- Да вы опять стали таким же грубым и дерзким, как прежде, - сказала она, приглаживая обеими руками волосы. - Вы на мне все смяли, Джек; я никогда не думала, что вы такой смелый!
Но я больше не боялся ее, кровь во мне кипела от любви; которая сделалась в десять раз горячее, чем прежде. Я снова схватил ее в свои объятия и поцеловал, как будто бы имел на это право.
- Теперь вы моя, - воскликнул я. - Я не пойду в Бервик, я останусь здесь и женюсь на вас.
Но когда я сказал, что женюсь на ней, она засмеялась.
- Глупый мальчик! Глупый мальчик! - проговорила она, когда я опять попытался обнять ее, сделала грациозный реверанс и убежала в дом.
Глава четвертая
Выбор Джима
После этого начались десять недель, похожие на сон, они представляются мне сном и теперь, когда я вспоминаю о них. Я могу наскучить вам, если стану рассказывать, что происходило между нами; но какое огромное значение имело для меня все это в то время! Ее своеволие, ее постоянно меняющееся настроение, то веселое, то мрачное, как луг, над которым проносятся облака, ее беспричинный гнев и сейчас же вслед за тем раскаяние - все это наполняло мою душу то радостью, то печалью: в этом была вся моя жизнь, все остальное не имело никакого значения. Но каковы бы ни были мои чувства, я ощущал в глубине сердца какую-то тревогу, в которой и сам не отдавал себе отчета: мне казалось, что я похож на человека, который хочет схватить радугу и что настоящая Эди Колдер, хотя она и была рядом, на самом деле находится на недосягаемом для меня расстоянии. Это потому, что ее было трудно понять, по крайней мере, мне, тупоумному деревенскому парню. Когда я говорил ей о моих планах на будущее, о том, что если бы мы взяли в аренду весь Корримюр, то могли бы получать не меньше ста фунтов лишнего дохода, и тогда можно было бы устроить гостиную в Вест-Инче и красиво убрать для нее, когда мы обвенчаемся, то она надувала губки и опускала глаза, как будто бы у нее не хватало терпения выслушать меня. А когда я предавался мечтам о том, чем могу сделаться впоследствии, что, может быть, я отыщу бумагу, которая послужит доказательством, что я - наследник какого-нибудь лорда или что я, не поступая на службу, о чем она не хотела и слышать, стану знаменитым воином и мое имя будет у всех на устах, то она делалась веселой, как майский день. Я старался поддерживать эту иллюзию насколько мог, но вдруг у меня вырывалось какое-нибудь несчастное слово, которое показывало, что я не более как Джек Колдер из Вест-Инча, и она снова надувала губки, выказывая этим свое презрение. И таким образом мы шли с ней вперед: она - по воздуху, а я - по земле, и что-нибудь непременно должно было разлучить нас. Это случилось после Рождества, но зима была не холодная, и подморозило лишь настолько, что можно было без опаски ходить по торфяным болотам. Как-то утром, когда было довольно свежо, Эди рано ушла из дома и вернулась назад очень взволнованная.
- Что, Джек, вернулся домой ваш приятель, сын доктора? - спросила она.
- Я слышал, его ждут.
- Ах, так, значит, это его я встретила на пустоши?
- Как! Вы встретили Джима Хорскрофта?
- Я уверена, что это был он. Замечательно красивый мужчина - герой, с кудрявыми черными волосами, коротким прямым носом и серыми глазами. У него плечи, как у статуи, а что касается роста, то, думаю, ваша голова, Джек, будет только до булавки в его галстуке.
- До его уха, Эди, - поправил я с негодованием. - Да, это был Джим. Скажите еще, не торчала ли у него изо рта коричневая деревянная трубка?
- Да, он курил. Он был одет в серое, и у него громкий, басистый голос.
- О! Так вы говорили с ним! - сказал я.
Она немножко покраснела, так как проговорилась.
- Там, где я шла, земля была не совсем тверда, и он сказал, чтобы я была осторожней, - ответила она.
- А, должно быть, это действительно был мой милый старый приятель Джим, - заметил я. - Он уже давно был бы доктором, если бы у него ум был так же силен, как рука. Да вот он сам, честное слово.
Я увидел его из окна в кухне и выбежал во двор с недоеденной овсяной лепешкой, чтобы поздороваться с ним. Он также бросился навстречу с протянутыми руками и сияющими глазами.
- Джек! - закричал он. - Я так рад, что вижу тебя опять. Старый друг лучше новых двух.
Тут он вдруг замолчал и, разинув рот, уставился через мое плечо. Я обернулся: в дверях стояла Эди с веселой плутовской улыбкой на лице. Как я гордился ею, да и саглим собою тоже!
- Это моя кузина, мисс Эди Колдер, Джим, - сказал я.
- А вы часто гуляете до завтрака, мистер Хорскрофт? - спросила она все с той же плутовской улыбкой.
- Да, - отвечал он, пристально глядя на нее.
