- Но ведь Гиппий и Гиппарх как раз и не считались с этой истиной! Притесняя афинян, они обогащали себя и родных своих. Именно это и вызвало недовольство народа, на что Писистратиды ответили казнями и конфискацией имущества в свою пользу. Не вправе ли мы сказать теперь, Критий, что Гиппия и Гиппарха сгубило их невежество?
И Критий сказал задумчиво:
- Клянусь Гераклом, ты прав, Сократ!
Но, признавши правоту Сократа на словах, не признал ее Критий в душе, ибо смолоду был болен честолюбием и за место за столом у власти готов был заплатить любой ценой. Разум же его сказал ему: "Умен Сократ и мудр, и овладевший Сократовой мудростью быстрее достигнет цели, чем одним своим умом". И, следуя зову рассудка, пристал к ученикам Сократа Критий, учась у афинского Марсия искусству риторства и спора. Но едва проворный разум Крития схватил подход Сократа к сложению ораторских речей и к поискам истины в споре, возжаждал он в глазах сограждан помериться при случае умом с самим учителем. И когда Сократ, беседуя с друзьями все о той же справедливости, сказал:
- У кого научиться тому или другому ремеслу, это знают все и не знают более важного - к кому обратиться для изучения справедливости…
Критий перебил его, с насмешкой глядя на друзей и почитателей Сократа:
- Учитель, сколько можно говорить об одном и том же! Не пора ли тебе избрать другой предмет для спора? Все ведь слышали по многу раз рассуждения твои о справедливости и главное из них - "справедливо то, что законно"…
- Более того, Критий, - с улыбкой подхватил Сократ, - я не только об одном и том же говорю, но и одно и то же. А вот уж ты в силу своего многознания, наверно, никогда не выражаешься одинаково об одном и том же?
- Да, Сократ, уж я-то всегда стараюсь сказать что-либо новое о старом предмете.
- Что же, и относительно общепринятого, к примеру, в правилах грамматики или арифметики, ты отвечаешь каждый раз по-разному? Если тебя спросят, сколько букв в слове "Сократ" или сколько будет дважды пять, ты отвечаешь неодинаково?
- Э, нет! Здесь я, так же как и ты, говорю всегда одно и то же, но что касается справедливости, Сократ, то относительно ее я могу сказать нечто новое…
И, оборотись к ученикам своим, сидевшим рядом, под деревом, сказал Сократ лукаво:
- Что же, друзья, я думаю, мы с удовольствием послушаем Крития: ведь новое так редко приходит на ум! Так что ты, Критий, можешь нового сказать о справедливости?
И Критий изрек:
- Справедливым я считаю все, с помощью чего достигают блага!
- Блага для себя или для государства? - спросил Сократ.
- Конечно, для себя, Сократ! Каждый стремится к благу!
- Пусть будет так. И что же за "все" ты позволяешь стремящимся к благу? Украсть или ограбить в целях наживы, это ты тоже считаешь справедливым?
- Ни в коем случае, Сократ! Ясно, что под словом "все" я понимаю поступки, не вредящие всем остальным.
- И как же ты определяешь, Критий, какой из твоих поступков вреден людям, а какой безвреден?
И, рассмеявшись, Критий сказал:
- Какой же ты недогадливый, Сократ! Конечно, с помощью разума! Не ты ли нас учил во всем полагаться на разум?..
- Было бы прекрасно, Критий, если бы все люди руководствовались разумом, но ведь в жизни так не бывает…
И сказал смущенный Критий:
- В самом деле, Сократ, ведь на разум могут полагаться лишь сознательные граждане… Пожалуй, мое понимание справедливости надлежит дополнить словом "сознательный" или "разумный". Справедливо все, с помощью чего достигает блага разумный! Именно так, Сократ!
И тогда рассмеялся Сократ:
- Думаю, что совсем не так! Ведь и разумный не всегда полагается на разум, когда его одолевают страсти. Да и можно ли считать справедливым то, что подходит для одних и не подходит для других?
И, краснея, признался Критий:
- В самом деле, здесь я дал какую-то промашку, Сократ…
- Тогда подумай, Критий, и скажи: что всего надежнее предохраняет граждан от посягательств со стороны других людей? Молчишь? Так я тебе скажу: законы! Только они, законы, охраняют одних и удерживают других, разумных, не желающих прислушиваться к голосу разума, и неразумных, всех без исключения, от поступков, наносящих вред другим людям! Разве не так?
- Именно так, Сократ…
- Не вправе ли мы тогда сказать, что и в данном случае, при стремлении к какому угодно благу, справедливо лишь то, что законно?
- Да, Сократ, теперь я понял, почему ты вновь и вновь говоришь об одном и том же.
- И прибавь еще - одно и то же! - улыбнулся Сократ и под смех своих друзей-учеников потрепал растерянного Крития по голове.
