Так горячо пригрела Дмитрия вдова, что и вставать тяжко. Отринуть бы этот суетный мир и запереться в тихой горнице с жаркой бабёнкой да проспать братову войну. Но Дмитрий слишком хорошо знал себя: и недели не пройдёт, как наскучит ему баба с жаркими телесами, и ласки её, волнующие его сейчас, потом покажутся пресными. И опять вернётся он к вражде с братом Василием!
И тогда быть сече!
А сейчас она лежала рядом - желанная и жаркая, как зимняя печь. Ох уж и мял он этой ноченькой сдобное, словно пшеничное тесто, тело и в который раз за ночь умирал в сладостной муке.
За окном, подобно шальному зверю, выла пурга; в горнице было тепло и уютно. Дмитрий вдруг почувствовал во рту сухость и, стукнув бабу по пышному заду, скомандовал:
- Квасу мне принеси, пить хочу!
Не без удовольствия наблюдал князь, как баба охотно откликнулась на его просьбу - перекинула через него тяжёлую ногу и, белая, сдобная, подошла к жбану с прохладным квасом. Утопив ковш-уточку на самое дно, вытащила его полным до краёв и поднесла князю. Дмитрий понял, что не насытился её ласками, и разглядывал её с тем любопытством, с каким басурман заглядывается на молоденьких девок, подбирая их для своего гарема. Прасковья, понимая, чем сумела заворожить князя, беззастенчиво стояла перед ним в чём мать родила.
- Пей, родимый, пей, - гладила она князя по светлым волосам, - заморила я тебя. Если я люблю, я ведь не могу по-другому.
И, глядя на эту бабу, которая была уже в чьей-то чужой судьбе, Дмитрий Юрьевич вспомнил прежнюю свою привязанность. Как же её звали?.. Не вспомнить теперь, забыл так, словно она была не в его жизни. Дмитрий видел её последний раз год назад - жалкая нищенка с ребёнком на руках. Кто знает, возможно, это было его дитя?
- Мужики-то у тебя были после? - вдруг поинтересовался Дмитрий.
- Были... - Баба спрятала глаза. - Только я их всех забыла, ты для меня самый первый.
Прасковья лукавила не зря, была она девкой примерной. В срок, едва минуло восемнадцать годков, вышла замуж. Да скоро отобрали суженого княжеские войны, наградив его в дремучем лесу серым холмиком. Девка с завистью смотрела на своих сверстниц, которые, выйдя замуж, сразу брюхатели и, не опасаясь сглаза, гордо несли впереди себя большой живот. Бабья тоска забирала её по ночам, вспоминались нетерпеливые руки мужа, и тоска подкатывала к самому сердцу.
Прасковья вспоминала и Игната - весёлого, задорного парня. Он беспрестанно задирал девок на посиделках: то поцелует, то обнимет которую, народу - смех, а девке - стыд.
Она встретила Игната в лесу, когда собирала ягоды. Он вышел к ней навстречу из-за дерева - большой, сильный, длинная рубаха перехвачена пояском, во рту - былинка. Обнял её молча за плечи и привлёк к себе, начал целовать так, как никто её ещё не целовал. А потом стянул с неё рубаху, и она, дрожащая и покорная, прильнула к нему.
Да вот беда, не везёт ей с мужиками! И этого навсегда успокоила война. Муж её погиб, воюя за Шемяку, а Игнатушка под Васильевыми знамёнами голову сложил.
И, отвечая князю, Прасковья почему-то вспомнила именно Игната: его уверенные сильные руки и ту самую былинку, которую он беспокойно покусывал зубами.
Разве она одна такая? Вон по селу сколько баб вдовых осталось! Если бы не в миру жили, давно пропали бы.
Дмитрий почувствовал, что ревнует. Не привык он ни с кем делиться: будь то баба или власть.
За окном по-прежнему мела пурга и, сатанея, била комьями снега в маленькое слюдяное оконце.
- Князь Дмитрий Юрьевич! - услышал Дмитрий голос боярина Ушатого. Скребётся под дверью, как пёс бездомный.
- Чего надо?
- Беда, Дмитрий Юрьевич, тут гонец с вестью прибыл...
- Что там?
- Лихие люди предали тебя, отступилась от тебя Москва!
- Что?! - вскочил разом князь.
Боярин вошёл в избу, и воздух тяжёлыми морозными клубами ворвался в тепло горницы, нарушив покой и уют. Зыркнул Ушатый на княжеское ложе и потупил глаза, наткнувшись взглядом на бабьи коленки.
- Рассказывай!
- Гонец прибыл от верных твоих людей, что в Москве остались. Прошка Пришелец, блудный сын, порождение пса безродного, на самое Рождество проник в город и речами погаными своими восстановил против тебя горожан и бояр. Верных людей твоих упрятал в темницу, многих жизни лишил.
- Так, - опустился Дмитрий на лавку. - И хорошего сказать тебе нечего?
- Не всё я сказал, государь, - продолжал Ушатый, насупившись. - Обложил нас Васька со всех сторон, как псы ловчие зайца обкладывают. Из Твери идёт на нас Борис Александрович с воинством великим. Изменил он своему слову. Два дня пути до нас.
- Далее говори.
- Василий Ярославич, сговорившись с татарами, тоже на нас идёт.
