- Речь идет о гораздо большей сумме. Вы заплатите ее потом. - Он отвернулся от меня и что-то написал на клочке пергамента. - Читайте это вслух три раза в день. Мысленно представляйте себе любимого человека. Повторяйте про себя слова, какие вы хотите от него услышать. Почувствуйте свою реакцию на них, будто они были сказаны. И, - произнес он с особой выразительностью, - молитесь Исиде, просите ее руководить вами. Вам это, несомненно, понадобится. - Он протянул мне пергамент.
Я положила его в сумочку не читая.
- Благодарю вас. Вы так добры.
- Я отнюдь не добр, впрочем, уясните это себе сами.
Я кивнула и выбежала из храма. Только вечером, наконец оставшись одна, я достала пергамент и прочитала написанное: "Когда он пьет, когда он ест, когда он с кем-то спит, я опутаю чарами его сердце, дыхание, члены, я опутаю чарами все его естество. Где бы и когда бы я ни пожелала, он придет ко мне, и я
буду знать, что у него на сердце, что он делает, о чем думает, он будет мой".
- Спасибо, мать Исида! - прошептала я, аккуратно складывая пергамент.
Глава 10
Гимн Гименею
В тот день собралось совсем немного гостей - не как у Агриппины. Я удивлялась почему. На этот вопрос занимал меня недолго. Главное, Пилат здесь.
Юлия, Друзилла и я сидели на одной кушетке и машинально щипали виноград, подносимый на золотых блюдах. Мои двоюродные братья много шутили и смеялись. Я изобразила внимание, хотя была поглощена своими мыслями. Друз подмигнул мне. Он всегда приходил мне на выручку. Вот и сегодня он помешал Калигуле плеснуть вином на мой новый серебристый наряд.
Да, Калигула продолжал отравлять мне жизнь. С недавних пор он начал таращить на меня глаза, часто заходил к нам и оставлял цветы и всякие безделушки. Но поскольку я игнорировала эти знаки внимания, он опять стал делать мелкие пакости.
Окинув взглядом комнату, богато украшенную предметами из золота и бронзы, где преобладали темно-синий и ярко-пурпурный цвета, любимые Агриппиной, я обратила внимание, как тщательно подобраны гости-холостяки. Здесь, конечно, армейские офицеры, а также многообещающий молодой авгур и сын марионеточного правителя Антиохии. Юлия благоволила к последнему. Как я знала, она украдкой один раз встречалась с ним. Я была бы не прочь вот так видеться с Пилатом, но что-то меня останавливало.
Я затрепетала, когда заметила, что он смотрит на меня. Пилат улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой, и мурашки побежали по спине. Он кивнул центуриону, с которым разговаривал, и широкими шагами пересек комнату. Подсев на стеганую козетку рядом со мной, он шепнул мне на ухо:
- Говорят, женская красота неувядаема.
Удивленная, я проследила за его взглядом, устремленным на маму, стоявшую поодаль в окружении друзей.
- Она все еще очень красива, - сказал он.
- Мама отличается и внутренней красотой, - добавила я. - Просто ее нужно хорошо знать.
Он подал знак проходившей мимо рабыне, взял два бокала с вином и подал мне один из них.
- Вы унаследовали ее красоту, но в вас есть и нечто другое - некоторая таинственность. Невозможно представить, что у вас на уме. А вдобавок, - он наклонился ближе и снова прошептал: - что-то вроде озорства. Иногда кажется, вы способны перевернуть все вверх дном шутки ради.
- Может быть, - согласилась я и, глядя на него поверх бокала, подумала, как хорошо действует заклинание.
За спиной Пилата я увидела приближавшегося к нам Германика с лирой под мышкой. Какая досада! Мне не хотелось, чтобы нам помешали.
- Я отправил прочь жонглеров, - сказал он. - Самый толстый дважды уронил факел. Кроме того, они наделали столько шума. Мне бы хотелось, чтобы ты спела, Клавдия. Как тогда в Галлии. Я так давно не слышал твоего замечательного голоса.
Я показала подбородком на Друзиллу и Юлию:
- Вы имеете в виду нас троих?
Я с грустью подумала о Марцелле. Мы все четверо занимались с одним преподавателем и часто пели на семейных торжествах и даже иногда выступали перед легионерами.
- У тебя самый нежный голос. Другие не в счет. - Видимо, почувствовав мое нежелание, он повелительным тоном сказал: - Спой нам!
Я внимательно смотрела на доброго, удивительно сдержанного человека, знакомого мне всю жизнь, человека, чье природное обаяние прекрасно сочеталось с властностью. Почему сейчас он выглядел таким усталым? Последнее время Германик часто потирал лоб. И кажется, ходил он медленнее. Что могло случиться?
