Шуйские, почувствовав беду, подняли торговый посад на мятеж, но разгромить двор Бориса Годунова не удалось: правитель собрал внушительные силы стрельцов и пушкарей.
На бояр, князей церкви, московских гостей и торговых людей легла тяжкая "государева" опала.
Митрополит Дионисий лишен архиерейского сана, пострижен в иноки и сослан в Новгородский Хутынский монастырь.
Крутицкий архиепископ Варлаам заточен в Антониев монастырь.
Иван Петрович Шуйский пострижен в Кирилло-Белозерскую обитель и по тайному приказу Годунова задушен. Так закончил свою жизнь виднейший полководец государства Российского.
Андрей Шуйский заточен в Буй-город и убит в застенке.
Василий Шуйский сослан в город Галич.
Изгнаны из Москвы Воротынские, Голицыны, Шереметевы, Колычевы, Бутурлины.
Шестерым гостям московским на Красной площади отрубили головы.
Сотни посадских людей сосланы в Сибирь.
Борис Федорович Годунов - полновластный правитель Русского царства.
Глава 17
ЯМСКАЯ ЧАРКА
Михайла Федорович Нагой и Тимоха Бабай покинули Москву, когда царь Федор поправился, а Борис Годунов принялся за казни и опалы.
Лицо Михайлы было мрачным. И царь оклемался, и правитель вошел в еще большую силу. Ныне некому на Москве и голос подать. Изрядно же подмял всех под себя Бориска Годунов. Теперь царь Федор и вовсе игрушка в руках хитроумного властителя. Неужели всему конец?!.. Нет, нет, Михайла. Как там не говори, но государь всё равно здоровьем слаб. Его годы недолгие. И тогда, тогда все вспомнят о царевиче Дмитрии. Будут еще Нагие на коне. И Афанасий Федорович Нагой на Москву из Ярославля вернется и родной брат Петр, заточенный в монастырь, и остальные братья. Бывшую царицу Марию Федоровну с колокольным звоном встретят на Москве. А как же? Жена покойного Ивана Грозного и мать царевича Дмитрия. Не ей ли быть в великом почете!
Но внезапно в голове Михайлы Нагого родилась иная мысль. У Бориса Годунова есть весьма слабое место. Сестра Ирина. Его полная победа исполнится только тогда, когда Ирина принесет хилому мужу наследника. Но, как поговаривают на Москве, Федор никогда не сможет сделать того, дабы жена его зачала от него сына. Тогда за дело возьмется брат. Он, за большие деньги, тайно подберет для Ирины молодого и сильного человека и положит его в постель Ирины. Та возмутится, но у нее не будет другого выхода. Борис непременно уговорит сестру, а отца будущего ребенка Годунов непременно отправит на тот свет. Этот царедворец способен на самые отвратительные поступки.
И от этой мысли на душе Михайлы Федоровича стало еще тяжелее. Он остановил коня и жестоко забормотал:
- Убить, убить этого дьявола… Самому убить, пока не поздно.
- Ты это о чем? - подъехав к князю и увидев его ожесточенное лицо, спросил Тимоха.
Михайла Федорович промолчал. Надо как следует всё обмозговать и лишь потом принимать окончательное решение.
Князь приехал на Москву в лютый сечень, а возвращался в теплый солнечный травень. И он и Тимоха выезжали из Углича в теплых лисьих шапках и бараньих полушубках, кои оставили вместе с конями в Копытове, у Прошки Катуна. Мужик оказался честным, не обманул. И облаченье сохранил и четырех коней (ехали одвуконь) сберег.
- Спасибо тебе, Прошка. Как и обещал, получай еще награду.
Но мужик, на диво князю, от денег отказался.
- Не ведаю, кто ты, мил человек, но чую - не сквалыга. Мне и прежних твоих денег вдосталь. Не знаю, как с ними и распорядиться. Тиун Василия Шуйского хитрющий, допытываться начнет.
- Так и живешь без коровенки? - удивился Михайла Федорович.
- А куды денешься? Хитрого да лукавого на кривой не объедешь.
- А ты разве не знаешь, Прошка, что Шуйский в опалу угодил?
- Да ну! - ошарашено воскликнул мужик. - Сам Василий Шуйский? Ну и ну!
- И Шуйского и всех тиунов его царь Федор Иванович в Галич сослал, а вотчину его на себя забрал. Так что, пока суть да дело, смело покупай лошадь и коровенку. И на корм денег не жалей.
Прошка повалился князю в ноги:
- Вот спасибо тебе, милостивец. Век за тебя буду молиться. Коли что, завсегда ко мне заезжайте.
- Может и доведется. От судьбы не уйдешь. А коль такой день наступит, сохрани наш бывший обряд.
- Сохраню, милок. Экого богатства у меня самого вдоволь, - сказал Прошка, принимая от гостей драные сермяги, пеньковые лапти с онучами, длинные нищенские сумы с заплатами и вконец изношенные мужицкие войлочные колпаки…
Дерзкая мысль, рожденная в голове Михайлы Федоровича, появилась верст за тридцать от Углича. Князю не терпелось поделиться своей задумкой с Тимохой, но наступали уже сумерки, и впереди замаячила ямская изба, та самая изба, в коей они остановились на ночлег в свою первую ночь.
На сей раз хозяин ямской избы встретил проезжих с радушной улыбкой.
- Заходите, люди добрые, ночуйте с Богом.
- Признал?
- Как не признать? Теперь всегда буду рад принять дорогих гостей.
Хозяин ямской избы был среднего роста, рыжебородый, дымчатые глаза пронырливые, с хитринкой.
- Как величать прикажешь? - приглядываясь к мужику, спросил Тимоха.
- Величают царей, бояр да купцов именитых. Меня ж кличут Юшкой, а по отцу - Юшка Шарап… Ноне вас в своей комнатушке положу. Нечего вам с обозными людишками на полу валяться. Да и тараканов там, как мух нанесло.
- Благодарствуем, Юшка, - молвил Михайла Федорович.
Он, как и Тимоха, был в чистой льняной рубахе (лисьи шапки и бараньи полушубки были положены в конские переметные сумы), опоясанной широким кожаным поясом из мягкой, желтой юфти, за коим торчал пистоль, и к коему была пристегнута сабля в сафьяновых ножнах. Оба рослые, широкогрудые, молодец к молодцу.
"Не зря я их зимой ратниками распознал, - подумал Юшка. - И не простые сии ратники, не из черни. Простолюдины такими деньгами не швыряются".
- Вечерять будете, люди добрые?
- Непременно, Прошка. С утра не снедали. Все кишки ссохлись. Тащи всё, чем богат. И по чарочке бы не худо.
- Уважу, уважу, добрый человек, - осклабясь, произнес Юшка и рванул за железную скобу дубовую крышку подполья. Вскоре на столе оказались копченые окорока с чесночком, сушеная вобла, белые груздочки, соленые пупырчатые огурцы, яндова хмельного меда, темная пузатая бутыль с наливкой и краюха пшеничного хлеба.
- Добрый стол собрал, Юшка. Не обижу.
Михайла Федорович отрезал кусочек окорока, попробовал на вкус, похвалил:
- Вкусно, Юшка. Будто вчера коптил.
Юшка Шарап еще шире осклабился:
- На Рождество Христово! Ямку поглубже да в ледок. Хоть царю на стол. И солонина отменная. Я дорогих гостей худыми яствами и питьями не потчую. Угощайтесь, люди добрые.
И Михайла Федорович и Тимоха Бабай ели и пили с превеликим удовольствием. "Накушались" до отвала.
Михайла Федорович вытянул из летних, бархатных штанов тугой кожаный мешочек с серебряными монетами и щедро рассчитался с хозяином.
Юшка земно поклонился, а затем молвил:
- Не желаете ли во двор перед ночлегом?
- Надо бы, - кивнул князь.
Вернувшись в комнату ямщика, Михайлу Федоровича и Тимоху потянуло в сон. Оба хотели уже растянуться на спальных лавках, но Юшка показал на дверной железный засов.
- Надо бы закрыться, люди добрые.
- А, - равнодушно отмахнулся князь. - Не среди ордынцев ночуем.
Но Юшка равнодушные слова князя не принял.
- Ордынцы не ордынцы, а лихих людей ноне хватает. Я пойду на полатях подремлю, а вы все же закройтесь. Ночуйте с Богом.
Тимоха поднялся с лавки и, сонно хлопая глазами, задвинул засов. Через минуту путники провалились в мертвецкий сон. А примерно через час, крышка подполья приподнялась и в комнате, освещенной сальной свечей, показалась лохматая голова Шарапа.
"Богатырски храпят… Пушкой не разбудишь. Вот и ладненько. Помоги, Господи".
Ужом выполз из подполья и тихонько ступил к спальной лавке князя. В руке Юшки Шарапа был длинный засапожный нож…
Глава 18
АНДРЕЙКА ШАРАПОВ
Не знала, не ведала Полинка, что на нее давно заглядывается русоголовый, синеглазый парень из Гончарной слободы. Уж так хотелось Андрейке с ней свидеться! Но Полинка без отца и матери на улицу не выходила, следуя старозаветному обычаю. (Увидеть свободно рсхаживающуюся по городу девушку - диво дивное! Даже будь она из семьи ремесленника). И у колодца ее не встретишь, ибо в Угличе, как и в других городах, каждый из посадских людей обносил свою усадьбу высокой деревянной изгородью, в коей имел не только свою избу, но и двор для скота, огород для лука, чеснока, репы, гороха, свеклы и капусты, небольшой сад, баню, погреб и колодец.
В лавку, за продуктами, или за каким-нибудь издельем, девушек тоже не выпускали. Ходил сам хозяин или, в редком случае, его супруга.
Трудно было Андрейке, сыну Шарапа, углядеть Полинку, дочь Вешняка. И всё же посмотреть на девушку ему удавалось. В десять часов утра по пятницам, субботам и праздничным дням угличане ходили в церковь к обедне. Полинка всегда шла в сопровождении отца и матери.
Всю службу, не забывая креститься и отбивать поклоны, Андрейка, стоя на своей мужской половине, косил взглядом на девушку и счастливо думал: