Старуха стала думать о купце Герасимове: как встретит он её, если ещё не отплыл б свою Астрахань? Думала она о нём хорошо и даже посмеивалась над Киятом: неизвестно ещё, кому Санька лучше служить станет. Рыба-1 о вся на Атреке! Значит, и купец будет всё время жить возле рыбы. А на Челекене, у этого старого верблюда, что ему делать?
После чая и завтрака Султан-Баба собрал возле себя ребятишек, начал обучать их, как управлять киржимом. Были они один меньше другого, а самый старший из них- Адына, С видом старого морского волка держал он в руках руль- шест, обклеенный кожей, и искренне радовался тому, что эта громадная махина - корабль - легко подчиняется движениям рук. А Султан-Баба, как мог, прибавлял уверенности мальчику:
- Вот так держи, Адына-джан. Ничего не бойся. Трудновато, конечно, когда море штормит. Но сейчас волны небольшие. Можно закрепить руль и целый час не трогать его. Киржим сам будет плыть…
Поучив с часок мальчишек премудростям кораблевождения, Султан-Баба укрепил руль, спустился на дно киржима и лёг отдохнуть. Женщин предупредил: если парусник будет сносить к берегу или наоборот- в открытое море, то пусть разбудят.
Он проспал до вечера, никто его не потревожил. Проснувшись, оглядел море и местность. Проходили Бартлаук. Некоторые киржимщики причалили к аулу, но большинство, не останавливаясь, спешило к Челекену. В небе над пустынным берегом стоял чёрный дым, напоминая о страшном разгроме на Атреке.
- Ну, что ж, Адына-джан, - похлопал мальчонку по плечу рулевой. - Ты будешь хорошим моряком. А пока отдыхай. Сейчас повернём к Огурджинскому. - И Султан-Баба взялся за руль.
От восточного берега до Огурджинского семь фарсахов. Как предполагал рулевой- прибыть к острову утром, - так и вышло. Причалив к бухте Кеймира и поставив киржим рядом с двумя рыбацкими лодками, Султан-Баба высадил женщин и детей на берег. Кеймира дома не оказалось - путешествовал где-то с русскими. Сын его, Веллек, с несколькими островитянами встречал нежданных гостей, не понимая, что их заставило заглянуть сюда. Лишь после того, как Султан-Баба рассказал о случившемся, он по-хозяйски распорядился:
- Мама, ну-ка веди к себе женщин! А вы, - приказал он островитянам, - ставьте побыстрее ещё одну кибитку!
Хранитель святой могилы, узнав о нападении каджаров, тотчас велел правоверным молить аллаха о снятии божьей кары со всех грешных. Все поднялись на возвышенность и преклонили колени. Затем меджевур с тем же усердием принялся ловить овцу и притащил её на собственных плечах, обливаясь потом. Тотчас её прирезали, освежевали и заложили в чёрный закопчённый казан. Пока готовился обед, а мужчины ставили кибитку, Кейик-ханым сидела в юрте с Лейлой и жалостно говорила:
- Нет конца человеческой благодарности, Лейла, но нет конца и насилию. Сколько сделал твой Кеймир хорошего для Кията. Должен Кият все свои последние дни на него молиться, а старик взял и отдал ваш остров урусам.
- Ай, мы ничего не потеряли, ханым, - беззаботно отозвалась Лейла. - Да и обижаться нельзя: всем миром решили отдать остров купцу, а на весь мир разве может быть обида!
- Так-то оно так, - согласилась старая ханша, - да только и о себе надо думать. Раньше островок вас кормил, а теперь?
- Грех нам жаловаться на судьбу, ханым! Купец много всего оставил: и муки, и сахару, и шёлку на платья. А когда уезжал, сказал, чтобы никого не боялись. Теперь, говорит, вы под защитой самого ак-падишаха!
- Ах, птичка, птичка, - усмехнулась Кейик-ханым. - Тебе бы только два-три зёрнышка дали склевать - и хватит. Но разве мужу твоему этого довольно?!
- Ханым, вы не беспокойтесь за нас, - вмешался Веллек. - Мы никогда не мечтали о дворцах и амбарах. Еда есть, одежда есть - вот и хорошо. А теперь, может, и вправду мир на этой земле будет.
- Да ты скажи, щенок, чем вас всех урус так задобрил! - настаивала старая ханша.
Веллек помотал головой, улыбнулся:
- Тебе, ханым, может все условия, какие между моим отцом и купцом существуют, перечислить?
- А как же! Думаешь, мне не интересно. Нам с Якши-Мамедом тоже придётся дело иметь с Герасимом. Хочу узнать, какой лисой стелется, каким волком щетинится этот купец.
- Особой хитрости нет, ханым, - отвечал Веллек, польщённый тем, что ведёт разговор, как хозяин. - Купцу амбары для хранения рыбы выроем в буграх. Потом, если дело пойдёт, рыбу коптить начнём. А если обо мне говорить, то теперь называй меня, ханым, человеком ак-падишаха. Деньги купец платит.
- Ах ты, пострелёнок, теперь ты богатый! А меджевуру купец платит? - спросила Кейик-ханым.
- Нет… Говорит, пусть живёт возле своего святого, как жил, он никому не мешает. И овец Киятовых не тронул. Пусть, говорит, пасутся, как раньше. И насчёт тюленей столковались. Этого добра у нас много на берега ложится. Будем охотиться. Шкуры купцу, а жир себе. Арбузы, дыни тоже, как сеяли, так и будем сеять. Так что, ханым, выходит, ничего мы не потеряли. Всё при нас осталось, даже прибавилось. Теперь отец не только Огурджали-хан, но и Огурджали-староста.
