3
Герц Яновер занимал квартиру на Гнойной, в одном из больших, многоэтажных домов с внутренними дворами. На лестнице было темно, и Гина то и дело чиркала спичкой. Квартира находилась на втором этаже. Не позвонив и даже не постучав, Гина толкнула входную дверь, и они вошли. В коридоре стоял полумрак; если б не горевшая на кухне лигроиновая лампа, было бы совсем темно. Маленькая, кряжистая, краснощекая служанка с толстыми голыми ногами мыла посуду. Увидев Гину, она подошла к дверям и приложила палец к губам.
- Хильда здесь? - спросила, скорчив гримасу, Гина.
- Ш-ш-ш. Господин Яновер велел никого не пускать.
- Чего он так боится? Духи не разбегутся, - с раздражением сказала Гина, снимая пальто и шляпку. - Надеюсь, ты не робкого десятка, - обронила она, поворачиваясь к Асе-Гешлу. - Мой профессор, видишь ли, увлекся спиритизмом. Знаешь, что это такое?
- Да, слышал. Это когда вызывают души мертвецов.
- Чушь собачья, но что поделаешь? Всякий гений безумен по-своему. Скажи, Доба, - обратилась она к служанке, - кто у него?
- Финлендер, Дембицер, Мессингер и эта… Хильда. О, да, и господин Шапиро тоже здесь.
- Абрам! Легок на помине!
Аса-Гешл вздрогнул.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал он. - Спокойной ночи. - И он покосился на пальто и шляпу, которые только что повесил на вешалку.
- Что с тобой? Решил обратиться в бегство? Кавалер, называется! - воскликнула Гина. - Как тебе не стыдно!
- Я только помешаю… поеду лучше домой.
- Наверно, господин боится покойников, - предположила служанка.
- Нет, вовсе не покойников, - отозвался Аса-Гешл.
- Слушай, не валяй дурака, - нетерпеливо сказала Гина и, взяв его за локоть, подвела к двери с матовым стеклом. Она открыла дверь, и они вошли в большую комнату с отстающими от стены обоями и выцветшим потолком. На полу стояла покрытая красным платком зажженная лампа; она освещала комнату каким-то тусклым, красноватым светом, как будто здесь лежал тяжелобольной. Посередине, за квадратным столиком, сидело шестеро, пять мужчин и одна женщина. Все держали ладони на краю стола и молчали. Первым обратил внимание на вновь прибывших Абрам - он сидел лицом к двери. Борода у него была всклокочена, лицо в свете лампы приобрело какой-то пепельно-красный оттенок. Он кивнул Гине и Асе-Гешлу и с преувеличенной серьезностью поднес палец к губам. Справа от него сидел человечек с узким подбородком и большим, изрезанным морщинами лбом. На лице у него застыло выражение пойманного с поличным шалуна. Голова человечка, а также затылок и шея покрыты были густыми, давно не стриженными волосами. Небрежно завязанный черный шелковый галстук был приспущен. Его фотографию Аса-Гешл видел у Гины. Это и был Герц Яновер.
Слева от Абрама сидела женщина с распущенными, вьющимися черными волосами, покатым лбом и вытянутым лицом с длинным подбородком. Из-под наброшенной на плечи шелковой шали виден был высокий стоячий воротничок. Ее суровый, неподвижный взгляд обращен был в никуда; приход нежданных гостей явно не доставил ей удовольствия. Своим видом она напоминала Асе-Гешлу нигилисток, чьи фотографии ему однажды довелось видеть. Еще один сидевший за столом мужчина был высок и худ, с зачесанными на лоб пепельно-седыми волосами и мешками под глазами. Лица остальных Аса-Гешл разглядеть не мог - они сидели спиной к двери; он заметил лишь, что один из них горбун.
- Г-м, г-м… - забормотал Герц Яновер, точно набожный еврей, которому помешали творить молитву. - Г-м, г-м… - И он едва заметно кивнул Гине.
- Опять ворожите, - громко, словно провоцируя присутствующих, сказала Гина. - Не всех еще покойников воскресили?
Герц Яновер еще энергичнее замотал головой и издал какой-то невнятный звук.
- Хватит ломать комедию, - продолжала Гина. - Я сюда не колдовать пришла.
Женщина-медиум бросила на Гину полный ярости взгляд и поспешно сняла со стола руки. Затем оттолкнула стул и резко встала. На ней были длинное платье и туфли на низком каблуке.
- Без толку продолжать! - вырвалось у нее. - Хватит!
Остальные тоже сняли руки со стола и начали смотреть по сторонам, разговаривать, поправлять воротнички, точно студенты по окончании лекции. Абрам встал, хлопнул в ладоши и бросился к Асе-Гешлу и Гине, как человек, который давно ждет их прихода и которому не терпится их поприветствовать. Он обнял Гину, прижался к ней щекой, а затем схватил за плечи Асу-Гешла.
