- Я ждала, что ты придешь на урок, а ты исчез. Твой адрес мне дал дядя Абрам.
Они помолчали. Аса-Гешл знал, что просто так Адаса бы не пришла, но в чем цель ее визита, он пока не догадывался.
- Я уж решила, что чем-то тебя обидела… - раздался вновь ее голос.
- Что ты, как ты можешь меня обидеть?
- Ты ведь даже не позвонил.
- Мне запретили ходить к тебе, - сказал Аса-Гешл.
- Кто запретил?
- Твой дед. Не то чтобы запретил, но сказал, что ты выходишь замуж.
- О, это неправда! - Адаса присела на край стула, сдернула с руки перчатку, потом натянула ее опять. - Может, ты сейчас занят, - сказала она после паузы. - Мне, наверно, лучше уйти.
- Пожалуйста, не уходи.
- Мне казалось, что нас связывают не только уроки, но и дружба. Я каждый день допытывалась у Шифры, звонил ли ты. И дядя Абрам тоже тобой интересовался.
- Что это за книга? - спросил Аса-Гешл, словно стремясь сменить тему.
- Кнут Гамсун, "Виктория".
- Роман?
- Да.
Последовала очередная пауза. Затем Адаса сказала:
- Ты, я вижу, теперь занимаешься сам?
- А что мне остается? Но боюсь, не справлюсь: экзамены, учебники… Я уже не в том возрасте.
- Не бросать же задуманное!
- А почему бы и нет? К чему все это? Бывает же, что покоряешься судьбе.
- Какой же ты пессимист! Я, впрочем, тоже не в лучшем настроении. Против меня ополчились все: дедушка, папа, даже мама.
- Что им от тебя надо?
- Сам знаешь. Но я не смогу…
Она хотела сказать что-то еще, но осеклась. Встала и подошла к окну. Аса-Гешл двинулся за ней и встал рядом.
За окном опускались сумерки. Снег падал медленно, раздумчиво. В окнах напротив зажегся свет. Послышался легкий шум, не громче дуновения ветра, шуршания листьев в лесу. Аса-Гешл затаил дыхание и закрыл глаза. Ах, если б солнце застыло на небосклоне, как оно застыло для Иисуса Навина, если б сумерки никогда не кончались и они, он и Адаса, могли бы вот так, целую вечность, стоять рядом у окна!
Он пугливо покосился на нее и увидел, что и она повернулась к нему. Черты ее лица в сгустившемся сумраке было не разобрать. Ее растаявшие в темноте глаза были широко раскрыты. Асе-Гешлу почудилось, что такое с ним уже было. И тут до него донесся его собственный голос: "Мне так было плохо без тебя".
Девушка вздрогнула и издала горлом какой-то странный звук, словно что-то глотала.
- И мне тоже, - отозвалась она. - С самого начала.
2
Адаса ушла. Стемнело, но Аса-Гешл свет зажигать не стал. Он лежал одетый на кровати и всматривался в темноту; временами по потолку, теряясь где-то в углах комнаты, пробегал отражающийся в окнах свет. Неужели это и вправду произошло? Наяву это было или во сне? А впрочем, какая разница? Разве наша реальность, как считал Беркли, это не отражение Божественного разума? Ах, какая чепуха! Все ведь гораздо проще; он мужчина, она женщина, и они любят друг друга, вот и все. Она выйдет за него замуж, они будут целовать и обнимать друг друга, и у них будут дети. Нет, ерунда. Ее дед ни за что этого не допустит. А вдруг она уже пожалела о том, что произошло? Но слова, которые она только что произнесла, назад не возьмешь. Они уже стали частью вселенской истории.
В дверь постучали - один раз, второй. В комнату заглянула Гина. При свете, падавшем из коридора, он разглядел ее прическу, уложенные вокруг головы косы, гребни. Длинные серьги в ушах поблескивали в темноте.
- Аса-Гешл, ты спишь?
- Нет.
- В чем дело? Почему ты не ответил, когда я постучала в первый раз? Почему лежишь в темноте? Это из-за визита юной дамы ты пришел в такое замешательство? А впрочем, если честно, я тебя понимаю. Она красивая. Можно я включу свет?
- Да, пожалуйста.
Гина повернула выключатель, и Аса-Гешл сел в кровати. В первый момент электрический свет ослепил его, и он стал тереть глаза кулаками. Гина же оставалась стоять, облокотившись на дверной косяк.
- Скажи-ка, дорогой, ты что-нибудь есть собираешься или у тебя пост?
- Конечно, поем. А почему вы решили…
- И где ты планируешь есть? Я хочу, чтобы ты поел здесь. Может, хочешь прямо сейчас? Принести тебе свежего хлеба с маслом, сыра, яиц?
- Спасибо, я не голоден.
- Никогда не поверю. Ты ведь уже много часов не выходишь из своей комнаты. Ты уж прости, что я вмешиваюсь в твою личную жизнь, но я ведь тебе в матери гожусь.
- Я, право, не голоден.
- Тогда вставай и пойдем со мной в другую комнату. Ты же еще моей столовой не видел. Жильцы разошлись, и тебе никто не помешает. Как видишь, я уже не молода, поэтому бояться тебе нечего.
