- Да накажет Святовит сие буйство нрава твоего! - так же возмущенно проговорил Бастарн, колюче глядя в глаза Аскольда, и тот не выдержал: понял всю глубину презрения, которое охватило его жреца, и боль сожаления скользнула по его лицу.
- Мало того, что ты пытаешься затмить душу свою злоязычием врагов своих, ты и в дружину, и в селения допустил этот смрадный дух! Где взять силы Для преодоления его! - Бастарн вскинул руки к небу и убежденно произнес: - Да услышит Святовит мои мольбы! Да прольет свет мое великое божество на смутную голову столь знатного и сильного воина, перед которым сложил голову сам Царьград!..
- Царьград, верховный мой жрец, - прервал Бастарна Аскольд, - еще не сложил голову передо мной. И я… - он хотел было сказать, что еще раз пойдет на этот город и силой заставит покориться себе всех его правителей и духовных наставников, вот тогда и… Но рано, нельзя было загадывать наперед, нельзя никому говорить о своих намерениях, иначе боги подслушают и помешают сравняться с ними в силе и хитрости! Надо молчать! И Аскольд заговорил о другом: - Не кипи своим гневом на меня, Бастарн! Знаешь ты о моем своеволии давно. Знаешь ты и то, что я желаю испытать себя во всех верах! Ну, а что дружинники мои от меня не хотят отставать, так не могу же я им запретить другую думу о богах иметь? - Аскольд проговорил это низким, грудным голосом, ласково глядя в глаза верховного жреца.
Но жрец, выслушав откровение князя, отступил от него на шаг.
- Какая сила питает твой дух, хотел бы я знать?! - глухо воскликнул он и с недоумением оглянулся на греческого проповедника.
Исидор, с напряжением вслушивающийся в их разговор, про себя отметил стойкость Аскольда и тихо, восхищенно проговорил:
- Какая сила духа! Да сохранит ее Христос как можно дольше!
Дир, как самый верный сподвижник киевского правителя, натужно вытянув шею, тоже вслушивался в разговор князя и жреца, но не поверил ни единому слову Аскольда: что-то другое, тайное, руководило им. Дир не верил в искренность Аскольда, у того нет веры ни во что, кроме веры в силу своего волеизъявления! Этот человек способен только попирать чью бы то ни было веру, и он, Дир, в этом убедился, и не раз. Что-то более страшное, чем первый бесшабашный разбойничий поход на греков, затевает его предводитель, и он не знает что. Аскольд стал скрытен. Многого недоговаривает. Постоянно заигрывает с проповедником. Гневит славного Бастарна… "Терпи, Дир! Ты с ним связан навеки! Ты тень и свет во всех его делах! - внушал себе Дир и хмуро завершил: - Он и сейчас на белом коне! А ты… обжигаешь свою душу лучами его славы!"
Дир посмотрел на горестное выражение лица верховного друида и услышал:
- Какой дух вселил в тебя столько буйства, Аскольд? Ты же погубишь не только себя! Ты погубишь невинные души тысяч воинов!
- Я никого не неволю! - зло возразил жрецу Аскольд. - Дружина хочет моего действа! И я, пока в силе…
- Опомнись! - прервал Аскольда Бастарн. - Я же не для того покинул родное племя, чтобы быть свидетелем и соучастником измены своему божеству и быстротечной гибели своих сородичей благодаря твоей…
- Замолчи, Бастарн! - грубо оборвал его Аскольд и глухо потребовал: - Не мешай мне самому все изведать! Я… чую, познание - наисладчайший плод, и редко кому он в руки попадает! Я не отрекусь от возможности его схватить! А пока успокойся! Я из своей гридни еще не выдворил священный котелок и, как прежде, поклоняюсь тем же святыням, что и ты! Все, Бастарн! - тихо, почти шепотом проговорил Аскольд и оглянулся на своих дружинников, с любопытством вслушивающихся в разговор князя со жрецом.
Князь, владеющий небесным даром мгновенно оценивать любую ситуацию, не может принести много лиха своим сподвижникам, подумал Бастарн о киевском владыке, вспомнив, как Аскольд, приехав во Влахию за своими любимыми волошскими орехами и медом, неожиданно предложил знаменитому прикарпатскому кудеснику стать верховным жрецом Киева.
- Но подумай, княже, почему так много разноречивых легенд ходит о Христе! - торопливо проговорил Бастарн, видя, что терпение Аскольда кончается.
- Что ты хочешь этим сказать? - не понял Аскольд, досадуя на проницательность жреца.
- А был ли этот самый Христос таким, каким его описывают? - спросил Бастарн Аскольда, взяв его за руку.
Аскольд осторожно переложил руку жреца в свои ладони, как в гнездо, слегка сжал ее и словно хотел сказать: "А ты прозорлив, кудесник, наперед знаешь все мои мысли, но я не могу сейчас раскрыть тебе свою душу!.." - но, увидев всеобщее движение на поляне и услышав тревожный крик: "Гонец!" - выпустил руку жреца из своих огромных ладоней.