- И я тоже часто бываю на пустоши, - сказала она. - Но вы не очень-то радушно принимаете вашего приятеля, Джек. Если вы не будете его угощать, то я должна буду занять ваше место, чтобы поддержать честь Вест-Инча.
Через минуту мы присоединились к старикам, и Джиму тоже налили тарелку супа; он почти не говорил, но сидел с ложкой в руке, не спуская глаз с кузины Эди. Она все время бросала на него быстрые взгляды; мне казалось, что ее забавляла его робость и что она старалась его ободрить.
- Джек рассказывал мне, что вы учитесь для того, чтобы сделаться доктором, - сказала она. - Должно быть, это очень трудно и требует много времени.
- Да, много времени, - ответил печальным тоном Джим. - Но я все-таки стараюсь добиться своего.
- Ах, какой вы молодец! Вы человек настойчивый. Вы видите цель и идете к ней, и ничто не может вас остановить.
- Право, мне нечем похвалиться, - сказал он. - Многие из студентов, которые начинали вместе со мной, уже давно обзавелись практикой, а я все еще студент.
- Вы говорите так из скромности, мистер Хорскрофт. Говорят, что мужественные люди всегда бывают скромными. Но вы обязательно достигнете цели; какая это прекрасная карьера - подавать исцеление, поднимать с одра страдальцев, иметь своей единственной целью благо человечества.
Услышав такие слова, честный Джим заерзал на стуле.
- Боюсь, у меня нет таких высоких мотивов, мисс Колдер, - сказал он. - Я учусь для того, чтобы зарабатывать кусок хлеба и взять на себя практику отца. Если я одной рукой подаю исцеление, то другую протягиваю для того, чтобы получить крону.
- Какой вы откровенный и правдивый человек! - воскликнула она.
Таким образом они вели между собой разговор и дальше, причем она украшала его всевозможными добродетелями и поворачивала его слова так, чтобы его расхвалить - хорошо знаю эту ее манеру. Он еще не успел кончить разговора, а я уже видел, что у него голова идет кругом от ее красоты и ласковых слов. Я был проникнут гордостью, думая, что он составил такое высокое мнение о моей родственнице.
- Не правда ли, она хороша собой, Джим? - Я не мог удержаться, чтобы не сказать этого, когда мы с ним стояли во дворе у входной двери, и он, прежде чем отправиться домой, раскуривал свою трубку.
- Только ли?! - воскликнул он. - Да я никогда не видал ничего подобного!
- Мы с ней скоро обвенчаемся.
Трубка выпала у него изо рта, и он уставился на меня во все глаза. Затем он подобрал трубку и пошел домой, не сказав ни слова. Я думал, что он, может быть, вернется, но он не вернулся: я видел, как он бредет вверх по склону холма, опустив голову на грудь.
Но я не мог о нем позабыть, потому что кузина Эди засыпала меня вопросами о том, каков он был мальчиком, о его силе, с какими женщинами он был знаком; ее расспросам не было конца. В тот же вечер я услышал о нем еще раз, причем отзывы были далеко не такие лестные. Мой отец, вернувшись домой, много говорил о бедном Джиме. После полудня он был мертвецки пьян; затем ходил на берег в Вестхаус и дрался с кулачным бойцом-цыганом, причем думали, что его противник не переживет ночи. Мой отец встретил Джима на большой дороге; тот был мрачен как туча и готов оскорбить всякого, кто проходил мимо.
- Ну и дела! - сказал старик. - Хороша будет у него практика, если он начнет ломать кости.
Кузина Эди смеялась надо всем, а я смеялся потому, что смеялась она; на самом деле мне было совсем не смешно. На третий день после этого я поднимался на холм в Корримюре по овечьей тропе и вдруг вижу, что вниз спускается не кто иной, как сам Джим. Но это был уже не тот большой ростом, добродушный человек, который два дня тому назад ел суп вместе с нами. На нем не было ни воротничка, ни галстука, жилет у него был расстегнут, волосы всклокочены, а лицо все в пятнах - как у человека, который был сильно пьян накануне. В руках он держал ясеневую палку, которой сбивал головки дрока, росшего по обе стороны тропинки.
- А, это ты, Джим! - сказал я.
Он посмотрел на меня взглядом, какой я часто видел у него в школе, когда он сильно злился и знал, что виноват, но только ни за что не хотел показать этого. Он не сказал ни слова, быстро прошел мимо меня по узкой тропинке и зашагал дальше, махая своей ясеневой палкой и обивая ею кусты.
Нет, я не сердился на него! Я был огорчен, очень огорчен, и больше ничего. Само собой разумеется, я не был настолько слеп, чтобы не видеть, в чем тут дело. Он влюбился в Эди и не мог выносить того, что она будет принадлежать мне. Бедняга, ну что он мог с собой поделать? Может быть, и я на его месте был бы в таком же состоянии. Когда-то я бы и не поверил, что девушка может так вскружить голову сильному мужчине, но теперь я был опытнее в этом отношении.