- Вышвырните его за ворота, и пускай идёт куда хочет!.. Впрочем, нет, отправьте слепца в Кострому. Там он с братцем своим Шемякой встретится, на пользу это будет Дмитрию. Он подумает крепко, прежде чем на государя руку поднять.
- А дальше что с ним делать?
- Отправьте в монастырь, там знают, что с ним делать. А я его более никогда не хочу видеть!
- Сделаем, государь, - отвечал Прохор Иванович и, поднимая слепца с пола, сказал: - Ну чего развалился?! Слышал, что государь повелел? Давай живее!
Дмитрия Шемяку держали в келье. Только раз после обедни молчаливый монах приносил князю квас и хлеб и так же без слов уходил.
Вот уже пошла вторая неделя заточения, а будто год минул. Каждый день казался длиной в целую жизнь - некому пожаловаться, не с кого спросить. Дмитрий Шемяка понимал, что его нынешнее положение зависит от того, как сложатся отношения между двумя Василиями. А если держат его взаперти, стало быть, московский князь не одолел дмитровского князя.
Дмитрий Юрьевич ждал освобождения и вместе с тем очень боялся: вдруг распахнётся дверь кельи и суровый монах проговорит: "Выходи, свободен, князь".
А это будет означать не что иное, как поражение старшего брата, и отныне властвовать на Москве Василию Васильевичу безраздельно.
То, чего так остерегался Дмитрий Юрьевич, случилось в середине второй недели. Широко открылась дверь, приглашая князя покинуть холодную обитель.
Князь поднял голову с лежанки и увидел монаха. Островерхий клобук напомнил шлем, а ряса походила на кольчугу.
- Чего тебе надо... ратник?
Монах усмехнулся:
- Что же ты, Божьего человека от дружинника отличить не можешь? Кончилась твоя тюрьма, князь, выходи во двор.
Монах заговорил впервые. Голос у него оказался густым и приятным.
Князь поднялся с лежанки и спустился во двор. Сразу у ворот Дмитрий увидел одинокого монаха, который неторопливо брёл вдоль стены, касаясь ладонью её шероховатой поверхности. Шаги монаха были неуверенными, и Дмитрий понял, что он слеп.
Его внешность князю показалась знакомой: фигура, поворот головы, длинные и сильные руки. Как он похож на Василия! И когда слепец повернулся, заслышав приближающиеся шаги, Дмитрий не поверил увиденному, повернулся к сопровождавшему его чернецу.
- Кто этот слепец? - спросил и не узнал своего голоса, боялся услышать ответ.
- Неужели не узнаешь? - обронил монах сурово. - Это брат твой старший, Василий Юрьевич. Ты уходишь, а он вместо тебя келью займёт. Келья небольшая, но слепцу много места и не надо. А я при нём буду, как и при тебе.
- Кто же его так? - прошептал князь.
- По приказу великого князя московского Василия Васильевича.
Хоть и бранились братья частенько, и походами ходили друг на друга, но такого не бывало ещё. Жалость сжала горло Дмитрия, когда увидел он слепого брата. Не было в нём прежней горделивости, достоинства, предстал перед ним жалкий слепец.
- Брат мой... - выговорил Дмитрий Юрьевич, и слёзы, горькие, горячие, потекли по щекам.
Тихо сказал князь, но Василий услышал, остановился и повернул кровавые пустые глазницы на голос.
- Ты ли это... Дмитрий?
- Я, брат, я. - Шемяка сделал шаг навстречу.
- Посмотри же, что со мной великий князь московский сотворил... Глаз лишил... в монахи постриг. Чем же он не Окаянный?
- Больно тебе, брат? - жалость с новой силой захлестнула Дмитрия.
- Не здесь болит, - безразлично махнул монах рукой, - а здесь вот, в самом сердце! - Кривой палец упёрся в грудь. - Темнота теперь вокруг меня. Всё слышу: птицы поют, чувствую, солнышко печёт лицо, а видеть ничего не могу. Сны мне стали часто сниться, не бывало со мной такого ранее, только, что бы и ни увидал, всё кровавыми красками заливает. А сегодня приснилось, будто я, отрок бесшабашный, бегу к реке по лугу. Вода в реке прозрачная, на дне камешки разноцветные, рыбки махонькие плавают, а потом всё это красным застилает, и уже нет ничего. Тьма одна!
Только на мгновение лицо Василия Юрьевича посветлело, сжатые губы тронула лёгкая улыбка. Именно таким Шемяка чаще всего вспоминал старшего брата: удалым и дерзким отроком в рубахе навыпуск. Однако горе вновь легло на лицо Василия Юрьевича, и щёки прорезали глубокие морщины.
- Всё... ничего уже нет... Ничего... Одна темнота да печаль мне теперь остались.
Только сейчас, глядя на беспомощного и ослепшего брата, Дмитрий понял, как дорог ему Василий. Обнял он его голову, прижал к своему лицу.
- Обещай мне, Дмитрий, что отплатишь за поругание, - требовал Василий.
- Обещаю, брат, обещаю.
