- Почти все куда-то постепенно исчезло. И богиня тоже. Если стану рассказывать тебе подробно, я все растеряю. - Я беспомощно покачала головой, едва сдерживая слезы. - О случившемся невозможно говорить, это надо чувствовать. Могу лишь сказать, что я видела богиню, как сейчас вижу тебя. Теперь мне ясно, почему Исида привечает бедных, страждущих и больных. Разве не понятно, папа, мы все - частицы друг друга, как листья на одном дереве.
Он довольно долго сидел молча с бесстрастным выражением лица. Потом грустно покачал головой:
- Но почему твой выбор пал на богиню этой блудницы Клеопатры?
- Клеопатра тебе ненавистна, но как бы ты поступил, окажись египтянином, наделенным такой властью, какой она обладала? - Я понизила голос, заметив, как папа покраснел. - Клеопатра считала себя владычицей мира. Разве не естественно было бы для нее взойти на золотой трон при триумфе Антония?
- Естественно? - Отец вздернул густые брови. - Для кого? Она крутила им как хотела. - Он снова повысил голос: - И ты хочешь стать такой же?
- Нет, папа. - Я виновато опустила голову, потом взглянула на него. - Но Антоний любил Клеопатру. Он сделал свой выбор.
- Хватит об этом, - сказал отец, вставая. - Сними эту одежду и иди спать. Слышишь меня? Через несколько часов мы будем далеко от этого проклятого города. Возможно, мы еще поговорим с тобой об Исиде, но только не о Клеопатре. - Он обнял меня за плечи. - Ну-ну, дорогая. Выспись хорошенько, и ты забудешь об этой чепухе.
- Хорошо, папа, - согласилась я, но даже тогда я понимала, что буду помнить об этом всегда.
Часть II. АНТИОХИЯ
Восьмой год правления Тиберия
(22 год н.э.)
Глава 9
Заклинание
Предстоящий прием гостей заставил изрядно поволноваться, мне даже стало немного страшно - впервые я появлялась в обществе как взрослая. Впрочем, я прекрасно знала, что и как говорить. Меня долго обучали, как ходить, сидеть и стоять. Теперь требовалось показать, чему я научилась. Скоро, очень скоро мне нужно будет найти мужа. Аукцион для меня неизбежен, как для любой рабыни.
Что касается гостей... Я никогда не обладала беспечной уверенностью, свойственной Марцелле, однако платье может оказаться хорошим подспорьем. Не для меня бледные пастельные тона, какие подбирали подругам их родители, не годятся и насыщенные красно-коричневые и яркие оранжевые, в которых щеголяли мои двоюродные сестры Юлия и Друзилла. Я хотела выглядеть естественно. Сейчас, рассматривая себя в зеркале, я не могла понять, что я собой представляю. На мне наряд из светло-кремовой ткани с золотой ниткой, но как он сидит...
- Эту ткань привезли не откуда-нибудь, а из Индии, - напомнила мне мама. - Отец отдал за нее целое состояние.
Папа... Он такой добрый. Я машинально теребила пальцами миниатюрный золотой систрум, что носила на шее, вспоминая посвящение и состоявшийся после него разговор. Египет казался сейчас таким далеким. Неужели прошло всего два года? Хотя никто из нас не вспоминал о той беседе, она сблизила нас. Папа, видимо, постарался забыть обо всем тогда произошедшем как о выходке, совершенной мной по молодости. Наверное, он был прав. Ежедневно я предавалась медитации перед небольшим святилищем Исиды, но очень хотела посетить ее главный храм в Антиохии.
Когда мы поселились в городе-государстве, мама стала поручать мне всевозможные дела. Прежде всего предстояло познакомиться с новой метрополией. Затем требовалось обставить дом и содержать его, поскольку Тиберий распорядился, что отныне на неопределенное время мы должны остаться в Антиохии. Мама принялась учить меня вести хозяйство. На это уходило немало времени, а я еще занималась танцами, пением и игрой на лире. Плод этих стараний сейчас отражался в зеркале - молодая девушка, получившая превосходную выучку для вступления в брак, но не готовая к нему.
Риму нужно служить, но этот долг не шел ни в какие сравнения с моей обязанностью по отношению к родителям. Если бы к встрече гостей готовилась Марцелла, она была бы на седьмом небе. Сестра мечтала выйти замуж и составила бы блистательную партию даже без приданого. Она обожала флиртовать и делала это инстинктивно, импульсивно с любым мужчиной любого возраста. Я не имела таких способностей и не хотела иметь. Зачем впускать в свою жизнь людей, которым в ней не найдется места? Поэтому я не флиртовала, а вела беседы. Потенциальных поклонников, кажется, это устраивало - так или иначе, они ко мне часто наведывались. Они мне все нравились, однако мысль провести жизнь с кем-нибудь из них и, что еще хуже, разделять постель...
Кто придет к нам сегодня? - спросила я маму со вздохом.
Она улыбнулась, явно довольная моим вопросом.
- Как я понимаю, ты хочешь знать, кто будет из молодых людей? - И, не дожидаясь ответа, она стала перечислять: - Конечно, Гораций и Флавий. И дня не проходит, чтобы они не заглянули к нам. Кто из них тебе больше нравится?
Я подумала о Горации - он так молод, и ямочки на щеках. А Флавий, папин адъютант, немного старше, но все равно зеленый юнец. Радость от нового наряда немного угасла.
- Они оба симпатичные, мама, - сказала я, стараясь проявить вежливость. - Но отдать кому-то предпочтение я не могу. И больше никого не будет?
- Я попросила Друза и Нерона привести друзей. Может быть, кто-нибудь из них тебе подойдет. - Она разгладила складки моего наряда. - Выбирай, Клавдия, и поскорей.
В нерешительности я остановилась перед атриумом, где собрались гости. Золотые искры вспыхивали на моем наряде, привезенном... не откуда-нибудь, а из Индии. Подняв подбородок с улыбкой на губах, я вошла в комнату и была встречена немым восхищением присутствующих. С этого момента стало легко переходить от одной группы гостей к другой. В чьих-то глазах я прочитывала зависть, кто-то не скрывал своего восторга, и это мне нравилось. Пришли Друз и Нерон, а Калигула в этот день отправился на охоту. Все шло замечательно. И чего я волновалась?
Когда в знак приветствия мы обнялись с Друзом, через его плечо я заметила, что родители разговаривают с каким-то человеком. Я никогда не видела его раньше. На вид ему лет двадцать семь, то есть он старше меня на добрый десяток. Широкоплечий, красивый и стройный, как молодой леопард, не лишен изящества. Он смотрел на меня и уверенно улыбался.
- Кто это? - спросила я Друза.
- Говорят, он - охотник за приданым и большой любитель женщин.
- Неужели? - Я с удивлением посмотрела на кузена, отстранилась от него и не спеша направилась к незнакомцу, задержав дыхание и распрямив спину. Юлия и Друзилла всегда так ходили, а я только начинала пробовать.
- Понтий Пилат, центурион, недавно вернувшийся из Парфии, - представил мне его отец.
Центурион кивнул, улыбнувшись мне:
- Я привез послание. Ваш отец любезно пригласил меня на этот вечер.
Я пропустила мимо ушей его слова. Утонув в его глазах, я подумала о голубом озере, глубоком и таящем в себе опасность. Пилат приблизился ко мне.
- Некоторые женщины не созданы для того, чтобы быть весталками.
О ком он говорил? Нет, не обо мне. Он смотрел на бюст Марцеллы, стоявший на пьедестале поодаль. Но потом Пилат перевел взгляд на меня и оценивающе окинул глазами с головы до ног:
- К вам это тоже относится.
- И ко мне? - Мой голос задрожал. Я глубоко вздохнула, чуть-чуть помедлила и подняла голову. Теперь настала моя очередь изучить его.
У Пилата были мягкие черты лица, аккуратный подбородок, правильной формы нос, полные губы, окаймленные едва заметными складками. Говорило ли что-нибудь о его слабости? Безусловно, нет. Пожалуй, присутствовал некоторый цинизм. А разве это не типично для солдата?
- Да, и к вам тоже, - повторил он, продолжая улыбаться. Пилат обратился к отцу: - Вам повезло, у вас две такие красивые дочери, но, - он повернулся к Селене, - достаточно посмотреть на их мать, чтобы понять, кто одарил их такой красотой. Фортуна благосклонна к вам.
- Вы правы, - согласился отец и подал знак Рахили наполнить бокал Пилату. - Но, думаю, нам следует по возможности облегчать задачу, стоящую перед богиней, и самим вершить свою судьбу. Вы согласны со мной?
- Да, конечно.
- Я так и полагал, - сухо заметил отец.
Мама широко улыбнулась:
- Нашей старшей дочери была оказана такая высокая честь. Сама императрица ходатайствовала о посвящении Марцеллы в весталки, но мы до сих пор скучаем по ней. Прошло почти пять лет.
Сердце сжалось от боли за маму.
- У нас сохранилось несколько портретов Марцеллы, нарисованных уличным художником, - объяснила я Пилату. - Здесь, в Антиохии, мама отнесла их Мариусу, и по ним он выполнил ее бюст. Кажется, художник добился замечательного сходства.
- Вы правильно сделали, обратившись к Мариусу, - заверил меня Пилат. - Он - лучший мастер. В прошлом году отец заказал ему свою скульптуру в полный рост в образе Аполлона.
Позднее я встретилась и с Пилатом-старшим, обладавшим тяжелыми скулами, широким носом и глазами навыкате. Трудно представить божественное изображение, наделенное подобными чертами.
- Должно быть, это очень... очень захватывающе.
- Да-да! - согласился он. И опять эта улыбка. Я попыталась вообразить себя наедине с ним. Прибыли новые гости, и мама увела меня поприветствовать их.
Комические актеры, приглашенные мамой, имели большой успех, но я часто переводила взор с импровизированной сцены та кушетку, где полулежа расположился Пилат. Один раз я заметила его взгляд, устремленный на меня. Я улыбнулась и снова переключила внимание на артистов.