- Нельзя тебе, Тимоха, домой возвращаться. Семка Годунов своему дяде Дмитрию поведает. А тот большой человек: Сыскным приказом ведает. Земские ярыжки и стрельцы денно и нощно тебя будут выискивать. Оставайся-ка у меня. Сюда сыскные люди побаиваться заглядывать. Здесь тьма всякого лихого народа, даже самые отпетые тати скрываются.
- Пожалуй, ты и прав, Гришка. Но не стесню тебя? Все ж чужой человек, а ныне и воровской.
- Да я буду рад радехонек. Бобылем жить - страшная докука. А насчет воровского человека мог и не поминать. Коль на государеву слугу руку поднял - наш человек. По нраву ты мне пришелся, вот и вызволил тебя. Живи у меня, Тимоха, сколь душа пожелает.
Это было в мае 1584 года. А в стылый январь 1585 года Бабай вел по Зарядью своего князя Нагого к избенке Гришки.
- Добро мороз землю сковал, а то бы шли по несусветной грязи, - произнес Тимоха.
- А человек твой надежный? - вдругорядь спросил Михайла Федорович.
- Не проболтается, князь. За Гришку головой ручаюсь.
Из волоковых окон валил косматый черный дым.
- Дома, слава тебе Господи, - перекрестился Тимоха.
Дверь была не закрыта. Войдя в избу, "нищеброды" сняли шапки и осенили себя крестным знамением.
- Принимай, гостей, Гришка.
Гришка стругал длинным острым ножом сухое полено на лучины для светца, и только сейчас услышал голос Тимохи. Выпрямился и обрадованно воскликнул:
- Наконец-то! А я уж не чаял и дождаться.
Крепко обнял Тимоху, а затем повернулся к незнакомцу.
- Как звать прикажешь?
- Михайлой, Гриша.
- То - мой закадычный друг, - добавил Гришка. - Отец у него крепко недужит. Пришел на Москву к святым мощам приложиться. Всего-то недельки на две. Не откажешь?
- Какой разговор? Да хоть на веки вечные. Коль ты, Михайла, Тимохе закадычный друг, то и мне будешь друг. Сейчас щтец похлебаем да по чарочке пропустим. С тоски не пропадем.
В избе, после первых дней жительства Тимохи, многое изменилось. Закоптелые стены и черные половицы пола были до бела вымыты, стол выскоблен и накрыт льняной скатеркой, икона Николая чудотворца сияла медным образом. Появился в прибранной избе и дубовый поставец для чарок, ложек, железной и деревянной посуды.
Изба принарядилась после того, как Тимоха дал хозяину два десятка алтын и молвил:
- Не держи на меня обиды, Гришка, но избу надо привести в порядок. Позови какую-нибудь расторопную бабу, и пусть она твоей избой займется. За десять алтын она к тебе каждую неделю будет приходить, каждое бревнышко языком вылежит.
- Вот те и меж двор скиталец, - поразился Гришка. - Да я за такие деньжищи и сам приберусь. И красной толоки найду, и щелочь изготовлю, и золы пудами на двор выкидываю.
- Вот всё это бабе и приготовь. Сам же за мытье приниматься - ни, ни. Не мужичье это дело с тряпками по полам елозить.
- А по мне - лучше бы пропить, - всё еще упирался Гришка. - Аль чистоту любишь?
- Да пойми же, Гришка! Человек - не скотина. Глянь на себя - на черта похож. У тебя даже умывальника нет. Седни же сходи в лавку. И не хмурь брови. А коль мной недоволен, тотчас от тебя сойду.
- Ладно, будь, по-твоему, - согласился Гришка. - И умывальник, и лохань закуплю, а уж потом бабу пойду искать.
Гришке ужасно не хотелось оставаться одному. Постоялец оказался довольно странным человеком: с такими большими деньгами скитальцев не бывает. И один Бог ведает, откуда он эти деньги раздобыл… И чистоту любит. Ну, никак на нищеброда не похож! Надо бы еще разок потолковать с Тимохой.
Но обстоятельного разговора не получилось. Тимоха твердил своё: меж двор скиталец. А про деньги молвил, что на случайных работах долгие годы копил. Гришка, человек - душа нараспашку - был доверчив. Скопил, так скопил, и Бог с ним.
Михайла Нагой дотошно оглядел хозяина избы. Среднего роста, но телом крепок. Светлорус, курнос, продолговатое лицо в густой русой бороде. Серые глаза спокойные и открытые. Такие глаза свойственны доброму, чистому человеку, и это успокоило князя.
За столом, похлебав щей и выпив по чарочке, Михайла Федорович, глянув на Гришку, спросил:
- Ну, как у вас тут на Москве живется? Как здравствует царь Федор Иванович?
- Царь недужит, Михайла. Чу, другую неделю с постели не встает. Да и какой он царь? Его в народе "иноком" прозвали. До хвори своей он все дни в молитвах проводил да по колокольням лазил.
- По колокольням?
- По колокольням, Михайла. Самое любимое дело - дай в колокол тренькнуть. Не оттащишь! - посмеиваясь, рассказывал Гришка.