Монах между тем уже запряг телегу, бросил на неё солому и нетерпеливо поторапливал князя:
- Князь Дмитрий Юрьевич, в дорогу пора. Великий московский князь дожидается.
- Ступай... ступай, братец, - дотронулся Василий до лица Дмитрия. - И ни слова обо мне московскому князю, побереги ненависть до времени. И храни тебя Господь! - поднял он руку в благословении.
Дмитрий сел на телегу. Закрылись ворота и навсегда упрятали дмитровского князя Василия Юрьевича. Мирская жизнь осталась позади, в монастырь пришёл старец Дорофей.
Лошадка оказалась хромой, она слегка припадала на переднюю ногу, и чернец, понукая её, повторял одно и то же:
- Недоглядел. Лошадь подковать надобно. Вот как доеду, так сразу и в кузницу.
Заводить беседу князю не было надобности, и он, укрывшись плащом, переживал увиденное. Потом укачало князя, и он тихо задремал.
Из дрёмы Дмитрия вывела чья-то ругань. Он открыл глаза и увидел, как четверо мужиков тащили девку, которая упиралась, бросалась на землю, руками цеплялась за траву, но они поднимали её и тащили дальше.
- Эй, мужики, остановитесь! Что вы делаете?! Куда девку тащите?!
- А ты кто такой?! - выступил вперёд задиристый, небольшого росточка мужичок. - Не обязаны мы перед тобой ответ держать, у нас свой господин имеется.
Мужик крепко держал девку за волосы, и жиденькая бородёнка его строптиво топорщилась.
- Кто я такой? Князь Дмитрий Юрьевич. - И с усмешкой добавил: - Или не слыхал?
- Князь Дмитрий Юрьевич? Шемяка? Как же не слыхать, наслышан.
Он отпустил девку, чтобы снять перед костромским князем шапку, а девка, почувствовав в князе неожиданного заступника, с надеждой смотрела на Дмитрия. Увидал её глазищи Дмитрий Шемяка да и обмер. Неужели Меланья?
- Почему девку силком тащите? - строго спросил Дмитрий Юрьевич.
- Так известное дело... ведьма! - просто отвечал всё тот же мужик.
И стоявшие рядом поддакнули:
- Как есть ведьма. Сами видели, как она в чёрта обращалась в полнолуние.
- А потом и над селом летала и чёртову траву собирала.
- Куда же вы её тогда тащите? - ужаснулся Дмитрий.
- Сруб мы на берегу поставили осиновый. Его нечистая сила боится. Вот со всей округи ведьм ловим и в этот сруб запираем. Эта ведьма последняя... двенадцатая. Потом сруб подожжём. Мор начался. Бывалые люди сказывают, что в этом наговоры ведьмины повинны.
- Отдайте мне её, - заступился за девку князь. - Я вам заплачу. Вот горсть серебра... за неё даю!
Мужики переглянулись, походило на то, что предложение князя их заинтересовало. Они чесали затылки, тихо переругивались, поглядывая на девку, а потом всё тот же мужичонка подошёл к князю и сказал:
- Ладно, князь Дмитрий, забирай девку-ведьмачку. Твоя она! Сыпь сюда серебро, - подставил он шапку. - А мы походим ещё по округе, другую поищем. В селе-то знают, что привести мы её должны, несподручно пустыми возвращаться. А ты этой девки оберегайся, князь, беду она принесёт. Посмотри, какие глазищи.
Мужики ушли, и долго ещё была слышна их брань - видно, никак не могли по справедливости поделить серебро, а Меланья стояла на обочине, не веря в своё неожиданное освобождение. А может, на этот раз помогли ей тёмные силы?
- Ну что стала? Садись на телегу, Меланья, дальше поедем. А меня ты помнишь? - спросил Шемяка, когда девка села рядом на солому.
- Помню, - смиренно отвечала колдунья. - И тебя помню, и братца твоего помню... Дмитрия Красного.
Разрумянились щёки у девки, видно, совсем оправилась от страха и прошлое вспомнила.
- Ну вот и ладно. К брату я сейчас еду, Дмитрию, может, возьмёт он тебя в дворню. Как же ты в колдуньи-то попала? - удивился Шемяка.
- После того как вы отъехали, выгнал меня хозяин. По дорогам ходила, милостыню просила. Потом в селе одном приютили, а там вдруг мор начался, вот меня и стали в этом винить, а я ни в чём не повинна.
За всё время чернец не проронил ни слова, сидел будто немой. Только сделался ещё угрюмее, думал своё: "Конечно, не по-христиански безвинную душу губить. Но и какой прок с собой брать? Не приживётся она. Это как ласточка из чужой стаи - каждая её клюнуть норовит. Трудно ей будет жить". И он в сердцах огрел лошадку кнутом. Животное обиженно фыркнуло и быстрее заработало ногами.
Князь тоже погрузился в свои мысли. Свадьба была расстроена: вместо веселья Василий Васильевич продержал его в яме. И не до праздника будет до тех пор, пока боль от обиды не уляжется.