- Позвать ко мне бояр Липкиных, Ноздрю и Чуденца, пусть своих людей собирают и навстречу Ваське выйдут.
Ушатый не торопился выполнять наказ князя, стоял с опущенной головой. И Дмитрий разглядел, что волосы на макушке у боярина поредели, проступила светлая неровная плешинка.
- Чего стоишь?!
- Бояре Липкины, Ноздря и Чуденец, забрали своих людей и ушли тайно к Василию Васильевичу. А вместе с ними ушли ещё бояре Свибла, Шуба, Щетнев. И другие ропщут, говорят, что хотят Василию Васильевичу служить, великому князю московскому.
- Московский князь - я! - прохрипел Дмитрий. - Ладно, ступай! Воинству скажи, чтобы к походу готовились, завтра на Чухлому идём.
Ушёл боярин Ушатый, остудил избу. Прасковья, натянув одеяло к самому подбородку, наблюдала за Дмитрием. В глазах страх. Вот говорили же бабы, что крут князь характером, а однажды даже во дворе боярыню вдовую мечом посёк.
- Ну, что уставилась? - вдруг добродушно поинтересовался князь. - Замёрзла небось? Сейчас я тебя согрею. Расстанемся мы завтра. Навсегда... Вспоминать-то будешь?..
- Как же тебя такого забыть, государь? Захочу, так не получится, - удивилась баба.
- Ладно, ладно, утри слёзы. Ни к чему это. В утешение я тебе мужика оставлю, из дворовых он. Скажу священнику, чтобы обвенчал вас. Вспоминай меня, Прасковья, добрым словом. Люди, наверное, говорят, что суров я, баб бью. Только ты тому не верь! Ваську я ненавижу, а баб люблю. А теперь прижмись ко мне покрепче.
Софья Витовтовна уже знала: Василий возвращается в Москву, и ждала гонцов, чтобы самой быть поводырём у сына, но вместо посыльного от великого князя в терем пожаловал боярин Иван Ушатый.
Он вошёл в её горницу и, стрельнув глазами на девок, помогающих княгине одеваться, сказал:
- Собирайся, Софья Витовтовна, тебя великий князь дожидается, Дмитрий Юрьевич.
Рассыпались девки по горнице, как яблоки из упавшей корзины. Боярин Ушатый продолжал:
- С ним поедешь, хочет он, чтобы ты ангелом-хранителем ему была в дороге.
Великая княгиня Софья была похожа на своего отца Витовта не только чертами лица: тот же прямой нос, капризные губы и даже морщина на челе, точно такая же глубокая и кривая. И характером княгиня была под стать отцу: не любил покойный правитель слова, сказанного поперёк. В порыве ярости мог обломать трость о спину нерадивого слуги или взашей собственноручно вытолкать спесивого князя. Сама же Софья Витовтовна не раз за волосья таскала девок, и бояре, зная крутой нрав великой княгини, старались не перечить ей понапрасну, тем самым не вызывать на себя гнев госпожи.
Первый год, проведённый на Руси, был для Софьи Витовтовны особенно трудным. Выдали её замуж за Василия Дмитриевича, чтобы скрепить дружбу двух соседей. Это обстоятельство не мешало Витовту пощипывать окраину русских земель. И весь гнев Василий обрушивал на свою жену, видя в ней главный источник всех бед и напастей, которые обрушивались на Московское княжество.
Сам Василий Васильевич был зачат, когда между супругами воцарилось примирение, и зять с тестем на короткое время перестали ссориться. Может, оттого и уродился он не такой, как все - был неровен и горяч, словно настроение матери передалось и ему. Только после смерти Василия Дмитриевича Софья почувствовала себя по-настоящему великой княгиней, она уже не стеснялась своего литовского выговора, не опасалась насмешек бояр - власть была в её руках. И те бояре, которые совсем недавно ходили в её заклятых врагах, теперь искали её расположения. Вот когда в ней в полной мере раскрылся характер железного Витовта - оказывается, она не забыла нанесённых обид и не собиралась прощать никого. Первыми поплатились братья Нестеровы за то, что наушничали Василию Дмитриевичу про связь великой княгини с красавцем сотником Степаном Охабнем. Обоим братьям она велела отрубить головы. Следующими оказались бояре Плещеевы - отец и сын. Великая княгиня повелела тайно задушить их в темнице за злые языки. А недоумка-шутника - боярина Кобылу повелела прилюдно на площади выстегать розгами, в вину ставила то, что посмел посмеяться вслед великой княгине.
Попридержали бояре злые языки, попритихли, а Софья Витовтовна в государстве заняла первое место при малолетнем своём сыне. Даже повзрослев, Василий не однажды обращался за помощью к матери, признавая её ум и мудрость.
И даже когда Василий был низвергнут и беспомощен, а великая княгиня растеряла своё прежнее величие, не нашлось боярина, который посмел бы оскорбить Софью даже взглядом. И вот сейчас боярин Ушатый, пнув ногой дверь, нагло посмел войти в покои княгини.
- Ты, княгиня, на ухо, видать, тугая стала, - повысил Ушатый голос, - так я могу тебе и проорать! Дмитрий Юрьевич с тобой возиться не станет, прикажет по рукам и ногам связать да в телегу бросить. Это я по доброте своей с тобой разговор веду.