В воротах княжеского двора осадил каурого жеребца гонец с пристани и, указывая на уходящее солнце, быстро выпалил:
- Старался успеть засветло благую весть донести до тебя, владыка и князь Киева!
- Подойди ближе! - потребовал Аскольд. - Что за весть ты нам принес?
- В Новгороде, у ильменских словен, великий князь Рюрик умер! - торжественно объявил гонец и, сняв колпак, ритуально склонил голову. - Целую седмицу справляли тризну русичи, - бесстрастным голосом добавил гонец, выпрямляясь и глядя Аскольду в глаза.
- Яко безвременно! - с сожалением вздохнув, проговорил жрец и глянул на растерянное лицо Аскольда.
Аскольд потрясенно молчал.
- Ты… не рад?! - услышал он взволнованный голос Дира.
"Кто же не будет рад смерти своего врага?!" - хотел было хлестко спросить Аскольд, но сдержался. Он с удивлением взирал то на вестника, то на жреца, то на своего дружинника, словно не хотел поверить своим ушам. Ему не послышалось, нет! Он явно слышал в их кратких фразах сожаление. Но почему?! Ведь русич упорно не хотел признать Аскольда князем! И тогда Аскольд сам нарек себя этим званием и бдил его постоянно! И горе было тому, кто забывал прибавить к имени Аскольда слово "князь". В Киеве все помнили о наказе Аскольда. Но это в Киеве! А в других городах, погостах и крепостях, где сидели варяги-русичи, никто не хотел называть Аскольда князем, и волох знал это. И Аскольд знал и еще зорче следил за обращением к себе своих дружинников. Но что это давало ему, киевскому правителю? Ему мало было поклонов киевлян. Ему нужен был поклон… вселенский? Да-да, вселенский! И он мог, он всей душой хотел заставить русича склонить голову перёд собой! Пусть для этого потребовался бы еще один поход на греков! Да, через признание его Византией, ее царей и патриархов он бы заставил правителя Новгорода кланяться себе!.. "Да! Заставил бы!.. Но боги распорядились по-иному!" - хотел было закричать Аскольд во всю глотку, но вместо этого только сильнее сжал руку Дира.
- Справим тризну по кончине великого князя Новгородского, Рюрика! - хриплым голосом проговорил наконец Аскольд, не выпуская руки Дира. - Зови дружину! - приказал он рыжеволосому сподвижнику и, подняв подбородок, добавил: - Три дня и три ночи кручиниться будем! - И он отпустил, как выбросил вон, руку Дира и неуверенной походкой пошел к идолу, изображающему Святовита, и с жаром зашептал перед ним:
- О Святовит! О твое всевидящее око! Зачем ты так рано отправил в царство северной богини того, с кем я всю жизнь соперничал? Я так хотел, чтобы он увидел и почувствовал, чего стоит моя сила! А теперь? Неужели мне остаются только винолюбивые греки? Ответь мне, Святовит! - Аскольд пытливо всматривался в лицо каменного идола, высеченное на южной стороне глыбы, затем перешел к лику идола, высеченному на восточной стороне, внимательно вгляделся в его очертания и подождал проявления того теплого или сурового выражения на лике, которое он почти всегда замечал, когда ждал особо важного ответа. Вот и сейчас - ему показалось или действительно - южное лико Святовита преобразилось. Аскольд затрепетал. Сколько раз он видел это живое участие Святовита во всех своих действах! Сколько раз, особенно после приезда Бастарна в Киев! Непостижимо! Камень, огромная четырехликая глыба, и - животворящая сила! "Что бы сказал на это Исидор?.." - прошептал Аскольд и понял, что в ближайшее время боги будут благосклонны к его замыслам. Он вдохновенно поднял руки к небу и стал обходить свою святыню, начиная с южной стороны…
Исидор, издали наблюдая за поведением Аскольда, сжался в комок. Он обхватил обеими руками Святое Писание и тихо бормотал:
- О всевидящий Боже Иисусе Христе! Просвети головы этих дивных воев своим учением! Заставь их исповедаться и понять тебя! Да исповедаются имени твоему великому, яко страшно и свято есть! Во веки веков, аминь!..
- Не будем отступать, когда бываем не услышаны! Не станем унывать и ослабевать, но будем продолжать просить с усердием, ибо Бог делает все на пользу! - услышал вдруг греческий проповедник жаркий шепот и оглянулся: за его спиной стоял один из черноволосых дружинников Аскольда, которого он чаще других видел во время своих бесед с киевским правителем.
- Кто ты? Я тебя вижу здесь довольно часто, - оторопев, проговорил Исидор, внимательно разглядывая дружинника.
- Всего лишь сотник, - лукаво ответил тот.
- Это я понял, но как кличут тебя? - все так же растерянно допытывался Исидор.
- Мое имя… Софроний! - многозначительно, но почти беззвучно ответил сотник и благосклонно проговорил; - Ты хороший проповедник, Исидор! Тебя приятно слушать и зрить!
Исидор смутился.
- Не отходи от Аскольда ни на шаг! - прошептал Софроний и, описав в воздухе руками треугольник, резко отвернулся от крайне удивленного проповедника и быстро зашагал прочь с княжеского двора.