежал с берега, схватил купца за плечо:
- Бачка, урус пришла!
- Какой урус? - спросил Михайла.
- Корабла урус там!
- Корабль русский? Да ну! - удивился купец, выпрямляясь и отряхивая с рук пыль. - Ну-ка, поглядим - что там за урусы. Не Саньку ли бог послал, чего доброго!
Высокорослый и жилистый, в соломенной шляпе, в сапогах, парусиновых портках и в рубахе с засученными рукавами, Михайла сажёнными шагами отправился на берег. Веллек едва поспевал за ним. Выйдя на восточные бугры к кузнице, Михайла увидел парусник и сразу узнал - откуда.
- Это с Сары, - сказал довольно. - Волки на охоту вышли!
Он поспешил к кибиткам, надеясь встретить приезжих "на кошме", но кроме Лейлы и нескольких ребятишек, которые сидели на склоне бугра и смотрели на военный парусник, никого не нашёл. Михайла снял шляпу и помахал. Тотчас с корвета донёсся выстрел и в небо взлетела зелёная ракета, оповещая, что купца приглашают к капитану. Почти одновременно с "Астрахани" отошла бударка. Михайла подождал, пока она пристанет к берегу, шагнул в неё и спросил у своих матросов:
- Кого принесло?
- С Сары, ваше степенство. Капитан Нечаев.
Вскоре, поднявшись на корвет, Михайла хмуро, с достоинством раскланялся с офицерами, не мешкая спросил:
- Кто тут Нечаев?
- Откуда вы знаете, что здесь именно Нечаев? - спросил капитан-лейтенант.
- Я всё знаю. Ты, что ли, ваше благородие, Нечаев будешь?
- Грубоват, однако.
- Таким воспитали. Да и не с руки медоточить купцу-то. Жизня не позволяет. Ну, говори, зачем спонадобился я тебе?
- Собирайся, Михайла Тимофеич, на Сару.
- Это ещё зачем? Может, опять Багиров тяжбу затевает? Коли так - не поеду, - проговорил Михайла лукаво, прекрасно понимая, для чего зовёт его Басаргин.