- А когда ж царю державой упрявлять?
- Вот и народ о том же. Никогда такого государя Русь не ведала. Напади ливонец или свеец, упаси Господи, - и получим по загривку. Не в отца пошел Федор-то Иваныч. Тот хоть и жесток был, но, зачастую, и в челе войск ходил.
Михайла Федорович слушал и радовался. Не зря мчал на Москву. Царь другую неделю с ложа не встает. Добрая примета. Значит уже косая у одра стоит. Не прозевать бы!
Еще дорогой на Москву, Тимоха Бабай поведал князю, что Гришка знаком со многими мелкими приказными людьми и может выведать у них ценные сведения. Ныне же он пристроился на Красной площади, и зарабатывает себе на жизнь площадным писарем, строча гусиным пером закладные, порядные и кабальные грамотки. Правда, самозванных писарей гоняли с площади "объезжие люди", но Гришка остался. Сунул немалую мзду объезжему голове, и больше его не трогали.
- А что о боярах слышно? Кто у них в челе ходит?
- Ныне бояр, как блох на паршивой собаке. Житья от них нет. А в коноводах - Борис Годунов, шурин царя Федора. Большой человек. Ныне он всеми делами заправляет. Важный, не подступись. Даже, вместо государя, послов иноземных принимает. Такую власть над боярами заимел, что и не пикнешь. Коль царь помрет, Годунов тотчас себя государем объявит.
Слова Гришки о Борисе Годунове заметно омрачили душу Михайлы Нагого. Конечно, ничего нового писарь не сказал, но любое упоминание о Годунове было для Михайлы поперек горла. Годунов - его главный противник, и надо, пока, он, Михайла находится в Москве, что-то придумать. Среди бояр немало врагов правителя Руси. Вот и надо их использовать.
Нагой ведал, что ревнители дедовской старины не должны встать на сторону Бориса Годунова, если царь уйдет в мир иной. Простолюдин Гришка слишком наивен, говоря о Годунове, как о будущем царе. Бояре стеной встанут у трона, чтобы не допустить к нему властолюбивого Бориса. Вскинутся самые именитые: Шуйские, Мстиславские, Голицыны, Воротынские, Колычевы, Бутурлины, Шереметевы…Никто из них не будет претендовать на трон, пока жив младший сын Ивана Грозного. В этом-то и сила Нагих.
По словам Гришки, государь Федор Иванович тяжко занемог. А если так, то Борис Годунов мечется. Ему нужна не только поддержка митрополита Дионисия, но и содействие бояр. Но едва ли владыка и бояре пойдут навстречу Годунову. Значит, Москва сейчас в напряженном ожидании. Надо встретиться с одним из самых влиятельных людей и рассказать, что царевич Дмитрий жив-здоров и в любой день готов вернуться на Москву… Но с кем? (Эх, сюда бы дядю Афанасия Нагого! Тот наверняка бы подсказал). С Василием Шуйским? Он хоть и недруг Годунова, но человек скользкий и изворотливый, да и нерешителен… С Мстиславским? Этот - степенный и словом тверд. Надо рискнуть.
Глава 14
НОВЫЕ КОЗНИ БОРИСА
Царь вся Руси умирал.
Углицкий двор, Рюриковичи, Гедиминовичи пришли в движение: царица Ирина бездетна, и, если Федор Преставится, Борису Годунову у трона не удержаться.
Тяжкий недуг государя омрачил и встревожил Годунова. Всё могло рухнуть, власть ускользала из рук.
Борис думал ночи напролет. И надумал-таки!
"Ирина должна остаться на троне. Но для этого ей надобно заново обвенчаться. На престол должен взойти не Рюрикович, не Гидеминович, и не царевич Дмитрий, а немецкий принц. Отправлю тайного посла в Вену. Попрошу брата императора, эрцгерцога Максимилиана, занять трон московский. Тот, сказывают, покладист и мягок. То и добро. Пусть тихо сидит на троне, а править царством буду я".
Борис Федорович направился к начальнику Посольского приказа Андрею Щелкалову. Тот давно был его другом и добрым советчиком. Посольского дьяка называли одним из самых хитрых и мудрых мужей Руси.
Андрей Яковлевич высок ростом, худощав, подвижен, глаза острые, пронырливые; говорит тихо и неторопко, каждое слово, будто безменом взвешивает.
Дьяк - из людей худородных. Дед его промышлял на посаде скотом, был конским барышником. Батюшка же Яков начинал свою службу с попов, а затем выбился в приказные дьяки. И сына к себе определил. Умный, расчетливый, хваткий, во всё вникающий, Андрей быстро пошел в гору. Никто лучше его не знал земских, судебных и посольских дел. Щелкалова заметило боярство, а к концу царствования Ивана Грозного он стал одним из влиятельнейших людей земщины.
Борис Годунов не преминул сблизиться с всесильным дьяком. Тот принял его дружбу и научил "преодолевать благородных". С тех пор многие свои дела Годунов устраивал через Андрея Щелкалова.