Мужики стонали как под пытками. Антип со всей сноровкой и опытом хлестал их тела не жалея, как палач розгами свою жертву. Со стороны, человеку в этих делах не искушенному, все виделось бы примерно так. Мрачное, прокопченное до черноты помещение чуть освещенное сальной свечей. Раскаленные до красна камни и сильный сухой жар. Адское место, где изобретательность мучений достигла пика. Хлещут веником, мнут бока до хруста костей, растирают, скоблят, окачивают то холодной водой, то обваривают горячей, трут мочалками, что царапают не хуже битых кирпичей. Мужики прошедшие огни и воды пошатываясь выходят в предбанник. Те, что покрепче, приоденутся и пойдут в церковь на причастие, но большинство пойдет завтра, сегодня не до нее. А Антип тем временем обхаживает новую ватагу казаков, со всей ответственностью. Теперь им не скоро придется погреть свои косточки, а вот холоду да невзгод хлебнут предостаточно. Длинными ночами в холодных чумах отапливаемых лишь жирником, будут согревать их мечты о бане, что приготовит Антип по возвращению.
В предбаннике, опосля всех мук, принято чуток посидеть, что бы охлонуться. Здесь мужики зубоскалят вволю, чего только не услышишь? Но темы более все охальные, про баб. Такое уж место грешное, за глаза что не расскажешь! Ныне зацепили молодого казака Афоню.
- А ты Афоня не молод ли для царской службы? - вопросил старый десятник Матвей Кривой.
- Я уже пятый год в приписных хожу, - ответил по взрослому Афоня, не чувствуя куда клонит десятник.
- Пять лет, и не женат! - удивились казаки, поддержав разговор. - Небось из похода молодую чукчанку собрался привесть!?
- Можно и привесть, - горделиво отозвался Афоня.
- А как не совладаешь с дикаркой! Опыта у тебя с бабами обходиться ведь нету!? - забеспокоились казаки.
Парень густо покраснел, не зная что ответить.
- Его надоть для сноровки пока на Воротничихе обженить! Та баба вдовая и опытная в этих делах, - серьезно предложил десятник.
- Так она же старая! А смотреть на нее даже днем страшно! - не чувствуя подвох испугался парень.
- А чего пялиться! По нашей темноте, с бабами услаждаться все более на ощупь приходиться, - хихикнул кто-то.
- Слыхали! С Воротничихой ныне случай приключился! - продолжал десятник. - Ближе к половине августа, бабы за рекою ягоду собирали. А медведь надумал видно попугать их, и ринулся на них со всей яростью. Бабы завидев медведя от страха в кучу сбились. Одна Воротничиха не испугалась. Разделась старая до нога. В чем мать родила! Срам один! Растрепала волосы и в таком положении давай бегать по поляне кругами. Медведь как увидел голую Воротничиху, испужался да в лес утек обратно.
Хохотали мужики от души, смеялся вместе со всеми и молодой казак Афанасий.
3
Вокруг острога тоже оживление. Кругом по протокам и островам реки Анадырь раскинулись стойбища инородцев. Коряки с большой охотой присоединялись к русским для похода на извечных своих врагов чукчей. Ценность этого союзника состояло не в помощи туземцев как воинской силы, а более в стадах оленей и погонщиков к ним. Без оленей в тундре не выжить. Это и главное пропитание в походе и транспорт. Сколько придется колесить по ледяной пустыне, кто это знает? В каком другом случае у коряков олений не выпросишь, для них нет ничего ценнее этих животных. Кроме того важен был вопрос сопровождения пленных и добычи, коей тоже были стада олений. В этих местах олени являлись основой всей жизни, поэтому возле острога всегда их было в достатке.
Ближайшие соседи по Анадырской долине были юкагиры. Малочисленный народ занимался более охотой и рыбалкой, платили исправно ясак, служили проводниками у русских, за то имели защиту перед чукчами и коряками. Юкагиры с интересом отнеслись к православию и вскоре большей частью были крещеными. С этих пор жизнь юкагиров из Анадырской долины стало во всем зависеть от русских, а снабжение острога мясом и рыбой основным их занятием.
Коряки другое дело. Многочисленный по местным меркам народ. Они проживали на обширной территории, что простирается по северной оконечности Камчатского полуострова, и северного побережья Ламского моря вплоть до Анадырской долины. Южные соседи чукчей, коряки сходны с ними и языком и обычаями. Человек посторонний с трудом найдет различия между ними. Будто народы одного корня, но вот ненависть, что разделяла их, была велика. Набеги чукчей страшны и кровопролитны. Они неожиданны не смотря на все предостережения, несут смерть мужчинам, полон женщинам и детям, и утерю многочисленных стад олений. Чукчи не стесняясь пополняют свои стада за счет южных соседей, считая это нормой, а корякские дети, что вырастают в неволи становятся их работникам, погонщиками олений, хоть и не рабами, но людьми низшей касты.
