- Десять дней! - воскликнул я. - А чем же вы питались?
- Как чем? Я ел лошадиное мясо, значит, ха-ха, у меня были квартира и стол, как вы это называете. Но, разумеется, у меня хватило ума есть ноги, поскольку в туловище я жил. Вокруг валялось много убитых, и я собрал все их фляги с водой, - стало быть, у меня было все, чего ни пожелаешь. На одиннадцатый день мимо проезжал патруль легкой кавалерии, и все кончилось благополучно.
В подобных разговорах, приводить которые я не считаю нужным, он давал некоторое понятие о самом себе и проливал свет на свое прошлое. Впрочем, приближался день, когда мы узнали о нем все, а как это случилось, - я попытаюсь теперь рассказать.
Зима была холодная, но в марте показались первые признаки весны, целую неделю светило солнце и ветер дул с юга. Седьмого числа должен был приехать из Эдинбурга Джим Хорскрофт, потому что, хотя занятия закончились первого, ему еще предстояло сдать экзамены. Шестого мы с Эди гуляли по морскому берегу, и я не говорил ни о чем другом, как только о моем друге, потому что на самом деле в то время, кроме него, у меня не было друга одних со мной лет. Эди больше молчала, что случалось с ней редко, и с улыбкой выслушивала все, что я говорил.
- Бедняжка Джим! - сказала она раз или два про себя. - Бедняжка Джим!
- А если он выдержит экзамен, - сказал я, - то, конечно, он откроет практику, будет жить отдельно от отца, а мы потеряем нашу Эди.
Я старался говорить об этом в шутливом и веселом тоне, но слова не шли у меня с языка.
- Бедняжка Джим! - сноса повторила она, и при этом слезы навернулись ей на глаза. - И Джек тоже бедняжка! - прибавила она, всовывая свою руку в мою. - Ведь и вы когда-то немножко любили меня, не правда ли, Джек? О, какой там на море хорошенький кораблик!
В море показался катер приблизительно в тридцать тонн водоизмещением, очень быстрый на ходу, судя но уклону мачт и очертаниям кормы. Он шел с юга под кливером, фок-зейлем и гротом; но как раз, когда мы смотрели на него, все его белые паруса свернулись подобно крыльям чайки, и мы видели, как расплескалась вода от якоря, пущенного прямо под бушпритом. Катер был менее чем в четверти мили от берега, - так близко, что я мог разглядеть высокого человека в остроконечной шапочке, который стоял на палубе, приложив к глазу подзорную трубу, которой он водил взад-вперед, осматривая берег.
- Что им здесь нужно? - спросила Эди.
- Это богатые англичане из Лондона, - отвечал я, потому что мы, жители пограничных графств, всегда давали такое объяснение тому, чего не могли понять. Около часу мы смотрели на это великолепное судно, а затем, так как солнце зашло за тучу и стало холодно, вернулись в Вест-Инч.
Если подходить к ферме с фасада, нужно пройти через сад, в котором очень мало деревьев, и из него можно выйти через калитку на большую дорогу; это та самая калитка, у которой мы стояли в ту ночь, когда горели сигнальные огни и Вальтер Скотт проехал мимо в Эдинбург. Направо от калитки, со стороны сада, был грот, устроенный, как говорили, много лет тому назад матерью моего отца. Она сложила его из ноздреватых камней и морских раковин, а в трещинах выросли мох и папоротники. Когда мы вошли в калитку, первое, что бросилось мне в глаза, была эта груда камней: на самой ее вершине белело засунутое в трещину письмо. Я шагнул было вперед, чтобы посмотреть, что это за письмо, но Эди опередила меня и, вытащив его из трещины, сунула себе в карман.
- Это мне, - сказала она со смехом.
Я остановился и так посмотрел на нее, что она перестала смеяться.
- От кого это, Эди? - спросил я.
Она надула губы и ничего не ответила.
- От кого это? - закричал я. - Неужели вы так же изменили Джиму, как изменили мне?
- Какой вы грубый, Джек! - воскликнула она. - Кто дал вам право вмешиваться в дела, которые вас не касаются?
- Это письмо может быть только от одного человека! - воскликнул я. - От Делаппа.
- А что, если вы угадали, Джек?
Хладнокровие этой женщины удивляло и в то же время бесило меня.
- Вы признаетесь в этом! - закричал я. - Неужели же у вас совсем нет никакого стыда?
- А почему я не могу получать писем от этого джентльмена?
- Потому что это позорно.
- А почему это позорно?
- Потому что он - чужой вам человек.
- Напротив, - отвечала она, - он мой муж.
