Он, конечно же, поступил эффектно и дерзко, но при этом - совершенно недальновидно. Положение главного оплота Матильды делало замок фактически неприступным: он стоял на одноимённой горе, окружённой с трёх сторон хвойным лесом, подступы к нему были узкие и опасные для противника, а отвесные скалы не давали возможности зайти с тыла. Гарнизон Каноссы составлял без малого тысячу воинов, плюс ещё оруженосцы и рыцари герцога - двести человек. И запасов пищи хватало надолго.
В неудачных штурмах немцы потеряли тысячи полторы пехоты, кроме того - и своих посланцев к неприятелю: мёртвые тела членов мирной делегации были сброшены с крепостной стены в гущу атакующих.
Наступала серая, дождливая североитальянская осень. В стане нападающих начались болезни. Чтобы не лишиться остатков гвардии, государь отступил за реку По и решил перезимовать в Павии.
В ноябре привезли печальную новость из Германии: в Швабии был убит духовник Генриха, вдохновитель его отречения от Креста. Император с отчаяния впал в депрессию. Он велел никого к себе не пускать, пил в больших количествах граппу и молился. А в одну из особенно грустных февральских ночей 1093 года даже попытался вскрыть себе вены. Но его спасли.
Начался разброд в стане интервентов. Проклиная слабовольного самодержца, Готфрид де Бульон снял свои войска, расположенные у Мантуи, и убрался к себе в Бургундию. Этим не замедлил воспользоваться Вельф: тут же занял город и ударил по Павии. Венценосец бежал, скрывшись в одном из альпийских замков своих друзей.
Между тем Папа Урбан И, взяв себе в союзники южноитальянского герцога Рожера, выгнал сторонников Генриха из Рима. Те убрались на север и нашли пристанище в той же Вероне. К осени 1093 года на фронтах сложилось шаткое равновесие. И тогда Матильда снова вспомнила о веронской затворнице - Адельгейде-Евпраксии...
Этот год сильно отразился на Ксюше: выглядела она скверно, то и дело болела, не вставая неделями с постели. А когда вставала, то часами либо молилась либо плакала в усыпальнице Леопольда. Часто ходила на могилу Груни Горбатки. И имела право перемещаться по замку (а тем более, за его пределами) лишь в сопровождении многочисленной стражи во главе с фон Берсвордт. Чувствовала себя в настоящей клетке.
Незадолго до Рождества вновь свалилась с простудой и послала горничную Паулину положить свежие цветы в Лёвушкином склепе. Наказала строго:
- Осторожней будь. Лотта наверняка пошлёт слежку.
- Не волнуйтесь, ваше величество, - успокоила её служанка. - Всех её соглядатаев знаю наперечёт. Улизнуть от них - дело чести.
- Не рискуй напрасно. Нечего врага злить по пустякам.
- Отчего ж не позлить, если очень хочется? Хоть какая-то радость в жизни.
На воротах замка стража с наслаждением её обыскала - больше из желания подержаться за женские прелести, нежели действительно из служебного рвения; ничего не нашла и незамедлительно пропустила.
Паулина шла, запахнувшись в накидку: дул пронзительный мокрый ветер, задиравший юбки и вздымавший на реке солидные волны. По брусчатке миновала Порта деи Борсари и свернула на Пьяцца делле Эрбе. А у церкви Сан-Дзено Маджоре юркнула за ограду кладбища. Тут впервые служанка оглянулась и увидела, как за ней следует мужчина в чёрной широкополой шляпе, вымокшем плаще и простых башмаках на свиной коже. Раньше она его не видела. Это обстоятельство удивило её немало, но не напугало: знала, что покинет склеп через потайную дверку и другую калитку, чтоб оставить наблюдателя с носом.
У плиты Леопольда Паулина встала на колени, возложила цветы и молилась минуты четыре. А затем, сочтя поручение выполненным, устремилась к чёрному ходу. Но не тут-то было: мужичок поджидал её у другой калитки, раскусив уловку. Более того, подошёл к служанке и произнёс:
- Здравия желаю, сударыня.
Та взглянула на него снизу вверх изумрудными бестрепетными глазами и сказала нагло:
- Ну, здорово, дядя. За какой нуждой клеишься ко мне?
- Разговор имею относительно твоей госпожи.
- Ну так говори.
- Нет, не здесь, не сейчас. За тобой следят люди Берсвордт.
- Разве ты не из их числа?
- Вот ещё придумала! Нешто я похож на фискала?
- Ты похож на чёрта - Господи, прости!
- Лучше быть похожим на чёрта, чем на фискала.
- А тогда кто ж тебя послал?
Закатив рукав, неизвестный показал на предплечье, где был выжжен знак - "W" и корона. Паулина ахнула:
- Герцог Вельф?
- Тс-с, ни звука. Жду тебя у Порта деи Леони, в кабачке старого Джузеппе. Знаешь?
- Нет, но разыщу.
- Ровно через четверть часа. И смотри не приведи "хвост".
- Обижаешь, дядя. Мы, как говорится, сами с усами и не пальцем деланы.
- Вот охальница! Уважаю.
Покружив по городу, по его узким улочкам, где не разглядеть сопровождение было невозможно, и наверняка убедившись, что её не "пасут", Паулина выбралась к реке, к Понта Пьетра, а затем нашла и древние укрепления, сохранившиеся с римских времён. Тут неподалёку и стоял кабачок, на дверях которого было вырезано готическими буквами: "У Джузеппе".
Заведение оказалось полупустым: только несколько подмастерьев поздравляли товарища со счастливо сданным экзаменом на звание мастера да какой-то мрачный небритый господин подкреплялся жареной перепёлкой. Человек Вельфа сидел в уголке и при появлении Паулины сделал жест рукой. Перед ним на столе возвышалось блюдо со свежей выпечкой, пара глиняных стопок и кувшинчик с вином. Усадив служанку, предложил выпить за знакомство.
- Ну, тебе известно, кто я такая. Сам назвался бы.
- Это не имеет значения. Пусть я буду Ринальдо.
- Пусть Ринальдо. Мне всё одно.
Чокнувшись, осушили стопки. Закусили сдобой.
С удовольствием работая челюстями, женщина спросила:
- Чем же привлекла я твоё внимание, благородный синьор Ринальдо?
- Буду откровенным: не твоей красотой. Или, скажем лучше, не только ею.
- О-о, да вы обольститель, сударь! Осторожней на поворотах. Я хоть девушка и простая, но ложусь только по любви. По любви к мужчине. Иногда - к деньгам.
Человек Вельфа улыбнулся:
- Это мы запомним. А теперь ответь, Пола-Паулина, ты готова вызволить свою госпожу на свободу и спастись сама? Если да, то обсудим, как проворнее совершить побег. В замке моего господина вы окажетесь у друзей. И проклятый Генрих не дотянется до вас грязными, когтистыми лапами!
Немка пододвинула чарку, итальянец её наполнил, и она снова выпила. А потом ответила:
- Может, и готова. Но готова ли моя госпожа? Не уверена. Иногда мне кажется, что когтистые, грязные лапы императора ей по вкусу.
- Неужели?
- Да, представь себе. Любит и ненавидит одновременно. Любит свою ненависть. Ненавидит свою любовь. И стремится, и упирается. И мечтает, и опасается. И страшится, и не может без него жить.
- Заколдована, что ли?
- Да, похоже на то. Если Генрих - дьявол, может околдовать.
Полномочный из крепости Каносса проговорил:
- Но ведь мы с тобою нормальные, не заговорённые. Можем рассуждать здраво. Согласись, что бегство для Адельгейды - благо.
- Я согласна полностью. Чахнет бедная не по дням, а по часам. От былой красоты мало что осталось.
- Ну, вот видишь. Значит, поспособствуй вашему побегу. И получишь не только свободу вместе с госпожой, но и кучу золотых от меня.
Паулина деловито осведомилась:
- Кучу - это сколько?
- Двадцать пять монет.
- Да, немало. Неплохое приданое для такой бедной девушки, как я. - И она сама налила себе вина из кувшинчика. Выпила и брякнула: - А каков задаток?
- Десять.
- Тоже ничего. Что мне надо делать?
Итальянец пожевал булочку и спросил в свою очередь:
- Это правда, что у Лотты фон Берсвордт связь с шамбелланом замка доном Винченцо?
- И не только с ним. Ну и что с того?
- Он хранит ключи от всех подземелий. В том числе и от тайного хода. В каждом замке есть подземный ход из донжона, чтоб спасти господ в случае опасности. Королевский замок в Вероне - не исключение.
- Да при чём тут я?
- Ты должна под видом Лотты оказаться у него в спальне и украсть ключи.
Горничная прыснула:
- Во даёт! Как же это возможно? Я - под видом Лотты? Да ещё в спальне! И не стыдно, Ринальдо, а? Да ни за какие коврижки. Ерунда какая!
Человек Вельфа произнёс:
- Тридцать пять.
- Ты про что, вообще? - удивилась Паулина.
- Тридцать пять монет. И в задаток - пятнадцать.
У неё глаза вылезли из орбит:
- Так возьмёшь и отдашь мне пятнадцать золотых?
- Несомненно. Если согласишься.
- Прямо вот сейчас?
Он откинул полу куртки, отвязал от пояса кожаный кошелёк и поставил столбиком перед Паулиной:
- Здесь как раз пятнадцать.
Паулина покусала нижнюю губу. Денег хотелось очень, но опасность была слишком велика.
- Значит, говоришь, ключи в спальне?
- По моим данным, в ней.
- А вот тот, кто тебе данные приносит, сам не мог бы ключи украсть?
- К сожалению, нет. Шамбеллан никого к себе в спальню не впускает. Кроме Лотты.
- Ну, допустим... мне удастся раздобыть её платье... я ж в него не влезу! У меня и спереди, и сзади - раза в два побольше!
- Что-нибудь придумай.
- И потом, Винченцо тут же обнаружит подмену.
- Говорят, он подслеповат.
- Не настолько же!
- Значит, надо его убрать, как пропустит в спальню.
- Что, убить? Господи, прости! Этого ещё не хватало. Я такого греха на душу не возьму. Даже за две сотни золотых!
- Кто сказал - убить? Оглушить. Усыпить. В общем, вырубить.