За Гордоном на батарейную позицию с рёвом хлынула беспорядочная толпа в зелёных, красных, малиновых, синих кафтанах. Янычары сразу усмотрели в человеке, облачённом в стальную кирасу, но без шлема, большого начальника и набросились на него, стремясь пленить его. Генерала оттеснили к брустверу, никого из бутырцев или стрельцов в эту минуту с ним не оказалось.
Трудно сказать, как бы сложилась в тот бранный день судьба ветерана из иноземцев. Полковник Яков Гордон, вовремя заметив, что отец оказался в полуокружении торжествующих янычар, бросил шпагу и, схватив двумя руками тяжёлый банник, бросился на выручку. Но не один - в том деле ему подсобил рядовой бомбардир Яким Воронин. Вдвоём они и спасли генерала Гордона. Иначе быть бы ему в плену у азовского паши.
Только прибытие к месту боя потешных Преображенского и Семёновского полков восстановило положение на позиции, которую занимали стрельцы гордоновского отряда. Теперь турки начали отступать под натиском преображенцев и семёновцев и всех тех, кто сбежался к месту рукопашного боя со всех трёх русских походных лагерей.
Теперь османы, спасая свои жизни, скатывались с земляного редута вниз и бежали к крепости. Янычары от преследователей отмахивались ятаганами и саблями. Пётр с генералом Автономом Михайловичем Головиным в большом волнении наблюдали эту сцену с холма. Издали она больше походила на военную игру потешных.
Царь Пётр Алексеевич неистовствовал, крича:
- Наша берёт!.. Ура-а-а-а!..
Когда он с Головиным увидел, что русские в преследовании янычар вместе с ними скатились в широкий крепостной ров, Пётр I заметался на вершине холма, взывая:
- Штурм! Трубачи! Барабанщики - играй штурм!..
Однако его никто не слушал, поглощённые зрелищем под стенами Азова и в поле. Только верный бомбардир Алексашка Меншиков бросился искать трубачей и барабанщиков головинских полков. Он нашёл несколько барабанщиков, которые ударили сигнал общей атаки. Но его никто так и не услышал.
И тут случилось то, что стало полной неожиданностью для русских. Крепостные ворота отворились, и оттуда вывалила огромная, не в одну тысячу человек, толпа гарнизонных турок. Почти одновременно из городских садов повели контратаку спешенные ханские воины. Свалка во рву переместилась в поле между крепостью и осадными апрошами. Теперь к своим станам бежали русские, преследуемые по пятам османами.
Генерал Патрик Гордон, изрядно помятый в свалке на осадной батарее, при виде такой картины не растерялся. Он приказал выставить на валу все знамёна своего отряда - и полковые, и батальонные, и ротные, и сотенные стрелецкие. Один их вид навёл порядок в войсках. Контратакующие защитники Азова, среди которых теперь оказалось немало конных, при виде на валу знамён и многих сотен людей прекратили преследование и стали торопливо отходить назад, к крепости.
Гордон велел послать людей в поле подбирать раненых и брошенное орудие. Своим барабанщикам он приказал бить сигнал отбоя. Только после этого генерал сел на лошадь и поехал с докладом к царю в головинский лагерь.
Пётр не стал его даже слушать. Обняв, сказал не без благодарности в словах:
- Молчи, ваша милость. Всё видел. Печаль случилась по нашей неосмотрительности и нерасторопности. Видел, как вёл ты солдат на батарею. Как бился там чуть ли не одиноким. Хвалю за храбрость.
Генерал в знак признательности за царскую похвалу склонил перед ним голову. Государь спросил ещё:
- Наших много побито?
- Много. Сейчас считают. Пушки большого калибра турки успели заклепать. Сейчас пушкари вокруг них трудятся.
- Поторопи их. Как расклепают, бомбардируй Азов и далее...
Оплошность командования, не позаботившегося о боевом охранении осадного лагеря в светлое время дня, стоила русской армии почти 600 человек убитыми. Из них более половины оказалось из гордоновских полков. Много стрельцов по их же беспечности было вырезано спящими. Погибло десяток офицеров, один полковник.
Горечь самодержца была сильна ещё и оттого, что в тот день тяжёлые ранения получили три потешных бомбардира - князь Фёдор Иванович Троекуров, Яким Воронин (спаситель генерала Гордона) и Григорий Лукин. С ними юный царь был связан личной дружбой и потому тяжело переживал случившееся.
Горечь от поражения во время вылазки азовских сидельцев умалялась только одним. В ходе рукопашных схваток турок и крымчаков было побито едва ли не больше, чем русских.