Разговоры стихли, и все направили взоры на меня. Мне стало немного не по себе. В последние годы я редко пела вне родного дома и никогда одна. Я не хотела петь сейчас, но Германик протянул мне лиру:
- Пой!
Как я могла не согласиться?
Перебрав струны, я прочитала мысленно молитву Исиде и начала. Первым делом я исполнила военную шуточную песню, всегда забавлявшую Германика. Затем, осмелев, я спела веселую балладу, пародирующую историю про Леду и лебедя. Пилат подсел ближе и улыбался. Я заметила, как скучающее выражение на его лице сменилось удивлением. Я наслаждалась моментом, пока еще одно лицо не возникло в поле зрения. На меня сердито смотрела Друзилла.
Она любит Пилата. Осознание этого некогда могло бы привести меня в отчаяние. Кто бы не пожелал жениться на правнучке императора Августа? Но сейчас, когда заклинание так хорошо действовало, у меня вызвали жалость ее переживания, я ведь и сама испытывала их всего лишь несколькими днями раньше.
Все чаще во время утренних медитаций я видела изнуренное лицо Германика. Что беспокоит его? Потом почти сразу перед моим мысленным взором представало другое лицо - плоское и рябое - наместника Пизона. Без моей прозорливости и так все было ясно. С самого начала он служил источником всяческих неприятностей. Тиберий назначил его наместником, когда мы еще жили в Египте. До нашего прибытия в Антиохию Пизон со своей женой разместились во дворце. Германик не стал вмешиваться, проявив свойственное ему великодушие. Но сейчас мы ежедневно отмечали факты, говорившие о том, что наместник принял доброту за слабость. Армия Пизона являла полную противоположность тому, чего добивался Германик. Карьеристы получали повышение, офицеры, служившие верой и правдой, понижались в должности, на их место назначались проходимцы. Но это еще не все. Я чувствовала: вот-вот должно произойти что-то ужасное.
Я хотела поговорить на эту тему с отцом, но мы с ним виделись редко - он выполнял свои государственные обязанности, а меня захватили дела светской жизни. Наконец однажды вечером вся семья собралась дома, потому что неожиданно отменили званый обед на вилле Германика. Родители прекратили оживленный разговор, когда я вошла в триклиний. Мамины темные глаза сверкали, а у отца был озабоченный вид. Оба смотрели на меня, будто чего-то ждали, но чего именно, я не могла понять.
Я села на кушетку напротив них и, чтобы не отвлекаться на другие темы, решила взять быка за рога:
- Германик заболел?
- С чего ты взяла? - воскликнула мама. - Он здоров как конь. Прием отложили из-за пожара у них на кухне.
- Ты уверена? Он сильно похудел.
- Пизон причиняет ему массу неприятностей. - У отца было задумчивое выражение лица. - К Германику приходили главы городских гильдий и крестьяне. Они недовольны, что люди наместника вымогают деньги за "защиту".
Снова Пизон. Тощий, будто вечно голодный наместник и его жена Планцина, горделивая, тщеславная женщина с безграничной жаждой роскоши. Я помнила их по Риму. Они ни на шаг не отходили от Ливии. Мы умолкли, когда вошли Геба и Фест, подавшие фаршированные виноградные листья, финики и налившие вина.
- Почему Германик не пожалуется Тиберию? - спросила я, после того как мы снова остались одни.
Отец пожал плечами:
- Он жаловался. А император выразил удивление: как Германик мог поверить злонамеренным сплетням? Ни при каких условиях Пизона не снимут с поста.
Я задумалась. Снова появились Геба и Фест. Они принесли на блюде запеченную ногу кабана - подношение от Друза, лично убившего его копьем на охоте. Им понадобилось несколько минут, чтобы нарезать мясо и разложить по тарелкам. Потом они поклонились и наконец вышли - хоть ненадолго. У меня появилась возможность высказать тревожившее:
- Иметь дело с Пизоном небезопасно для всех нас, но я чувствую, есть еще что-то - зловещее, что витает над Германиком.
Некоторое время мы сидели, не проронив ни слова.
Несмотря на теплый весенний вечер, у меня по коже побежали мурашки. Потом мама нетерпеливо тряхнула головой:
- Ну что мы повесили носы? У отца есть замечательная новость для тебя.
Я присела на край их кушетки.
- Какая, папа? - Мое сердце учащенно забилось. Вдруг мне стало ясно, какая это новость.
Он хранил молчание, как мне показалось, чересчур долго, задумчиво глядя на меня.
- Сегодня утром ко мне приходил Пилат, - наконец вымолвил отец. - Он просит твоей руки.
Я дотронулась до систрума, висевшего на груди. Пилат - мой!
- Папа! Вот и свершилось! - воскликнула я и обхватила его за шею.
Он расцепил мои руки, но не выпускал их.