Для коряков поход на чукчей совместно с русскими большая удача. Это возможность излить вековую ненависть, а главное пополнить стада олений. При том опасность не велика. Русским биться с ужасными чукчами, а их дело проводниками быть, олений стеречь, да перевозить воинство. Сейчас у коряков одна забота, сани и упряжки подготовить. А их много надо. Каждому русскому нужен погонщик, пара олений и сани. Пешком по тундре много не находишь, и чукчей не сыщешь. В одни сани умещается каюр да один казак с вооружением, и еще каждому две повозки с поклажей и продовольствием.
Тысяча саней собрано и изготовлено по приказу капитана. Хотелось бы больше да уже невмочь осилить такое количество. Собрал Павлуцкий в Анадыре войско в пол тысячи человек да просчитался. Не взять их в поход! Где наберешь такое количество саней и продовольствия? Лишь людей угробишь! Всего и смог взять двести пятнадцать человек русских, сто шестьдесят коряков да шестьдесят юкагиров.
Весь декабрь и январь, сидя в жарко натопленной приказной избе, под стон завывающей вьюги, слушал капитан Павлуцкий рассказы старожилов о прошлых походах на чукчей. Перечитал все челобитные и отписки служилых людей, что скопились в архиве за годы существования Анадырского острога.
Вот отписка за 1690 год. В этом году служилый человек Василий Кузнецов отправился в поход на коряков, а от туда в чукотскую землю. Он был там убит чукчами вместе со всеми товарищами. Более ничего не разобрал Павлуцкий в той отписке неизвестного свидетеля далеких событий.
А вот более свежая за 1701 год, и авторы отписки имеются. Писана со слов казака Тимофея Доурцова, Федора Порного и Петра Монгула.
- Били челом великому государю, а в Анадырском приказчику сыну боярскому Семену Чернышевскому ясачные юкагиры Ходынского роду Некраско с родниками подали челобитную, чтоб с ними послать из Анадырского служилых людей на немирных чукоч в Анадырский Нос, которые им юкагирам чинят в промыслу оленей смертные убийства и грабеж. И по тому их челобитью, он Семен послал их Тимофея с товарищами с анадырскими служилыми и промышленными людьми, в двадцать четыре человека, да Анадырских юкагиров и коряк более ста человек. И пошли они в поход в апреле месяце, и ходили 28 недель. В том походе возле Анадырского моря нашли пеших чукчей юрт тридцать. Под великого государя, под высокую руку их в ясачный платеж призывали. Но те чукчи им ясаку не дали и засели в юрты. Приказчик велел к тем юртам приступать, и на том приступе в тех юртах десять мужиков убили, а жен их и детей в полон взяли. Но те жонки сами себя кололи и детей довили до смерти. Оные чукчи стали в том Носу собираться в одно место. Идучи служилые люди с выше писанного побоища нашли их чукоч сотни три и учинили с ними бой. Убили их человек двести а остальные ушли в побег. Но другой день встретили служилые люди чукоч в многолюдстве. Оленных и пеших было в сборе человек тысячи три, а может и больше. Бились с ними с утра до вечера и многих чукоч побили, а их служилых людей и ясачных юкагиров они чукчи человек семьдесят переранили, и от них отошли те чукчи и стояли близь их. И от тех чукоч сидели в осаде служилые люди пять дней и пошли от них на побег в Анадырский острог.
Прочитав эту отписку капитан Павлуцкий долгое время пытался ее осмыслить. Чукчи проявляли неслыханное ожесточение в бою, полоненные кололи и давили себя до смерти. Ведь даже в отписке, где старались всячески оправдать поражение, хорошо просматривался упорный, непримиримый, непобедимый характер чукчей.
Хлопнула в сенях дверь. В приказную, вместе со свежим морозным воздухом, ввалился Афанасий Мельников, нынешний приятель Павлуцкого. Планы Мельникова о морских путешествиях и открытиях новых земель рушились на глазах. И то право, какого дьявола этот незадачливый мореход, сидя в Анадырском остроге в тысяче верстах от морского побережья без корабля и всяких попыток его строительства мечтает о морских далях. Выглядит это весьма скверно. Своими сказками и уговорами, он конечно разжег воображение капитана, но имеющий власть Павлуцкий, в ведении которого была вся незадачливая Охотская флотилия, не в состоянии был даже добиться прибытия единственного бота "Святой Гавриил". По неизвестным для них причинам судно зимовала на Камчатке и намерения штурмана Якоба Генса были неопределенны. Хотя тот же Мельников мог пояснить Павлуцкому, что устье реки Анадырь на картах не обозначена, с моря просматривается плохо, и задача прийти боту в назначенное время в устье Анадыря дело если и возможное то весьма непростое.
- Здоровья вам и всяческой благости! - произнес Мельников, и с уважением взглянул на старые свитки. - Благое это дело, а меня вот бог обделил, не дал сподобиться грамоте.
- Если опять пришел про "Святого Гавриила" пытать, то мне сейчас не до этого, - недовольно произнес Павлуцкий.
- Так ведь дело более не терпит отлагательства, тем паче что выступаешь в поход. Ты бы господин капитан еще Генсу отписал, да припугнул его сыском и тюремным заключением.