- Ну, хорошо, хорошо, - согласилась Кейик. - Живите, радуйтесь себе. Только бы не мучила совесть, что землю эту неверные топчут. Как бы не пришлось расплачиваться с Мункиром и Нанкиром перед входом в рай.
- Вах, ханым, - засмеялся Веллек. - Если кому и придётся расплачиваться, то это тебе и всем твоим родственникам! Разве не вы первыми Атрек продали купцу?
Старой ханше не по душе пришёлся ответ подростка. Не выдержав издевательских насмешек, она сердито сказала:
- Ты нас, щенок, не трогай! Мы с Киятом, если понадобится, и от Мункира золотом откупимся.
- Вот и хорошо, - усмехаясь, добавил Веллек. - Теперь, ханым, шурпу поешь…
Лейла принесла посуду и принялась расстилать сачак.
РАСПРИ
Поредевшее туркменское войско, изнурённое долгим переходом и голодом, на седьмые сутки приблизилось к Дардже. По голой, выжженной солнцем степи разгуливал холодный ветер. Уфракские горы едва виднелись в тумане. Никто не встретил джигитов, даже собаки не залаяли. Подъехав к Ак-мечети, воины увидели на двери большой чугунный замок.
- Собачья отрава! - выругался Якши-Мамед. -
Беда за сто фарсахов отсюда, а святой ишан уже сбежал!
Джигитам ничего не оставалось, как сбить с двери замок и поскорее укрыться в кельях. На дворе накрапывал дождь, и было похоже, что пойдёт снег - с севера несло холодом. В кельях поместились далеко не все, многим пришлось избрать под жильё овечьи агилы. Там же, под навесами, разместили лошадей. Хмурые воины поругивали святого ишана, но были рады и тому, что он оставил саксаул и сено. Едва успели разместиться, Махтумкули-хан отправил людей на возвышенность Чандык, чтобы развели огонь. С Челекена заметят сигнал и пришлют киржимы. Якши-Мамед тем временем с тремя десятками всадников выехал к Балханам раздобыть овец. День джигиты провели в пути, на другой поднялись на вершину Дигремдаг - отсюда просматривалась местность на много фарсахов во все четыре стороны, но не увидели ни одного живого существа. Возвратились ни с чем.
Войдя в келью, Якши-Мамед увидел трёх челекенцев. Они сидели на драной кошме и рассказывали обо всех новостях на острове. В одном из них Якши сразу узнал Кеймира.
- Вах, пальван, ты ли это?! - воскликнул Якши-Мамед. - Значит, и тебя согнали с твоего Огурджин-ского?
Кеймир встал, поздоровался неловко и сказал:
- Было такое, что и твоих жён с детьми, и моё семейство чуть не увезли каджары с Огурджинского. Спасибо, урусы вовремя подоспели - спасли, всех. Все живы-здоровы, у Кията на острове живут.
- От каджаров спаслись, теперь от голода как спастись? - вступил в разговор Махтумкули-хан. - Вот послушай, что рассказывают. Все, кто остался жив, на Челекене прячутся. Народу там столько, что остров того и гляди от тяжести пойдёт на дно. Разве хватит хлеба на всех? Сюда Кият прислал всего два киржима и сказал, чтобы больше не просили, а двигались бы к обители Сорока дервишей на Кулидарью.
- Пусть сам туда едет! - со злобой выговорил Якши-Мамед. - Он вызвал на нашу голову беду, он пусть и расплачивается!
Едва стемнело, Якши-Мамед, Кеймир и двое кормчих отправились к бухте, в которой были спрятаны два парусника, и вскоре вышли в бушующее море.
К острову причалили ночью. Киржим вытащили на песок и зашагали к Карагелю. Шли и удивлялись беспечности челекенцев. Уже у самого залива, где на чёрной ночной воде покачивалось более сотни лодок, их заметили сторожа и подняли тревогу. Выскочили из кибиток нукеры Кият-хана, принялись стрелять в темноту. Кеймир несколько раз грозным басистым голосом пророкотал, предупреждая, что это свои. Потом и Якши-Мамед принялся ругаться и называть нукеров трусами. Тогда только они поняли, с кем имеют дело, и заюлили, встречая молодого хана. Рассерженный, он не унимался:
- Здесь вы храбрецы! А к берегу стражу побоялись выставить! Любой может высадиться с кораблей! Хоть шах, хоть хан. Воздайте хвалу аллаху, что у Хива-хана лодок нет!
Не унимаясь, он приблизился к кибиткам отца и поднял всех на ноги. В темноте Якши-Мамед видел мечущиеся силуэты женщин и детей, которые спросонок не могли пока понять, что происходит, на уже догадались - приехал старший сын Кията. Сам старый хан выглянул из кибитки: весь в белом, - словно аллах, спустившийся с холодных небес.
- Хов, кто там? - тревожно спросил в ночь. - Ты, Якши-Мамед? Зачем народ разбудил, утра не мог подождать?
- Спите здесь, а там!.. - вскрикнул с досадой Якши-Мамед. - Разве тебе не известно, отец, что больше нет Гасан-Кули и нет твоего непобедимого войска?!
- Всё мне известно, сынок… Заходи, не шуми…