- Прямо телепатия какая-то! - закричал он. - Или же тебя направил сюда пророк Илия! Я уже который день тебя ищу!
- Гина, ты все испортила, - с раздражением сказал Герц Яновер. И он со значением, словно извиняясь, посмотрел на медиума, после чего подошел к Гине вплотную. Аса-Гешл обратил внимание, что на нем были бархатные брюки и домашние туфли с помпонами. - Я не шучу, Гина, дорогая, - сказал он, и в голосе его прозвучали одновременно нежность и упрек. - Ты же сказала, что не придешь.
- Что ж мне теперь, вообще не приходить! - воскликнула Гина. - Не бойся, духи не разбегутся. Ну а если какой-то один вдруг оскорбится и решит больше здесь не появляться, тоже большой беды не будет! - И Гина бросила на медиума полный презрения взгляд.
- Я ухожу, профессор, - бросила женщина-медиум. - Спокойной ночи.
- Гина! Хильда, не уходите, прошу вас! - взмолился Яновер, поворачиваясь то к одной, то к другой.
Хильда тем временем в бешенстве собирала в пучок свои распущенные волосы и втыкала в них булавки.
- Не понимаю, что здесь происходит? - взвизгивала она. - Дело ведь серьезное! Мы ищем новые, еще не изведанные пути… А вы… Ай, ай… Безобразие! Мы и пятидесяти минут не просидели. Еще десять минут, и стол бы ответил. Могла бы, по крайней мере, подождать!
- Подождать?! Чего? И с какой стати? Стоит мне прийти, как вы несете всякий вздор про привидения либо вертите стол. Дождетесь, что я этот проклятый стол в окно выброшу, так и знайте!
- Нет, это не женщина, это тигр! - рассудительно заметил Абрам.
- Спокойной ночи, профессор. - И медиум протянула Герцу Яноверу свои длинные, ухоженные пальцы с покрытыми лаком ногтями.
- Спокойной ночи, спокойной ночи… пожалуйста, не уходите, - никак не мог успокоиться Яновер. - Скажи мне, Гина, - продолжал он, - кто этот молодой человек?
- Я же тебе про него говорила. Аса-Гешл Баннет. Мой новый жилец.
- Приветствую вас. Рад знакомству. Это - Хильда Калишер. Это - доктор Мессингер. - И он указал на высокого человека с зачесанными на лоб волосами и мешками под глазами. - Это - Финлендер, а это - Дембицер. Наслышан, наслышан. Ваш дед, если не ошибаюсь, - малотереспольский раввин. Мудрец. Вся эта история со столом - никакая не глупость, уверяю вас. В спиритизм верят некоторые наши крупнейшие ученые. Ломброзо, например, - кумир всех материалистов…
- Профессор, я должна идти. - Хильда Калишер была непреклонна.
- Что ж поделаешь? Должна - так должна. Но пожалуйста, прошу вас, позвоните мне. И, умоляю, не обижайтесь. Гина не хотела сказать ничего дурного. Она просто нервничает.
- За меня можешь не извиняться, - прервала его Гина. - И нервы мои тоже оставь в покое. Если уход госпожи Калишер для тебя такая потеря, можешь отправляться вместе с ней.
- Эй, Гина, ты, я вижу, всерьез настроена повоевать, - заметил Абрам, покачав, в качестве предупреждения, пальцем.
- Я все делаю всерьез. Я не актриса, как некоторые. Во всяком случае, не плохая актриса.
Хильда Калишер вылетела из комнаты, опрокинув стул и издав сдавленный крик. Герц Яновер, заломив руки, засеменил за ней следом на своих коротеньких ножках. Грохнула стеклянная дверь. Из коридора послышались глухие рыдания. Горбун достал из нагрудного кармана расческу и принялся лихорадочно расчесывать волосы, не сводя при этом с Гины укоризненного взгляда. Горбуна звали Финлендер. Дембицер, широкоплечий, коренастый мужчина с большим, мясистым, усыпанным родинками лицом, извлек из кармана папиросную бумагу, кисет с табаком и начал ловко сворачивать папироску.
- Женщины, а? - добродушно произнес он, подмигнув Абраму. - Особая раса! - И он нагнулся и поднял стул, который, выбегая из комнаты, опрокинула Хильда.
Доктор Мессингер, долговязый, худой, с длинными ногами и руками, был единственным человеком, который продолжал сидеть за столом, как будто ничего не произошло. Сидел он совершенно неподвижно, словно замороженный; длинные руки повисли, маленькие глазки, едва видные из-под толстых щек, устремлены куда-то вдаль, за задернутое занавеской окно. Казалось, ему совершенно безразлично, что делается в комнате.
- Мессингер, ты что, заснул? - крикнул ему Абрам.
- Ja! Nein! Um Gotteswillen, оставь меня в покое, - ответил Мессингер на смеси немецкого и идиша.