Аса-Гешл встал с кровати, поправил воротничок и последовал за Гиной в столовую по длинному коридору. Он сел за стол, а Гина вышла и через минуту вернулась с подносом, на котором лежали пирожки, стояла фляжка с коньяком.
- Прежде чем помыть перед едой руки, - сказала она, - выпей коньяку и съешь пирожок. Не хочешь мыть руки - дело твое. Коньяк пей смело - он сладкий и не крепкий; это женский коньяк.
Аса-Гешл пробормотал "спасибо". Гина налила в стакан коньяку, Аса взял пирожок. Он шевелил губами и что-то шептал - то ли ритуальную молитву, то ли вежливое "ваше здоровье". Гина вышла снова и вернулась с маслом, сыром и корзиночкой зернового хлеба на тарелке.
Висевшие на стене старинные часы с длинным маятником и позолоченными гирьками гнусаво захрипели и пробили девять. Гина взглянула на циферблат.
- Всего девять, - вздохнула она. - А я думала, гораздо позже. Надо же, сижу здесь одна-одинешенька, минуты считаю. Ну, рассказывай, что за юная дама нанесла тебе сегодня визит? Не иначе как дочка Нюни Муската, а?
- Да, верно.
- Много о ней слышала, а вот увидела впервые; мы незнакомы. Только представь, Абрам, ее собственный дядя, - и в нее влюблен. Влюблен, и без дураков.
Аса-Гешл судорожно проглотил кусок сыра.
- Дядя Абрам?! Этого не может быть!
- Поживи с мое, и ты на собственном опыте убедишься - на свете бывает всякое. Это считается тайной, но о ней известно всем. Нет, ты только представь! Вот старый козел!
- Но ведь у него есть жена.
- Для Абрама это не имеет никакого значения. Он не просто мужчина, он - огнедышащий вулкан! Жениться на ней он, естественно, не может - даже если б развелся; ему ни за что не дадут. Сам не может - но и другим не даст. С кем ее, говорят, только не сватают - но он ни одного жениха к ней не подпустит.
- Почему?
- Потому что ревнует, вот почему. Неужели непонятно, дурачок? Как это он допускает, чтобы ты с ней дружил, ума не приложу. Откуда она узнала твой адрес?
- Абрам дал.
- Вот видишь! Без Абрама ничего не обходится. У него все под контролем. Они все под его дудку пляшут - и Нюня, и Даша, и Адаса. Шагу без него ступить не могут. Он их словно загипнотизировал.
Аса-Гешл раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но слова словно куда-то улетели. Перед глазами у него все двоилось: две Гины, две лампы, две кафельные свечи с позолоченными карнизами, двое часов на стене. Он протянул руку за хлебом, но вместо хлеба пальцы поймали воздух.
- Она, говорят, дает тебе уроки, - сказала Гина.
- Да.
- Нехорошо, что ты ходишь на уроки к ней домой, пусть уж лучше сюда приходит. Только смотри, не влюбись. Во-первых, у нее слабые легкие - ей пришлось пролежать несколько месяцев в санатории. Ну, а во-вторых, Абрам разорвет тебя на части. С другой стороны, такой поворот событий его бы, возможно, и устроил. У него, знаешь ли, во всем свой расчет. Поверь, говорю это тебе без всякой задней мысли. Мне-то какое дело? Болтаю что ни попадя, а все потому, что мне одиноко. Ты даже не представляешь, какая меня иной раз тоска берет. Такая тоска, такая тоска, что впору умереть.
- Что вы! Вы же еще молодая женщина.
- Не такая уж молодая и не такая привлекательная. Не знаю, что говорят обо мне люди - наверняка ничего хорошего, - но, уверяю тебя, я - полная противоположность Абраму. Этот может влюбиться в любую юбку. А я люблю только одного человека. Попади я в хорошие руки - и я была бы верной женой. Но моя мать, упокой Господи ее душу, хотела, чтобы я ни в чем не нуждалась. Ты, должно быть, слышал, я - дочь бялодревнского ребе.
- Да, знаю.
- Это долгая история. Возьмись я рассказывать ее тебе с самого начала, мы бы тут с тобой целую неделю проговорили, и днем и ночью. К чему забивать тебе голову своими горестями? Ты ведь еще так молод. Со своим мужем Акивой я промучилась целых одиннадцать лет. Я его никогда не любила - надеюсь, Господь не накажет меня за эти слова. Наоборот, ненавидела с самого начала. А Герца Яновера я знаю с детства. Его отец был главой ешивы в моем родном городе. И зачем только я все это тебе рассказываю? Сама не понимаю - говорю, что попало. Знаешь, мне хочется, чтобы вы познакомились. Ты сегодня вечером занят?
- Нет.
- Давай поедем к нему? Я ему про тебя рассказывала, и ему тоже не терпится с тобой познакомиться. Сядем в сани и поедем. Не отказывайся, получишь удовольствие, да и я встряхнусь. Тебе, может, это покажется смешным, но мне интересно знать о нем твое мнение. У меня все в голове перепуталось, и я уже ничего не соображаю. Не торопись, доешь. У таких, как он, вечер только еще начинается: Герц - пташка поздняя.
Гина засмеялась, и на глаза у нее навернулись слезы. Она вскочила и выбежала из комнаты. Аса-Гешл слышал, как она рыдает и сморкается за стенкой.