Глава девятая
Что произошло в Вест-Инче
Я отлично помню эту минуту. Я слыхал от других, что от сильного, неожиданного удара иногда притупляются чувства. Со мной было не так. Наоборот, я видел, слышал и соображал гораздо отчетливее, чем прежде. Я помню, что мне бросился в глаза выпуклый кусочек мрамора, величиной с мою ладонь, который был вставлен в один из серых камней грота, и я даже полюбовался его жилками нежного цвета, но, должно быть, у меня был какой-то особенный взгляд, потому что кузина Эди вскрикнула и побежала в дом. Я вошел за ней и постучал в окошко ее комнаты, так как видел, что она там.
- Уходите, Джек, уходите! - закричала она. - Вы будете меня бранить! Я не хочу, чтобы меня бранили! Я не отворю окна! Уходите!
Но я продолжал стучать.
- Мне нужно переговорить с вами.
- О чем? - спросила она, подняв окно на три дюйма. - Как только вы начнете браниться, я закрою окно.
- Вы в самом деле вышли замуж, Эди?
- Да, я вышла замуж.
- Кто вас венчал?
- Патер Бреннан в римско-католической церкви, в Бервике.
- Но ведь вы - пресвитерианка?
- Он хотел, чтобы мы венчались в католической церкви.
- Когда это было?
- В среду на прошлой неделе.
Тут я вспомнил, что в этот день она уезжала в Бервик, а Делапп отправился на дальнюю прогулку и, по его словам, гулял между холмами.
- А как же Джим?
- О, Джим простит мне это!
- Вы разобьете ему сердце и искалечите его жизнь.
- Нет-нет, он простит мне.
- Он убьет Делаппа! О Эди, как вы могли навлечь на нас такой позор и несчастье?
- Ах, вы начинаете браниться! - воскликнула она и закрыла окно.
Я подождал некоторое время и затем опять постучал - мне нужно было расспросить ее о многом; но она ничего не отвечала, и мне казалось, что я слышу ее рыдания. Наконец я оставил это и хотел было войти в дом, потому что почти совсем стемнело, но тут услыхал, как стукнула калитка. Это пришел сам Делапп.
Когда он шел по дорожке, то мне показалось, что он или сошел с ума, или пьян.
Он приплясывал, щелкал пальцами, а глаза его блестели, как блуждающие огни.
- Voltigeurs! - закричал он. - Voltigeurs de la Garde! - точно так же, как кричал тогда, когда лежал в беспамятстве, а затем вдруг воскликнул: - En avant, en avant!
Он шел к дому, махая над головой тростью. Он сразу остановился, когда увидел, что я смотрю на него, и, надо думать, ему сделалось стыдно.
- Эй, Джек! - закричал он. - А я думал, что тут никого нет. Я нынче в самом веселом настроении, как говорите вы, англичане.
- Оно и видно, - сказал я напрямик, по своему обыкновению, - только зря вы так веселитесь: ведь мой друг, Джим Хорскрофт, вернется завтра домой.
- А, завтра? Но я не понимаю, отчего же мне не веселиться?
- Потому что, насколько я его знаю, он убьет вас.
- Та, та, та! - воскликнул Делапп. - Я вижу, вам известно, что мы обвенчались. Вам об этом сказала Эди. Джим может делать, что ему угодно.
- Хорошо вы отплатили нам за то, что мы приняли вас к себе!
- Мой добрый друг, - сказал он, - я действительно хорошо отплатил вам, как вы говорите. Я женился на Эди потому, что она не годится для здешней жизни; благодаря этому браку вы через меня породнились с благородной фамилией. Однако нынче вечером мне нужно написать несколько писем, а об остальном мы можем переговорить завтра, когда приедет ваш друг Джим.
И с этими словами он подошел к двери.
- Так вот кого вы поджидали в сторожевой башне! - крикнул я ему вслед, потому что мне вдруг все сделалось ясно.
- Ну, Джек, вы становитесь грубы, - сказал он насмешливым тоном. Через минуту я услыхал, что он затворил дверь в своей комнате и щелкнул ключом.
Я подумал, что больше уже не увижусь с ним в этот день, но через несколько минут после этого он пришел в кухню, где я сидел вместе со стариками.
- Мадам, - сказал он с поклоном, приложа руку к сердцу, по своему смешному обыкновению, - вы были очень добры ко мне, и воспоминание об этом я навсегда сохраню в своем сердце. Я даже не воображал себе, что буду так счастлив в этой тихой деревне. Прошу вас принять от меня на память эту вещицу, которую я считаю за честь поднести вам, а также и вы, сэр, примите от меня небольшой подарок.
Он положил два маленьких бумажных свертка перед стариками, которые сидели, опершись на локти, и затем, отвесив три поклона матери, вышел из комнаты.