И, в сильной досаде за свое поражение, отправился Критий домой, не сдвинувшись ни к скромности, ни к доброте…
Но больше даже, чем первенство Сократа в спорах, злила Крития праведность жизни учителя, ибо не только призывал он обуздывать страсти, но и показывал примеры воздержания во всем, к чему стремилось тело. Сам же Критий, развращенный с детства вольным воспитанием, в удовольствии удержу не знал и лишаться их не собирался. Следуя для виду обету воздержания, тайно предавался он порокам и, не веря в праведность Сократа, потому как о людях судил по себе, замыслил его совратить красою женщины и тем ославить в глазах афинян.
Курчавый, статный, как Гермес, одетый в лазурного цвета атласный хитон, был Критий любим красивейшей гетерой Лаидой, и хотя давно преклонялась она перед умом Сократа, Критий с помощью богатого преподношения, ожерелья из жемчуга, добился от нее согласия быть искусительницей мудреца…
Когда же истек положенный по уговору срок, созвал к себе Критий друзей - всех знатного рода, - коих держал пока в неведенье о замысле своем, и, дождавшись прихода Лайды, настроился вкусить ее рассказ о совращении Сократа.
И белокурая Лаида, чью лебединую шею и грудь украшало жемчужное ожерелье, расположившись на ковре перед мужчинами и пригубив из кубка вина, повела с улыбкой речь:
- Так слушайте, люди! Я собираюсь сказать о Сократе правду, а если ненароком совру, перебейте меня. Так вот, Сократ, как вы знаете, более всего похож на Марсия. Только Марсий завораживал людей силой своих уст, с помощью флейты, а Сократ достигает того же самого своими речами. Когда я слушаю его, сердце мое бьется сильней, чем у беснующихся колдунов, а из глаз моих льются слезы. Только перед ним одним испытываю я то, чего бы за мной никто не заподозрил, - чувство стыда. Я стыжусь его, ибо сознаю, что ничем не могу опровергнуть его наставлений. А стоит мне покинуть его - соблазняюсь успехом, которым я пользуюсь у мужчин. Да-да, я пускаюсь от него наутек, потому что мне совестно. А теперь послушайте, какой удивительной силой обладает этот силен. Все знают, что Сократ любит красивых, восхищается ими. И вот, полагая, что он давно неравнодушен к моей цветущей красоте, я сочла ее великим даром и счастливой своей удачей: ведь благодаря ей я могла, уступив Сократу, доказать самой себе, что красота сильнее мудрости, и освободить себя от угрызений, в которые повергали меня речи этого Марсия. Вот какого я была невероятного мнения о своей красоте. С такими-то мыслями я отпустила однажды провожатого, без которого я до той поры не встречалась с Сократом, и осталась с ним с глазу на глаз - скажу уж вам, так и быть, всю правду, и тебе, Критий, тоже…
Итак, друзья, мы оказались наедине, и я ждала, что он заговорит со мной тем языком, каким говорят влюбленные без свидетелей, - и я заранее радовалась. Но ничего такого не случилось. Проведя со мной день в обычных беседах, он удалился. Тогда я решила взять его приступом: пригласить его поужинать со мной, ну прямо как влюбленная, готовящая ловушку любимому. Даже эту просьбу выполнил он не сразу, но в конце концов все же принял мое приглашение…
Явившись в первый раз, он сразу после ужина пожелал уйти, и я, застеснявшись, отпустила его. Залучив его во второй раз, я болтала с ним до поздней ночи, а когда он собрался уходить, сослалась на поздний час и заставила его остаться. Он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал после ужина, и никого, кроме нас, в комнате этой не было. Так вот, несмотря на все мои ухищрения, Сократ одержал верх и пренебрег цветущей моей красотой. А я-то думала, что она хоть что-то да значит! Ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, побыв со мной рядом всю ночь, он даже не притронулся ко мне!.. Я была беспомощна и растерянна. Он покорил меня так, как никто не покорял. Вот каков этот афинский Марсий! - И сняв с себя жемчужное ожерелье, протянула Лаида его бледному от гнева Критию, говоря: - Возвращаю, Критий, твой подарок в знак признания бессилия моих женских чар!..
Но Критий, маскируя гнев улыбкой, накинул вновь ожерелье на шею гетеры, сказав:
- Клянусь Гераклом, ты заслужила подарок, Лаида… муками, которые испытывала, всю ночь пытаясь укусить собственный локоть! - И, поощренный дружным смехом гостей, поднял полный кубок. - Так выпьем, друзья, во славу моего учителя Сократа!
…Сократ же в ночь состязаний с Лайдой понял: нет чище женщины, чем законная жена, и замыслил скорее жениться. Давно уже он присматривал подругу жизни, да только было нелегко найти такую, которая была бы и собой пригожа, и домовита, а сыну Мирто - доброй матерью, ибо пришла пора вернуть Лампрокла из семьи Критона. И как-то раз, идя по базару, услышал он задорный девичий клич из керамического ряда:
- Горшки! Покупайте горшки! Звонкие, тонкие, глазурованные - о, какие! И варить годятся, и тушить, и голову постылому разбить! Кому горшки?!