После этого несколько дней, пока большая осадная батарея молчала, турки скалили зубы с крепостных стен, выразительно смеясь над русскими. Те молчаливо рыли землю, продвигая свои траншеи в поле, всё ближе к крепости. Теперь и генералы Франц Лефорт и Автоном Головин с утра до вечера время проводили в апрошах.
Пётр Иванович Гордон после того памятного для себя дня записал в своём "Дневнике":
"Это несчастие научило нас быть осторожнее и с большим прилежанием укреплять наши редуты и траншеи".
Виновных случившейся беды особо и не искали. Пётр Алексеевич за это печальное происшествие со всей силой монаршьего гнева обрушился на стрельцов, к которым он не питал никаких симпатий. При этом он не брал во внимание даже то обстоятельство, что гордоновские стрельцы бились с турками в поле и крепостном рву не хуже солдат и потешных. Патрик Гордон на сей счёт сделал под 16 июля следующую дневниковую запись:
"Его величество сделал командирам и стрельцам выговор с угрозою за неисполнение долга при последней вылазке".
Теперь Пётр наравне с солдатами каждодневно махал лопатой, плёл из ивовых ветвей туры и фашины. Ел тут же с потешными солдатами их кашу и похлёбку. На Азовские стены старался не смотреть. Разговаривал мало, всё больше со своим наставником-шотландцем. Расспрашивал всё о войнах и великих полководцах:
- Скажи, ваша милость Пётр Иванович, в чём счастье полководца на войне?
- В одержанных победах, ваше величество.
- Но что-то победы под Азовом нам всё не видно. Разве только каланчи взяли да путь из Дона в море для себя открыли. И всё. Большой же победы - взятия Азовской крепости - всё нет.
- Чтобы добыть победу, надо упрямство, стойкость и осторожность. И чтоб полководцу солдаты да офицеры доверяли. Они воюют и умирают за королей. А мы, генералы, только командуем ими.
- Ох, если бы ты знал, ваша милость, как нужна азовская победа. Да не сколько мне, сколько государству, России.
- Не тревожься, мой государь. Победа твоего оружия обязательно будет. И не одна. Только будь терпелив, и всё к тебе придёт.
- Дай бог, чтобы такое сбылось...
За время осады Патрик Гордон изучил Азовскую крепость как свои пять пальцев. Он не раз в сопровождении небольшого казачьего конвоя объезжал её со стороны суши. Проводил рекогносцировку и по реке, выискивая и высматривая слабые её места. Со стороны Дона Азов, расположенный на полугоре, просматривался хорошо.
В один из таких рекогносцировочных дней генерал явился к бомбардиру Петру Алексееву с предложением, которое сразу заинтересовало последнего. Гордон посоветовал царю возвести прямо напротив крепости на острове у противоположного берега шанец и поставить в нём батарею, желательно мортирную. Пётр тут же приказал подать лошадей и с берега оглядел речной островок. Похвалил:
- Ваша милость! Вот это дело! Такой сюрприз для паши будет.
Однако занять остров прямо под носом турецкого гарнизона виделось делом опасным. Вызвался на него князь Яков Фёдорович Долгорукий, человек, искавший на войне для себя и рода воеводского честь и славу. В ночь на 20 июля с двумя солдатскими полками он переправился на остров и окопался на нём. С собой Долгорукий прихватил несколько пушек и мортир крупного калибра с достаточным числом зарядов.
С рассветом турки поняли опасность такой затеи русских. 21-го числа в десять часов утра татарская конница и конные турки числом в несколько тысяч всадников стали переправляться через Дон вплавь и на лодках на правый речной берег, чтобы оттуда напасть на отряд князя Долгорукого. Тот ещё не успел как следует укрепиться, хотя и огородился на правобережье на всякий случай от нападения вражеской конницы испанскими рогатками.
Видя такое, Патрик Гордон обратился к другим генералам с предложением совместно напасть на ту часть ханской конницы, которая ещё не успела переправиться с левобережья на другой берег Дона. Но и Лефорт, и Головин отказали шотландцу, через офицеров передав ему:
- В том нет смысла и надобности. Князь Яков Фёдорович отобьётся и без нашей помощи.
А между собой ревнивые к чужой славе военного начальника царские генералы Франц Лефорт и Автоном Головин договорились так:
- Пускай-де один справляется, если кашу без нашего согласия на то заварил...
Не найдя сочувствия у генералов, немало удивлённый этим Пётр Иванович был вынужден обратиться к самому царю:
- Ваше величество, если вся татарская конница беспрепятственно переправится на тот берег, то князь Долгорукий может не удержаться за испанскими рогатками. Если и удержится, то людей потеряет немало.
Гордон в своём "Дневнике" так описывает тот случай, который заставил его как военачальника немало поволноваться: