Она нежно звала его, но он не шелохнулся. Тут взор ее случайно упал на колчан, лежавший среди другого оружия на одной из скамей. Сердце ее сжалось при виде стрел, и дрожащим голосом она воскликнула:
– Я запрещаю тебе думать об этой безумной мести – ты слышишь? Ты откажешься от нее? Ты молчишь. Нет?! О бессмертные боги, что же мне делать?
Вне себя от горя воздела она к небу обе руки, но тут же опустила их, с отчаянной решимостью бросилась к колчану, выхватила из него одну из стрел и попыталась сломать ее.
Тогда Паакер вскочил и, подбежав к матери, вырвал у нее стрелу. Острый наконечник стрелы слегка оцарапал ей руку, и несколько капель темной крови упало на каменный пол.
Махор увидал эти капли и хотел схватить ее поцарапанную руку, но Сетхем, не выносившая вида крови, ни чужой, ни своей, мертвенно побледнела и, оттолкнув сына, проговорила каким-то чужим, глухим голосом, совершенно непохожим на ее обычно ласковый тон:
– Эта окровавленная материнская рука не коснется тебя до тех пор, пока ты не дашь торжественную клятву выбросить из головы и сердца мысли о мести и убийстве, дабы не запятнать позором отцовское имя! Так я решила, и пусть светлый дух твоего отца дарует мне силы сдержать слово и будет моим свидетелем!
Паакер упал на колени и начал корчиться в страшных судорогах, а его мать направилась к двери. Там она опять остановилась и, обернувшись к сыну, постояла так еще несколько минут. Уста ее не вымолвили ни слова, но глаза молили Паакера подойти к ней.
Напрасно! И она вышла из комнаты… Порыв ветра с грохотом захлопнул за ней дверь. Закрыв глаза здоровой рукой, Паакер в изнеможении простонал:
– О мать моя! Я не могу отказаться от мести, я уже не имею права сделать это.
Неистовый вой ветра заглушил его слова, а вслед за тем один за другим раздались два сильных глухих удара, как будто с неба обрушились глыбы скал. Паакер вздрогнул и подошел к окну, в котором брезжили серые сумерки занимающегося утра, чтобы разбудить рабов. Через несколько минут они сбежались на его зов, а домоправитель, смертельно перепуганный, еще издали крикнул ему:
– Ураган повалил высокие мачты у ворот дома!
– Не может этого быть! – вскричал Паакер.
– Это правда! – уверял его домоправитель. – Они были подпилены у самой земли. Нет сомнения, это сделал плетельщик циновок, которому ты перебил ключицу. Он бежал в эту ненастную ночь.
– Спустить собак! – закричал махор. – Все, у кого есть ноги, – в погоню за этим прохвостом! Свободу и пять горстей золота тому, кто его поймает!
Все гости Дома Сети уже мирно спали, когда верховному жрецу Амени доложили, что колдунья Хект доставлена. Он тотчас же отправился в зал, где везир поджидал старуху.
Услышав шаги верховного жреца, Ани очнулся от глубокого раздумья и нетерпеливо спросил:
– Она пришла?
Получив утвердительный ответ, везир заботливо поправил спутавшиеся локоны своего парика и воротник-ожерелье:
– Толкуют, что эта ведьма очень могущественна. Может быть, ты благословишь меня, дабы я был огражден от ее колдовских чар? Правда, у меня на груди глаз Гора и вот эта "Кровь Исиды" [], но как знать, может быть…
– Мое присутствие послужило бы тебе надежной защитой, – сказал Амени. – Но… нет, нет, нет! Что я говорю! Ведь я же знаю, что ты хочешь повидаться с ней наедине. Ну, так пусть ее введут в тот покой, где священные изречения на стенах защищают от всяких чар. Прощай, я иду спать. Святой отец, – обратился он к жрецу, – приведи колдунью в один из освященных покоев, а затем окропи порог и проводи туда нашего великого повелителя Ани.
Верховный жрец вышел и спрятался в небольшой комнатке, смежной с залом, где должна была произойти беседа Ани с колдуньей. В этой комнатке благодаря искусно вделанной в стену слуховой трубе слышно было каждое слово, даже шепотом произнесенное в соседнем зале.
Увидав колдунью, Ани в испуге отпрянул – ее внешность в этот поздний час невольно вселяла страх. Ураган превратил в лохмотья ее ветхие одежды, растрепал ее седые, но все еще густые волосы, которые космами падали ей на лицо.
Опираясь на клюку и всем телом подавшись вперед, она устремила на везира горящий взор своих покрасневших, запорошенных песком глаз. Когда ее вели, ветер целыми пригоршнями швырял ей песок в лицо. Она была похожа на гиену, подкрадывающуюся к своей добыче. Ани вздрогнул, словно от холода, когда услышал от нее приветствие и слова упрека за то, что он избрал для разговора с ней такое странное время.
Вслед за тем, поблагодарив его за возобновление грамоты и подтвердив, что Паакер действительно получил от нее любовный напиток, колдунья привела в порядок свои волосы: эта старуха внезапно вспомнила, что она все-таки женщина.
Везир развалился в кресле, а она стояла перед ним. Однако ночное путешествие и борьба с ураганом так измучили ее дряхлое тело, что она попросила у Ани разрешения сесть, поскольку ей предстояло рассказать ему одну длинную историю, которая сделает махора мягким как воск.
Везир указал ей на один из углов комнаты.
Старуха поняла его жест и уселась прямо на каменный пол.
Воцарилась тишина. Когда везир напомнил ей, что она обещала ему рассказать какую-то историю, колдунья долго еще молча смотрела в пол, затем начала говорить, как бы обращаясь к самой себе:
– Я, пожалуй, расскажу об этом, потому что хочу, наконец, обрести покой… Я не желаю остаться небальзамированной, когда за мной придет смерть. Неизвестно ведь, может быть, на том свете и есть что-нибудь… а мне не хотелось бы упускать случай; кроме того, я желала бы встретиться с ним там, пусть даже это произойдет в кипящих котлах, где варятся грешники. Ну, слушай же меня! Но, прежде чем я начну говорить, поклянись: что бы ты ни узнал, ты дашь мне возможность жить спокойно и позаботишься о моем бальзамировании, когда я помру. Иначе я не скажу ни слова.
Ани кивнул в знак согласия.
– Нет, нет! – воскликнула старуха. – Я сама скажу тебе слова клятвы: "Если я не сдержу слова, данного мною Хект, которая предаст в мои руки махора, то пусть духи, коими она повелевает, свергнут меня еще до того, как я взойду на трон!"
Не гневайся, повелитель, и скажи лишь – Да. Все, что ты узнаешь сейчас, много дороже одного ничтожного словечка!
– Ну, ладно – да! – проговорил везир, с нетерпением ожидая важных сведений.
Старуха пробормотала несколько непонятных слов, потом выпрямилась и, вытянув далеко вперед свою тощую шею, спросила везира, глядя на него сверкающими глазами:
– Доводилось ли тебе слышать, когда ты был еще молод, о певице Беки? Хе-хе! Ну, взгляни же на меня – вот она сидит, скорчившись, здесь, перед тобой!
При этом она хрипло расхохоталась и прикрыла лохмотьями иссохшую грудь, как бы стыдясь своего отвратительного тела.